Читать интересную книгу Полное собрание сочинений. Том 90 - Толстой Л.Н.

Я пишу с П[авлом] И[вановичем]2 же А[лександре] А[ндреевне]3 и Шуваловой,4 но результаты дамских хлопот весьма сомнительны, ты же, верно, можешь по своему положению и отношениям сделать более существенное. Пожалуйста, пожалуйста, сделай, что можешь.

Целую тебя и Таню,5 и Веру,6 и Мишу,7 и малышей. Маша8 ваша так приятна, мила и хороша, что жаль расставаться с ней, что ты, как кажется, и начинаешь чувствовать.

Любящий тебя Л. Толстой.

На конверте: А. М. Кузминскому.

Датируется на основании упоминания о письме к А. А. Толстой (см. прим. 3).

1 Иван Иванович Попов (1860—1925), статистик воронежского земства, арестованный в октябре 1886 г. во время проведения подворной переписи; 25 ноября 1887 г. был выслан в административном порядке в Петропавловск, Акмолинской области. См. письма Толстого к И. И. Попову от 24 апреля 1887 г. и от сентября 1887 г., т. 64, стр. 42 и 83.

2 П. И. Бирюков.

3 Александра Андреевна Толстая (1817—1904), двоюродная тетка Толстого (см. т. 83, стр. 165—166). Упоминаемое письмо к ней от начала ноября 1887 г. см. в т. 64, стр. 120.

4 Елена Ивановна Шувалова, рожд. Черткова (1830—1922), жена начальника Третьего отделения П. А. Шувалова. Письмо Толстого к ней неизвестно.

5 Т. А. Кузминская.

6 В. А. Кузминская.

7 Михаил Александрович Кузминский (р. 1875), сын Кузминских.

8 М. А. Кузминская гостила в то время у Толстых.

* 63. Н. Н. Ге (сыну).

1887 г. Декабрь 11. Москва.

Милый друг Количка!

Потребность духового общения с вами, с каждым днем увеличиваясь, стала так велика, что стала чем-то метающим мне. Думаю о чем-нибудь — «а Количка?» — Вот и пишу к вам. Первое, пожалуйста напишите, милый друг, о себе, о своем духовном состоянии, о своих отношениях к семье, к жителям вокруг и к своим московским и тверским друзьям. Во-вторых, если захочется, — о том, что в голове делается, думается. — Я, представьте себе, ничего всё это время не писал, кроме продолжения и исправления, может быть и порчения (не думаю, впрочем), своей книги «О жизни». На днях она выйдет.1 Живу я в Москве, поминая вас без озлобления — и тени нет — и в хорошие минуты — с радостью сознания, что могу служить богу точь-в-точь так же, как во всяком другом месте. С женою совершенный лад, хотя и грустный для меня и такой, в к[отором] я иногда раскаиваюсь. Как будто я сказал себе: этот человек не может иметь того блага, к[оторое] я имею, и я не пытаюсь уже передавать его (благо) ему и не пытаюсь п[отому], ч[то] всякие попытки нарушали мое спокойствие. В этом-то и упрекаешь себя, но все-таки не изменяешь этого, страшно сказать, любовно-презрительного отношения. В том-то и дело, что любовное, настояще любовное, не может быть презрительное. И каюсь и учусь. Остальные же хороши и становятся тем более хороши, чем согласнее наша с женой жизнь. Девочки очень хороши, Сережа, как и всегда, чего он никак о себе не думает, легкомыслен до последней степени, но добрее прежнего. Илья серьезный сердцем и головой, но страшный разлад действительности от мысли, хотя последнее время лучше. Кутежи2 кончились. Но он от своей любви не может ясно смотреть на жизнь и себя. Лева на днях перестал пить вино (мы завели общество трезвости) и курить и поминает о вас с нежностью, как бы призывает мысленно на помощь для нравственной поддержки.

Напишите еще, где отец, поехал ли в Одессу.3 Еще вот что: Хилков4 живет от вас в двух рублях расстояния по жел[езно]дор[ожной] станц[ии] Новоселки, деревня Павловки. Я лично всё еще не знаю его, но писал ему и писал про вас, что вам бы надо свидеться, чтобы помочь друг другу.5 А ему нужна помощь не на пути истины — этот путь один, и с него сбиться нельзя, и он не может сбиться, но нужна помощь просто любви, помощь в сознании того, что меня любят, жалеют, и я не один. А то мы всё смотрим на него как на героя, а забываем, что он человек — прекрасный, теплый и страдающий человек, как мы все страдали и страдаем, не в смысле мучения, а в смысле претерпевания (родов). Я сделал это заключение из его прекрасных писем к Джунковским.6

Когда увидимся, милый, дорогой друг? Я вас очень люблю. Целуйте всех ваших.

Очень любящий вас Л. Толстой.

На конверте: Курско-Киевская ж. дор. Плиски. Николаю Николаевичу Ге (младшему).

Датируется на основании почтовых штемпелей.

Николай Николаевич Ге (1857—1940) — сын художника Н. Н. Ге, близкий друг семьи Толстого (см. т. 63, стр. 208).

1 Книга «О жизни» была запрещена цензурой.

2 В подлиннике: купежи

3 В Одессе жила сестра H. Н. Ге(сводная), которая была тяжело больна.

4 Д. А. Хилков (см. т. 64, стр. 134).

5 В подлиннике: друга.

6 Николай Федорович Джунковский (1862—1916), офицер лейб-гвардии уланского полка, в то время, под влиянием взглядов Толстого, оставивший службу; жена его — Елизавета Владимировна Винер.

Письма Хилкова прочел Толстому Джунковский (см. письмо Толстого к Д. А. Хилкову от декабря 1887 г., т. 64, стр. 133—134).

 

* 64. H. H. Ге (сыну).

1887 г. Декабря 12. Москва.

Я вчера написал вам глупое и дурное слово о презрительном отношении.1 Оно и несправедливо — холодное — да, но не презрительное. Разорвите письмо или вычеркните это слово. — Только об этом.

Л. Толстой.

На конверте: Курско-Киевская дорога. Плиски. Николаю Николаевичу Ге (младшему).

Датируется на основании почтовых штемпелей.

1 См. письмо № 63.

* 65. Ф. А. Желтову. Черновое.

1887? г.

Федор Алексеевич!

Очень рад был получить ваше письмо; рад тому, что вижу в вас проявление 1

Публикуемый отрывок, очевидно, является началом одного из первых писем Толстого к Ф. А. Желтову. Первое письмо Желтова было написано в 1887 г.

Федор Алексеевич Желтов (р. 1859) — крестьянин с. Богородского Нижегородской губ., сектант-молоканин; автор ряда рассказов из жизни крестьян (см. т. 64, стр. 40).

1 Письмо не окончено.

* 66. И. Б. Файнерману.

1888? г., начало.

Простите, что не отвечал вам; не знал, что писать. Теперь же был очень рад узнать про вас. Подкрепи вас бог избрать лучшее. Лучшее большей частью то, что самое простое, причем меньше всего нужно предпринимать, а главное то, что никому не доставит горя. Помогай вам бог.

Лев Толстой.

Датируется предположительно. В начале 1888 г. И. Б. Файнерман часто писал Толстому о своих отношениях с первой женой и о предполагавшемся разводе.

 

*67. И. Б. Файнерману.

1888 г. Августа 8. Я. П.

Получил вашу статью и нынче письмо. Статья1 хороша, и я постараюсь хоть частью ее напечатать. Письмо ваше тронуло меня вашим признанием плотской любви к жене. Жаль мне вас, милый друг, да что же делать, терпеть надо и нести крест и грех свой. Грех? Как бы мог жить мир без греха. Мы это духовные силы — птички, стремящиеся улететь к небу, к богу, но мы все липнем к земле и друг к другу грехом, и этот-то грех и связывает нас друг с другом и с землей: не можем мы улететь порознь, а лететь так, всем вместе, с землей, к к[оторой] мы липнем. Только не переставать тянуться, а не валяться в липкой грязи. — Радуюсь, что у вас работа идет. Постараюсь устроить вам деревню. Книгу мою2 в духовную ценз[уру] послали — всё равно что запретили. Тем лучше.

Мои вас любят немно[го], а я много. Помогай вам бог. Пишите.

Л. Т.

Передайте мою любовь вашей доброй матери.

Начало письма, повидимому, не сохранилось. Перед текстом поставлена цифра II, очевидно означающая номер второй страницы. Датируется на основании письма И. Б. Файнермана, на которое отвечает Толстой.

В письме из Елисаветграда, без даты, с почтовым штемпелем получения: «Ясенки, 8 августа 1888 г.», Файнерман сообщал о своем разводе с первой женой и о вторичном браке с молодой девушкой; писал, что его мучает этот «его грех».

1 В предыдущих, недатированных, письмах Файнерман упоминает о посланной Толстому статье «о науке» — «нечто вроде предисловия к серии научных книжек».

2 «О жизни» (см. т. 26).

* 68. H. H. Ге (сыну).

1888 г. Сентябрь, до 29. Я. П.

Очень хорошо нам живется с вашим отцом. Я и так очень хорошо провел лето — много бодро и весело работал, а теперь доживаю с ним еще лучше. Меня всегда пугает за вас ваш радикализм кализм и теперь тоже. Полегче! Без усилия, а без спеха и без отдыха. Булыгин раза два заходил из Тулы в свою деревню1 и обратно, рассказал мне свое положение, мы с ним посоветовались и сблизились, и вдруг пропал, верно в Твери. И ему трудно будет. Нет того человека, к[оторому] бы было легко осуществить правду в жизни, и нам всегда хочется свалить в этом вину на особенные обстоятельства, а это вздор. — Трудно, п[отому] ч[то] только безделье и нежизнь легко, а дело жизни должно быть трудно и трудно по мере нашего несовершенства. Я почти знаю это. И вам желаю. Целую вас, милый друг, и Парасю,2 и Мих[аила] Васильевича.3