Читать интересную книгу Лимб (СИ) - "Ремаркова дочь"

Она подошла к Драко и аккуратно передала ему скомканную простынь, внимательно заглядывая в глаза. Он замер, когда Алиса потянула его за руку вглубь палаты, где лежал её муж Фрэнк.

В отличие от Алисы, он не был стабилен и уж точно не был спокойным пациентом. На памяти Малфоя у него неоднократно случались приступы агрессии и тревоги: он выл и метался по палате, пытаясь причинить себе и персоналу вред. Однажды молодой колдомедик не уследил за его активностью, и Фрэнк исполосовал ногтями до крови пол и стены, а когда колдобрат стал его усмирять, он расплакался и попытался раскроить себе череп об стену. После этого случая его перевели в отдельную от Алисы палату, но это оказалось очередной врачебной ошибкой, так как Алиса так или иначе пробиралась к Фрэнку и засыпала у его кровати.

Тогда палату Фрэнка закрыли. На следующее утро колдомедик обнаружил спящую Алису у двери мужа. Как раз тогда Малфой и начал работать в Мунго. Он вернул Алису в палату с Фрэнком, так как их показатели магической активности угасали, если они долго находились по отдельности, как если бы они подпитывали друг друга энергией.

На всякий случай Малфой наколдовал барьер активности — если показатели Фрэнка зашкаливали, пространство пациента изолировалось и становилось безопасным, стены смягчались, острые предметы становились ватными, а колдобрат строго следил за порциями Успокаивающей настойки. Тогда Алиса часто смотрела на мечущегося Фрэнка со своей постели и не шевелилась часами. Хоть барьер и ограждал ее от мужа, она и сама не пыталась к нему подойти и никогда не выходила в коридор в такие «плохие» для Фрэнка дни.

Просто сидела и смотрела со скорбным лицом.

Впрочем, в барьере не было серьезной необходимости. В моменты припадков Фрэнк никогда не вредил Алисе. Она была для него неприкосновенна.

Сейчас Алиса подвела Драко к барьеру, который уже на протяжении двух дней скрывал Фрэнка от всех остальных. Малфой остановился у кровати рядом с ней, держа в руках нелепо смятую больничную простынь. Алиса повернулась к Драко и молча уставилась на него, явно чего-то ожидая.

Пройдя через барьер к Фрэнку Лонгботтому, он оглянулся на его жену и заметил, как пристально она смотрит то на простынь в его руках, то на Фрэнка, отвернувшегося к больничной стене и дрожащего в припадке.

Быть может, она… Могла ли Алиса сделать настолько рациональный вывод?

Фрэнк дрожал. Очевидно, Алиса сделала вывод, что он замерз, и предложила Малфою свою простынь, чтобы укрыть его. Это было бы… слишком хорошо. Практически целая цепочка из трех звеньев. Дрожь — холод — простынь.

Алисе было невдомек, что Фрэнк дрожал не от холода, а от приступа, но раньше она с трудом складывала мыслительный процесс из двух звеньев. Голод — еда. Спать — кровать. Посетители — веселье. И даже это было настолько редким и в большей мере инстинктивным, что Малфой часто сомневался в возможном исцелении Алисы.

Сейчас же маленькая искра надежды, как первый собственный Люмос, зажглась в нем.

Он накрыл Фрэнка простынью и проверил его активность, прежде чем вернуться к Алисе. Той уже не было у барьера, она лежала в кровати и смотрела на стул перед собой так, словно никогда прежде его не видела. Даже когда Малфой приблизился к нему, она не изменила направление взгляда и вообще никак не показала, что заметила постороннее присутствие.

— Ну что же, Алиса… Сегодня мы попробуем с вами разобраться в творчестве Ива Кляйна. Признаться, я был уверен, что вас заинтересует Сальвадор Дали или, на крайний случай, Энди Уорхол, но вкусы у всех разные.

Малфой достал одиннадцать пергаментов, и после взмаха его волшебной палочки те окрасились в абсолютно одинаковый синий цвет.

Алиса всё ещё была зациклена на стуле, неподалёку от которого стоял Малфой, и Драко пришлось левитировать прямо к её лицу идентичные синие пергаменты, чтобы она обратила на них внимание. Когда её взгляд наконец упал на один из них, Малфой погрузился в её сознание.

Как и всегда сдавливающее чувство у висков и в надбровных дугах сообщило ему о том, что он пробирается внутрь. Вокруг мгновенно зажужжал рой мыслей: где-то клочки слов собирались в бессмысленный бред, который поначалу Драко даже пытался расшифровать, надеясь найти в этом какую-то закономерность или отголосок осознанности. Однако всё было неудачно. Как и в случае с Грейнджер, Драко не мог пользоваться палочкой в чужом сознании, если тот, кому оно принадлежало, не представлял это сам. Всё, что Драко мог, — добавлять нечто свое в голову Алисы наперекор её собственному бреду.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Последние сеансы он внедрял в ее мозг картины известных мастеров, формируя ауру пустой комнаты с успокаивающим звуком, мягким светом и запахом чемерицы, лежавшей в основе любого успокаивающего зелья, которым глушили пациентов его отделения.

Сегодня он решил сделать по-другому. Сосредоточив свое внимание на тишине и пустой стене, Малфой поочередно «вырисовывал» те самые одиннадцать картин Ива Кляйна. Когда рой мыслей Алисы остался звучать где-то позади, Малфой вызвал стул и сел напротив картин.

Мгновения тянулись липкой бесконечностью. Вакуумная тишина, отсутствие света, запаха, только одиннадцать абсолютно одинаковых синих картин заполняли ту часть сознания Алисы, в которой находился Драко. Он всё еще надеялся, что она придет. Что прорвется сквозь хаос собственного бреда.

Малфой не знал, почему выбрал именно этот метод. Возможно, то была интуиция, а может, его слишком окрыляли успехи с Грейнджер, вселяя уверенность, что и с Алисой он не облажается.

Хотя «лажать» когда-то было его призванием. Он внутренне усмехнулся. Грейнджер шла на поправку. Слишком быстро, по мнению Малфоя. Она говорила, хотя и далеко не так много, как раньше, но много читала, поэтому, да… была готова к выписке.

Только он не был готов к её выписке.

Они так и не поговорили. Точнее он не поговорил с ней. Никак не обозначил себя в ее реальной жизни, кроме как её ментальным целителем. Несколько дней назад, извиваясь в собственной голове от отрицания, он признал, что просто ждал от неё хоть какого-то знака. Если бы она хотя бы заговорила о случившемся в её сознании, он бы…

Малфой внутренне собрался. Не время думать о ней. Как и всегда, его концентрация при мыслях о Грейнджер терялась, что могло значительно повредить сеансу.

Он опять сосредоточился на картине.

Когда мысли Малфоя плавно вернулись к искусству, лениво обтекая картины, он внезапно почувствовал чужое присутствие. Стараясь не волноваться слишком сильно, чтобы не разрушить иллюзорную снузелен-комнату, он продолжал смотреть на пергаменты.

Алиса опустилась рядом на пол. Она не отрывала взгляда от картин, но ничем не выдавала собственного интереса к самому Малфою.

Когда, по мнению Малфоя, прошло уже достаточно времени, он заговорил почти шепотом:

— Это Ив Кляйн и его концептуализм. Он был не таким, как Рене Магритт или Клод Моне. Ив Кляйн был не похож на других. Он открыто смеялся над над потребителем искусства, прикрывающимся скрупулезной, но ничего не объясняющей и никому не нужной информацией. Он создал эти одиннадцать идентичных картин и продал их по-разной цене, чтобы народ понял, что нет никаких правил и рамок, а всё, к чему прикасается человек, становится искусством.

Малфой замолчал. Алиса по-прежнему не шевелилась и ничего не говорила.

— Рамок нет, Алиса, всё это в голове человека.

Они продолжали сидеть так, пока её сознание не начало меркнуть, и Драко не покинул палату крепко спящей Алисы Лонгботтом, в лечении которой наметился небольшой сдвиг.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Этот сдвиг ощущался как первый глоток морозного утреннего воздуха в Рождество — уникально.

***

Лечение Алисы двигалось гораздо медленнее лечения Грейнджер, и хотя срок безумия не имел прямого отношения к выздоровлению пациента, Малфой не надеялся на скорый контакт Алисы Лонгботтом с реальностью.

Зато подходило время выписки Грейнджер, назначенное на следующее утро. По мере приближения этого дня решимость Драко поговорить с Грейнджер возрастала.