барханы с огромным трудом. Я опасался, что может «оторвать» биндюгу. Пока везло. Всё-таки сельскохозяйственная техника создана с бычьим запасом прочности.
Стемнело и от этого стало только хуже. Слава Всеотцу, хотя бы ветра нет. Небо тёмное, мрачное, что с одной стороны — хорошо, нет мороза, а с другой — темно как в жерле у мушкетёра.
Ползём на штатной иллюминации клааса. Надо сказать, трактора такой свет дают, чтобы в поле всю ночь работать, а любой чёткий пацан с райэна позавидует. Но в наше время помогает не всегда, если снегопад, то видишь только танец миллиона маленьких светящихся лебедей.
Ползём, ориентируясь по карте. В какой-то момент лес слева кончился, началась никак не обозначенная пустошь. Возможно, военный полигон. До части не меньше двух километров в сторону от железки.
Обсудили план действий. Запасная точка сбора — одинокая будка путевого обходчика, в четырех километрах на восток, на путях. Её можно найти визуально как пешком, так и «на коне».
Даю левее, в свете фонарей блеснули глаза одинокого шального зайца. Или кошки. Мигнули, ускакали. Снег чистый, ровный, навалило порядочно.
Двигаемся уже вдоль железки, постепенно поворачивая в сторону редкого леса на болотистой местности. Виляем между хвостами ёлочек, по сравнительно ровной плоскости, до того места, где на карте не проиндексированная военная часть. Насколько известно от Данилы — четырехротный батальон радиоразведки и радиоподавления.
На карте пиксельный квадратик КПП. Мда. В реальности снег и лёд. Тоска, серость, никого людей и волки спать боятся.
Двигатель потише. Приподнимаюсь по очередному косогору, гашу все фары, разворот на «уход» или разгрузку. Как карта ляжет. Останавливаюсь. Согласно навигатору, до «расположения» осталось метров двести.
Парни сделались серьезными, Кабыр полез в телегу, Денис «на рули».
Спрыгиваю. Двигатель не глушил, чтобы чуть что — валить. Кого или куда, смотря по ситуации. Хакас должен укутаться в биндюге потеплее (у нас там наши «спальники», просит брать сразу все три), замереть и ждать «на винтовке», прикрывать.
Мороз дышал. Руки в карманы, топор за спиной, уж привык всюду его таскать. Пешкарусом в сторону КПП. Строение занесено. Время на моём всё ещё работающем кварце: двадцать тридцать пять. Итак, проходной нет. Нежели замерзли? Мой рейс сюда исходил из рассказов о существовании тут части, рисунка-карты от Данилы, с расположением оружейки и складов (для чего мне рисунок, не стал объяснять) и предположения, что российские военные, это не такие люди, которых способна остановить или убить даже ледниковая эра.
Впереди наблюдательная вышка. Правда, торчит она всего метра на полтора.
— Стой, стрелять буду!
Остановился, поднял руки вверх, хотя голос меня об этом не просил. Ну, наконец-то, ёб вашу медь. А я уж переживать начал. Откуда вояка меня подкараулил, так и не опознал.
— Стою!
— Кто такой?
— Конь в манто. Веди меня к капитану.
— У нас майор.
— Да хоть фельдмаршал. Веди, Джим Хокинс.
— Не положено. Вали отсюда, приятель, пока цел.
— Что положено, а что нет, не твоего пацанского ума дела. Не еби мне мозг. Веди его ко мне или меня к нему. Скажешь, задержал нарушителя периметра, он требует начальства, говорит это вопрос выживания военной части. Андестенд? Топор возьми. Только не проеби, потом чтоб вернул. Иначе, что это у тебя задержанный с топором бродит?
Солдат зло блеснул глазами, но забрал, кивнул «стволом» и повёл куда-то среди сугробов. Моим дал команду ждать час. Если не нарисуюсь, валить на точку сбора, там караулить да обеда следующего дня. Не появлюсь и там — считать меня коммунистом, дуть на Базу и докладывать об неуспехе.
Пробитая в плотном снегу, уходящая вниз траншея. Темно.
Спустились. Откопанная дверь. Мой конвоир стучит, потом сам же открывает, запускает, велит отряхивать ноги и ждать в углу. Ну окей. Никого нет. Угрюмое мрачное помещение, жирно крашенное в зеленый цвет. Квадратное, почти пустое. Два покосившихся шкафа, стол, четыре стула. Из света только фонарик солдата. Жестом велит мне «постоять тут», уходит куда-то по бесконечно длинному коридору, постепенно оставляя меня в кромешной тьме.
Вообще-то у меня свой фонарь, плюс запасной тонкий фонарь-карандашик в нагрудном кармане, но включать лень, посижу в темноте.
Нашёл себе стул, пока свет не исчез полностью, придвинул его к обшарпанному, некогда солидному столу, со скрипом сел. Чертовски холодно, особенно без движения. Прикрыл нос и рот тряпичной маской. Иногда на ветру так делаем. Подремать, что ли? Нет. Нельзя спать на морозе, зима приснится, замерзну.
В былые времена человек в таких условиях лез в телефон. Соцсети, новостные ленты, игры. Само собой сейчас этого нет (только некоторые смартфонные игры готовы работать в режиме оффлайн). На иных компьютерах и ноутбуках сохранились электронные книги, игры, музыка и фильмы. Теперь они — настоящая ценность. Наш хакер их индексирует, сохраняет и делает копии. Коллекция постепенно растет. По каким-то причинам далеко не вся электроника пережила обледенение и морозы.
Где ж их босс?
Исходил из того, что вояки вертикально структурированы и даже если часть начальства пропали или погибли, оставшиеся в живых сохранят прежние порядка и иерархию. Логика в этом — новых правил нет, придерживайся старых. Если, конечно, это не убивает тебя.
В дальнем краю коридора хлопнула дверь, громыхают торопливые шаги. По звукам — двое. Ледниковый период здорово развивает восприятие. Так сказать — по мере удаления цивилизации.
— Фамилия! — громыхнула грузная фигура офицера, который плюхнулся рядом со мной, поставил керосиновую лампу на стол, негромко нечленораздельно рыкнул бойцу «вернуться на пост», потом уставился на меня усталыми сердитыми глазками.
— Старший лейтенант полиции Осоедов. Сейчас вроде как отставке. Или Антон Странник-один.
— А я… это. Зови меня Майор.
— С большой буквы «Мы»?
— С самой огромной. Задаю вопрос ребром. Хуле тебе тут надо, старлей и о какой жизни и смерти говорил Воскобойников?
Для убедительности Майор достал из-за пазухи пистолет (это оказался новенький пистолет Ярыгина «Грач»), с грохотом положил на стол по правую руку. Потянулся, стул протестующе скрипнул, достал сигареты, дешевую зажигалку, не торопясь закурил. Мне не предложил.
Я вздохнул, достал из кармана свой вальтер, уложил на столе так чтобы чуть что схватить, сложил на столе руки «пирамидкой».
Собеседник недовольно скосил глаза, крякнул, глядя на мой пистолет, но промолчал.
— Майор. Надо мне — оружие.
Офицер чуть сморщил лицо, но продолжил молчать.
— В двух словах. Я из города. Мы, если точнее. Нас, выживших, около ста человек. И нам угрожает не иллюзорная опасность. Вы знаете о ситуации в центре и на окраинах? Или из своих болот не выползаете?
— Наши дела тебя не касаются, пиздюк.
— Вы воевали?
— Тебе-то какое дело?
— Такое. Я не воевал. В армии не служил. И всё же за последний месяц убил человек двадцать. Может, больше. Честно говоря, не считал, и покойники не приходят ко мне перед сном. Это я к чему, Майор Гром. У нас там жопа. Жопенция. Жопищща. Жопецкий. Жопенштрейн. Больше нет власти. Анархия. Смерть. У нас там бандиты, гопники, банды отморозков. Людей убивают, грабят, похищают, насилуют, даже маленьких девочек. Их выкидывают на снег. Гопники забавляются, вспарывая животы людям и вытаскивая их кишки, разматывая ещё теплые, по снегу. Смеясь. Потому что их больше никто не может остановить. Мрази, маргиналы, банды, отбросы общества. Их много, по меньшей мере, тысяча человек. И никто не может им ничего противопоставить. То, что мы смогли пощипать пару банд, не в счёт. За моей спиной сто человек. Им нужна помощь. Защита. И что-то мне подсказывает, что, если я попрошу вмешаться, ты нихуя не поможешь. Потому что без приказа не станешь действовать. А приказа, получается, нет. Сколько вас ещё осталось в живых?
— Не твоё дело.
— Моё. Ты, сучий потрох, моя армия, — его глаза полыхнули гневом, но лицо осталось спокойным. — А я твой народ. И твой народ гибнет. И если ты не придешь мне на помощь, то хотя бы продай оружие.
Майор спокойно продолжал курить, прищуривая глаза от дыма, стряхивая пепел в банку с надписью «Красная фасоль. Скатерть-самобранка».
— Доложи обстановку, старлей. В целом.
Выдохнул. Принялся неторопливо рассказывать, как день за днём снега становилось всё больше, а цивилизованности всё меньше. Про землетрясение, как укрылись в цеху, утеплили его,