Эта путаница очень озадачивает бедных туземцев, но пытаться втолковать им столь непостижимое явление совершенно бесполезно. Однажды мне довелось наблюдать, как почтенный старый миссионер старался пролить некоторый свет в этом вопросе; хотя я почти ни слова не понимал, смысл его объяснений был мне вполне ясен. Они сводились примерно к следующему:
— Вот видите, — говорит миссионер, — этот круг, — он чертит палкой на земле большой круг. — Прекрасно; теперь видите вот это место, — ставит точку на окружности, — ну, это Беретани (Англия), и я плыву по кругу на Таити. Итак, вот я двигаюсь, — он идет по кругу, — а вот движется солнце, — он подбирает другую палку и поручает кривоногому туземцу путешествовать с ней по кругу в обратном направлении. — Итак, мы оба пустились в путь, и оба уходим все дальше друг от друга; и вот, видите, я прибыл на Таити, — внезапно останавливается, — а посмотрите теперь, где Кривые ноги!
Однако толпа слушателей упорно придерживалась того мнения, что Кривые ноги должен находиться где-то в воздухе над ними, ибо, по преданию, солнце стояло высоко над головами, когда люди с «Даффа» высадились на берег. Тут старый джентльмен, несомненно очень хороший человек, но не астроном, был вынужден отказаться от дальнейших попыток.
Хотя Архиту, упомянутый выше казуист, был членом церковной общины и очень тревожился по поводу того, какое воскресенье ему следует соблюдать, однако в других вопросах он не отличался особой щепетильностью. Узнав, что я был кем-то вроде «миконари» (в смысле человека, умеющего читать и искусного в обращении с пером), он выразил желание, чтобы я оказал ему небольшую услугу и подделал для него несколько бумажек; за это, сказал он, он будет мне очень благодарен и угостит меня в придачу хорошим обедом из жареной свинины и таро.
Архиту был одним из тех, кто осаждает суда в чаянии получить белье в стирку; так как соперников имелось множество (самые гордые вожди не считают для себя зазорным выпрашивать заказы, работу же выполняют их слуги), он решил прибегнуть к способу, который подсказал ему один его приятель, бывалый матрос. Архиту хотел, чтобы ему сфабриковали рекомендации якобы от имени капитанов военных и торговых кораблей, посетивших, как всем было известно, Таити; в этих документах он должен был именоваться лучшим во всей Полинезии специалистом по стирке тонкого белья.
Хотя Архиту знал меня всего два часа, он без всяких околичностей изложил мне свою просьбу, но я счел ее достаточно наглой, что и высказал ему. Впрочем, заронить в нем хоть малейшую тень сомнения в допустимости такой проделки оказалось совершенно невозможно, и я не стал на него обижаться, а просто отказался.
Глава 43
О человеке судят по тому, с кем он водится
Хотя жизнь у капитана Боба благодаря своей новизне в течение некоторого времени казалась нам довольно приятной, с ней были связаны и неудобства, с которыми никак не могла примириться «чувствительная душа».
Предубежденные из-за недоброжелательных отзывов консула и других, многие почтенные иностранцы, жившие на острове, смотрели на нас, как на преступную шайку бродяг, несмотря на то что, говоря по правде, на здешний берег никогда не ступали матросы, которые вели бы себя лучше, чем мы, и причиняли бы так мало неприятностей туземцам. И все же, если мы встречали прилично одетого европейца, тот почти всегда старался избежать нас, перейдя на другую сторону дороги. Это было очень неприятно, по крайней мере мне; однако других это, конечно, не слишком угнетало.
Приведу пример.
На Таити в хороший вечер — впрочем, там все вечера хорошие — вы можете увидеть процессию шелковых капоров и зонтиков, двигающуюся по Ракитовой дороге, или группу бледных белых мальчишек, маленьких болезненных чужестранцев, а еще чаще — степенных пожилых джентльменов с тросточками. При их появлении туземцы скрываются в свои хижины. Это миссионеры с женами и детьми, совершающие семейную прогулку. Случается и так, что они берут лошадей и едут верхом до мыса Венеры и обратно, делая в оба конца несколько миль. Там жил в то время единственный оставшийся в живых из числа первых прибывших на Таити миссионеров — похожий на святого седовласый старик по фамилии Уилсон, отец нашего приятеля консула.
Небольшие компании, прогуливавшиеся пешком, встречались нам часто; они вызывали в моей памяти столько приятных воспоминаний о родине и о дамском обществе, что я просто мечтал о фраке и касторовой шляпе, которые дали бы мне возможность подойти и засвидетельствовать свое почтение. Но в том положении, в каком я находился, об этом не могло быть и речи. Однажды, впрочем, какая-то матрона в клетчатом платье бросила на меня пытливый доброжелательный взгляд. О, милая дама! Я ее не забыл; платье на ней было из шотландки.
Но не все награждали меня такими взглядами, как она. Как-то вечером я проходил мимо дома одного миссионера. На веранде сидела дама, его жена, и хорошенькая белокурая девушка с локонами; они наслаждались морским бризом, который прилетал к ним с моря от разбивавшихся о рифы бурунов и был полон освежающей прохлады. Пока я приближался, старая дама суровым взглядом следила за мной, и даже ее чепчик, казалось, выражал чопорный упрек. Голубые английские глаза рядом с ней также смотрели на меня. Но, боже мой! Каким взглядом окинуло меня это прелестное создание! На домашний чепец мне было наплевать; но чтобы девушка с локонами принимала меня за молодого человека, не достойного ее общества, этого я совершенно не мог вынести.
Я решился вежливо приветствовать дам, чтобы показать хоть свою воспитанность. Однако так как на мне было что-то вроде тюрбана — впоследствии я о нем расскажу подробно, снять его и снова надеть с мало-мальски достойным видом представлялось абсолютно невозможным. Что ж, в таком случае следовало ограничиться поклоном. Но тут возникло другое затруднение: на мне была широкая куртка таких размеров, что я сомневался, будет ли заметен изгиб моей спины.
— Добрый вечер, леди, — воскликнул я, наконец, решительно двинувшись вперед. — Чудесный ветерок с моря, леди.
Истерики и нюхательная соль! Кто бы мог подумать? Юная леди визжала, а старая чуть не упала в обморок. Что до меня, то я поспешно ретировался и с трудом перевел дух, только благополучно добравшись до Калабусы.
Глава 44
Собор в Папоаре. Церковь кокосовых пальм
По воскресеньям я всегда посещал главную туземную церковь на окраине деревни Папеэте, неподалеку от «Калабуса беретани». Она считалась лучшим образцом таитянского зодчества.