что-то острое.
— Милая, я сейчас, только схожу за лекарствами!
Он находит нужный шкафчик, вынимает коробку с лекарствами, которую купил в аптеке, бежит обратно. Сердце стучит где-то в горле, руки ходят ходуном. Он опускается на колени рядом с дочкой, сбрасывает крышку, роется среди бинтов, тюбиков с мазями, флакончиков с антисептиками. Оушен продолжает плакать, рана глядит на него широко открытым алым ртом.
Он наливает на вату антисептик, осторожно прикладывает к ране и смотрит на нее как завороженный. Но тут желудок вдруг совершает судорожный прыжок, в голове становится легко, в ушах раздается звон. Свет в салоне такой яркий, что больно смотреть, перед глазами плывут черные червячки.
— Сейчас, сейчас, — бормочет он, — папа сейчас поможет.
Он кивает головой, чтобы приободрить дочку, но ее лицо стало огромным от боли и шока. А ему не пошевелить рукой, он кажется себе неуклюжим бегемотом. Тихонько прикасается к ране смоченной ваткой, но не может соединить края раны.
Оушен вскрикивает:
— Ай, больно!
Обо что же она ударилась? Как будто граблями по ноге проехались… Дыхание Гэвина прерывается, ему кажется, что он тонет, уходит под воду. Сквозь красный туман в глазах он успевает крикнуть:
— Фиби!
Гэвин приходит в себя через несколько минут на полу.
— Что случилось?
— Вы упали в обморок, — нетерпеливо объясняет Фиби. — Идите уже наверх, я сама тут разберусь. Я привязала руль, но долго мы так не протянем. Подышите воздухом, а я перебинтую ногу.
Он смотрит на дочь, которая глядит на него с изумлением — разве взрослые падают в обморок?
Ему ужасно стыдно. Он целует Оушен в лоб, поднимается на непослушные ноги, несколько мгновений стоит покачиваясь. Он никогда в жизни не падал в обмороки и сейчас чувствует себя глубоким стариком: еще немного — и в штаны начнет делать.
Яхта лягается, как норовистая кобылка, стоять тяжело, но он должен вернуться на палубу, или волны перевернут «Романи». Правда, ватные ноги не слушаются, как будто к ним привязано два мешка цемента.
— Ничего-ничего, — говорит Гэвин. — Сейчас я пойду к рулю.
Фиби кивает, не глядя на него, она истинная северянка, по крайней мере, Гэвин всегда считал чрезвычайную выносливость и умение выживать в экстремальной ситуации основным качеством людей, живущих в Северном полушарии.
— Простите меня, — бормочет он виновато.
Снаружи соленый ветер наотмашь бьет его в лицо. Из освещенного прямоугольника кабины высовывается рука Фиби, держащая небольшую бутылку рома.
— Эй, глотните-ка! — кричит она.
Не веря своим глазам, он хватает бутылку. Что это, ром? Откуда она его взяла? Да, Фиби полна сюрпризов. Ему стыдно и страшно, он запрокидывает голову, делает большой глоток, затем наливает немного рома на руку, хлопает себя по лицу. Еще глоток. Яхта окружена вздымающими водяными горами, она пробирается вперед осторожно, а море вокруг хохочет: «Ха-ха-ха! Дурак, куда ты собрался? От прежнего тебя осталась половина, полчеловека от того, кем ты себя воображаешь».
Он садится за руль, смотрит на свои дрожащие руки, а в груди нарастает, распирает ее, пульсирует ужас при мысли, что с Оушен может что-то случиться, что еще одно его дитя может умереть.
* * *
На рассвете море успокаивается, справа и слева — покрытые пальмами острова, будто они плывут по озеру, полному зубных щеток. Острова крошечные, на каждом умещается лишь по нескольку деревьев, больше ничего. Навигационные карты показывают, где проходят рифы, по всей вероятности, они весьма коварны. На одном из них до сих пор держится проржавевший остов грузового судна. Дальше и чуть левее торчит мачта затонувшей яхты.
Они проходят мимо, и Гэвин бросает взгляд в море: похоже, яхта села на мель совсем недавно, корпус выглядит новеньким. Надо же, затонуть в нескольких метрах от берега… Фиби разговаривает с кем-то по рации на испанском, закончив, сообщает, что на самом большом острове архипелага есть медицинский центр.
Он заводит мотор и, не спуская парусов, двигается вперед. Оушен, измученная болью, наконец-то уснула. После ее падения прошло больше четырех часов, рану нужно срочно зашить. Они идут к острову Рио-Асукар, где есть единственная на всем архипелаге больница.
Все дома на островах сделаны в буквальном смысле из травы. Тонкостенные хижины покрыты конусообразными крышами из соломы, которая под жарким солнцем выгорела до серебристо-пепельного цвета. В маленькой бухте рыбаки — индейцы Гуна — ставят сети, лихо управляя своими выдолбленными из стволов деревьев каноэ. Они радостно машут ему руками, он приветственно машет в ответ. Похоже, на Рио-Асукар лишь одно бетонное здание, оно расположено недалеко от берега и выкрашено зеленой краской. Они бросают якорь, переносят Сюзи и Оушен в шлюпку, гребут к берегу. Привязывают ее к большому камню, по камням прыгают к берегу — причала здесь нет. На берегу стоят две женщины, похоже, ждут их. Гэвин шлепает к ним по воде с Оушен на руках.
— Necesita un medico,[10] — обращается к ним Фиби.
Женщины кивают.
— Мы и есть врачи, — говорит одна из них. — Нам передали по рации ваше сообщение.
Обе они — индианки Гуна — одеты в джинсы и белые футболки, густые черные волосы аккуратно убраны назад.
— Вы говорите по-английски? — пускает пробный шар Гэвин.
— Немножко, — отвечает одна.
— Так это больница?
— Да. Идемте с нами.
Они идут следом за женщинами через заросший сорняками сад, где гуляют куры. На кур с вожделением смотрят бродячие собаки. У дверей клиники их встречают еще три женщины, одетые в традиционную одежду Гуна: красные узорчатые платки, платья, украшенные аппликациями в традиционном индейском стиле, называемыми «молас», на ногах — сплетенные из бисера гольфы. В носы продеты золотые кольца, на щеках замысловатые татуировки. Он улыбается им, женщины смущенно хихикают в кулак. Оушен, не мигая, рассматривает эти экзотические создания.
— Папа, кто это?
— Индианки.
— Я останусь здесь с Сюзи, — предлагает Фиби.
Он кивает, проносит дочку по коридору. Потолок в грязных пятнах, на полу не хватает плитки, шкафчики для бумаг заржавели, воздух сырой, затхлый от близости к морю.
Женщины приводят его в кабинет, оборудованный подобием операционного стола. Входит мужчина-врач, тоже индеец Гуна, одетый в зеленый медицинский халат.
— Привет, меня зовут Антон, — представляется он, улыбаясь.
— Я — Гэвин. Сюда класть?
Врач кивает, и Гэвин осторожно опускает Оушен на стол, неловко отступает, не отпуская ее руки, оглядывается по сторонам: тут все держится на соплях, оборудование ветхое, рыжее от ржавчины. Женщины начинают разбинтовывать ногу, и Оушен вскрикивает от боли.
— Ай! Больно! — визжит она, заливаясь слезами.
Повязка пропитана засохшей кровью, они льют на нее воду, чтобы немного размочить слои бинта, осторожно разматывают его. Сестра