– Я требую прибежища, – повторил Михаил, – я хочу смиренно предложить себя на службу нашему Господу.
Последовало долгое-долгое молчание, а потом от стен церкви отделились тени. Оказалось, там было полно людей. Они стояли и ждали молча – то ли из уважения, то ли то была засада, я не понял. Они стояли в три-четыре ряда, и все разом глухо и недобро возроптали. Вглядевшись, я обнаружил, что народу в храме собралась не одна сотня. Видимо, им сообщили – или они сами догадались – куда, покинув дворец, направились бывший басилевс и его дядя, и они опередили нас.
Услышав этот ропот, Михаил испуганно огляделся и подступил еще ближе к алтарю.
– Прибежища! – крикнул он снова, прочти пронзительно. – Я имею право на прибежище.
Снова послышалось сердитое бормотание, и Михаил в мольбе опустился на колени и схватился за ткань, покрывающую алтарь. Его дядя подошел к нему, но продолжал стоять.
– Уважайте храм! – крикнул Михаил.
Тогда некий человек вышел из толпы. Судя по виду, это был чиновник низшего ранга, возможно, городской служащий. Очевидно, это был представитель собравшихся.
– Ты должен предстать пред судом за свои преступления… – начал он, но Михаил прервал его неистово:
– Как ты смеешь обращаться ко мне таким образом?
Он явно забыл, что собирается стать смиренным монахом. Он огляделся и увидел нас с Хафданом.
– Гвардейцы! – приказал он, и голос его прерывался от страха. – Защитите меня от этого безумца!
Хафдан сделал несколько шагов вперед и встал между сжавшимся от страха Михаилом и предводителем толпы. Я последовал за Хафданом, думая о том, что два человека против толпы – это смешно. Но на мгновение наше присутствие подействовало. Толпа подалась назад, и я с облегчением увидел, что в дверях храма появился Пселл и направился к нам. С ним было еще сколько-то чиновников.
– Повелением императрицы Зоэ, – объявил он во всеуслышание, – я принес указ о задержании бывшего басилевса Михаила и нобелиссимуса. Их следует препроводить во дворец для справедливого суда. Им не должно причинять вреда.
– Он вывернется, у него язык хорошо подвешен. Давайте разберемся с ним теперь же, своим собственным судом, – раздался недовольный голос из заднего ряда толпы.
Зрители зашевелились, сдвинулись плотнее. Михаил завопил от страха, а зрители, что стояли по обе стороны алтаря, застыли, завороженные этим зрелищем.
Пселл попытался успокоить Михаила:
– Уверяю вас, господин, вам не причинят никакого вреда, если вы последуете за нами. – Потом он обратился к предводителю толпы: – Обещаю тебе, что народ получит право суда. Императрица Зоэ со своей сестрой Феодорой обдумывают, как лучше восстановить спокойствие в городе. Прежде принятия какого-либо решения будут держать совет с народом через его представителей. А до того бывший басилевс Михаил и нобелиссимус должны содержаться во дворце.
После некоторых колебаний толпа начала расступаться, открывая чиновникам во главе с Пселлом путь к алтарю. Михаил так и стоял на коленях в полном оцепенении.
– Меня убьют, если я выйду из церкви, – всхлипнул он. – Я отказываюсь идти с вами. Я не получу справедливого суда.
Глядя на его малодушие, я вспомнил, как мало милосердия высказал он своему дяде орфанотропу, и подумал, что Иоанн Евнух бывал безжалостным и грозным, но ему, по крайней мере, нельзя отказать в храбрости. Племянник же выказал себя трусом.
– Эти два гвардейца пойдут с нами, -сказал ему Пселл. – Они проследят, чтобы вас доставили во дворец благополучно. Так же, как они доставили вас сюда. – Он посмотрел на меня. – Торгильс, может быть, ты и твой товарищ будете так добры и проводите нас до дворца.
Неохотно Михаил выпустил из рук алтарный покров и поднялся на ноги. Потом он и его дядя прошли по всей церкви в окружении спутников Пселла. Некоторые из придворных-зрителей, спустившись с помостов, присоединились к нашей маленькой процессии. Я подумал, что это преданные сторонники Михаила.
Мы вышли из полумрака церкви на дневной свет, и стало ясно, что полдень уже миновал. Низвержение басилевса заняло менее трех дней, начиная с того часа, когда он неразумно послал своих евнухов схватить Зоэ, и кончая его отчаянными мольбами об убежище в монастыре.
Мы шли по широкой Триумфальной улице, ведущей в сердце города. Я вспомнил, как шагал по этой дороге с Этерией, сопровождая тело Романа, а потом при проводах армии Маниакеса, когда та отправлялась на Сицилию. В первом случае толпа была молчалива, во втором – кричала, одобряя и приветствуя. Теперь же толпа ярилась. Со всех сторон на нас напирали, бранились и плевали. Приходилось пробиваться силой.
Мы добрались до открытого места, именуемого Сигма, названного так потому, что оно имело очертания этой греческой буквы, когда я заметил, что нам навстречу проталкивается еще один возбужденный отряд. Еще несколько шагов, и я узнал его вожака: то был Харальд, а с ним по меньшей мере дюжина людей, в том числе и Халльдор. Они сопровождали высокопоставленного чиновника двора, одетого в парадное шелковое платье синего и желтого цвета и несущего в руке знак своего ведомства – жезл из слоновой кости. Он выглядел полной противоположностью потрепанным фигурам Михаила и его дяди в мятых монашеских рясах.
Харальд и его люди преградили нам путь. Мы остановились, и толпа подалась назад, освобождая место. Блестяще одетый чиновник шагнул вперед и развернул свиток. Серебряная с пурпуром печать свисала с его нижнего края.
– Властью их объединенных величеств, Зоэ и Феодоры, – начал он. – Бывший басилевс Михаил и нобелиссимус Константин подлежат казни.
Михаил испустил протестующий крик.
– Вы не имеете права! Мне обещана неприкосновенность!
Толпа одобрительно заворчала.
– Казнь должна быть осуществлена без промедления, – заключил чиновник, скатывая свиток и кивая своему сопровождению из варягов.
Четверо людей Харальда шагнули вперед и взяли Михаила и его дядю за руки. Мы с Хафданом не стали вмешиваться. Нас превосходили в числе, и кроме того, у меня уже не было сил. События вышли за пределы моего понимания, и я устал от всего этого. Меня больше не волновало, кто держит кормило власти в Царьграде. И я решил – пусть греки сами разбираются в своих делах.
Михаил продолжал умолять и всхлипывать. Он извивался в руках двух варягов, умоляя о пощаде.
– Пустите меня! Пустите! Мне обещали неприкосновенность, – повторял он снова и снова. Он знал, что будет дальше.
Позже будут говорить, будто увечье нанес Харальд из Норвегии, но это не так. Греки привели с собой своего мастера, и он имел при себе орудия своего труда. Маленький, весьма женственный на вид человек вышел вперед и потребовал жаровню.