Мамы неслышными тенями следовали за ним, ловя на лету каждое его слово.
Однако вновь прибывшим не так-то просто было понимать язык бога.
Не все догадывались с первого раза, например, что вопрос: «Ну что? Кошмары ночные тебя замучили, коза?» означает подозрение на вторичную энцефалопатию и намерение пригласить на консультацию невропатолога, а недовольное: «Надоела ты мне уже, обезьяна!» — обещание благополучной выписки.
Помимо медицинских рекомендаций, Василь Филиппыч давал советы на разные случаи жизни — ибо, как и полагается уважающему себя богу, ведал все в прошлом, настоящем и будущем. И никто не смел ослушаться приказаний: «Сядь! Не помрет. Прогноз у вас благоприятный… И не скачи вокруг ребенка, как блохой укушенная!» или оспаривать заключения: «Капризничает? Ничего, ты такая ж была, только забыла. Перебесилась! И дите твое перебесится».
И бывало, что какая-нибудь мамаша, за полтора месяца после сложной операции сросшаяся с отделением, как санитарка с тридцатилетним стажем, подбежав в коридоре, делилась с ним задушевным: «А мой вчера говорит: буду, мам, или психологом, или врачом, как Василь Филиппыч!» Однако в ответ раздавалось без задержки: «Из головы пусть глупость выкинет, пока не поздно! Туда спокойные должны идти, уравновешенные, а твой? Сама сообрази. У него же мозги, амбиции! И где он это все реализует — ты думала?» По лицу мамы становилось заметно, что ни о чем подобном она до сих пор не помышляла. «Так вот и подумай! — наставлял всемогущий и, бегло глянув в сторону открытой палатной двери, ставил неумолимый диагноз: — Ему только — СЦЕНА, ЖУРНАЛИСТИКА… Лучше даже ТЕЛЕЖУРНАЛИСТИКА. Можно еще ЮРИСПРУДЕНЦИЮ. Выбирайте!» — И следовал далее своим путем, оставив мамашу в полном ошеломлении.
Пророчествам Василь Филиппыча верили свято, поскольку сами палатные мамы заглядывать в будущее не решались.
Пощупав Туськину ногу и живот, он заметил мимоходом: «Скоро бегать будет! Зато здесь у нас анемия, дискинезия, в перспективе гастродуоденит… Полный набор творческой личности. Вся в маму!» Вероника открыла было рот, но не нашлась что сказать и только со страхом воззрилась на дочь. Мысли ее чуть было не сбились с дороги, чуть было не направились в какую-то очень знакомую сторону… но, вспомнив, что никакой прошлой жизни, собственно говоря, давно не существует, дисциплинированно повернули назад, к больничному распорядку.
Через день приходил Николай. Садился, рассказывал обстоятельно: «Сварил борщ. Одна крупная морковка, свекла маленькая, половина кочана капусты. Д петрушку и укроп в самом конце, как ты сказала. Вроде нормальный получился, Маришка ела… Мы и вам баночку принесли!»
Вероника смотрела на банку. Вкус еды с некоторых пор тоже изменился, как все вокруг, и надо было заново ко всему привыкать.
«Говорят, после ЭТОГО надо опять учиться ходить?» — понизив голос, спрашивал у нее седоватый мужчина в зеленом свитере — в общем, вполне симпатичный мужчина. Ее муж. «Надо — так научим», — подумав, обещала она. «Ну ты, типа, держись тут, и все такое», — говорил мужчина. Она кивала, чуть-чуть улыбаясь. Эти новые слова были чем-то приятны.
Маришка проскальзывала в палату робко, заправляя за уши волосы и отбрасывая назад кривовато заплетенную косу. За спиной у нее в сжатом кулачке скрывался сюрприз для сестры: какая-нибудь принаряженная Барби или нарисованная кукла в купальнике с комплектом одежды. Всем в палате Маришка почему-то необыкновенно нравилась — по-видимому, подобно Танечке, она олицетворяла собой в глазах мам и детей БЛАГОПРИЯТНЫЙ ПРОГНОЗ. Ее так и норовили расспросить о школе, угостить конфетой, погладить по голове… Ощущая всеобщее внимание, она розовела и говорила с матерью и сестрой не иначе как шепотом. Сообщала Веронике на ухо, как великую тайну: «Мы по биологии срез писали — только у меня и у Полины пятерки!»
Вероника улыбалась, сжимала тощенькие Маришкины плечи, но слушала без удивления. Ясно было, что и все близкие выросли из старой жизни; а новая, которая ожидала их после больницы, пока что не просматривалась. Как будто она переходила глубокую речку по шаткому мосточку, и сил хватало смотреть лишь под ноги — на хилые опасные дощечки.
Похоже было, что одна только Туська одолевает эту дорогу довольно споро и без особенного напряжения. Каким-то образом она сразу привыкла к горизонтальному положению — разве что попросит иногда почесать спинку или рассказать сказку. Казалось, ее ничуть не смущает вид собственной ноги в гипсе, подвязанной к блестящей металлической трубе над кроватью.
Сказки поначалу сочинялись туго. СОЧИНЯТЬ — это опять-таки было что-то из прошлой жизни, полной глупых тревог и бессмысленной суеты.
Однако выход нашелся. Оказалось, что СОЧИНЯТЬ сказки вовсе не обязательно — достаточно было ВСПОМИНАТЬ полузабытые, читанные в доисторические времена сюжеты. Сбивчиво пересказав начало какого-нибудь «Горшени» или «Семилетки», Вероника смело вводила в повествование историю о молодильных яблоках, а заканчивала описанием битвы Иванушки с драконом, подозрительно напоминавшей сражение Геракла с гидрой из школьного пособия «Мифы Древней Греции». Туська поглощала весь коктейль с полной готовностью, не придираясь к деталям и не задавая дотошных вопросов, и свободные побочные линии сплетались в интерпретации Вероники в замысловатый узор, порой оттесняя на задний план основной сюжетный рисунок. Случалось, что фабула обрастала эпизодами из новогодних школьных спектаклей либо сценами из мультфильмов, но даже это ничуть не смущало ни рассказчицу, ни слушательницу.
Перескакивая с сюжета на сюжет, Вероника занимала руки вязанием — заканчивала Туськин свитер. Очевидно, она с самого начала неправильно рассчитала петли — свитер и теперь получался на пару размеров больше нужного. Исходной фиолетовой пряжи не хватило, и она — без особой, впрочем, надежды — попросила Николая поискать кулек с разноцветными клубками.
Кулек был доставлен на следующий день. «Нашел?» — удивилась она. «А чего не найти? — удивился, в свою очередь, супруг. — В своем доме!» И свитер расцвел снизу радужной полоской. Вероника рассматривала его с недоверием. Неужто с одним старым долгом было покончено?
Тем временем Туська затребовала набор фломастеров, и ключевые моменты «сказок» были запечатлены в ее альбомчике для рисования. Некоторые эпизоды за неимением свободных страниц пришлось перенести на обложку.
Перелистав этот альбомчик в один из утренних обходов, бог Василь Филиппыч не терпящим возражений тоном объявил, что творческое дитя вместе с мамашей уже намозолили ему глаза и пора им, пожалуй, убираться восвояси. В заключение он повелел Туське дома сразу начинать играть в футбол — тем самым мячом, на котором в прошлый раз не удалось попрыгать.