Итак, Сад Благодарности был завершен. Оторвавшись от экрана, я часто замечала на полукруглой скамейке Лидию. Иногда я присоединялась к ней, и мы оглядывали растения со сдержанной гордостью людей, разделивших акт творения.
А еще мы разговаривали. Из наших бесед ушло былое напряжение, но я по-прежнему чувствовала, что самые важные мысли дочь оставляет при себе…
31
Одержимость
Если у кота плохое настроение – бойтесь. Он найдет, кому отомстить!
Огромный вольер, множество верноподданных, бесчисленные удочки, ленточки и когтеточки – жизнь Джоны определенно удалась. И когда в гостиной появился аккуратный красный манеж со стальными ножками и сетчатыми стенками, он вполне логично рассудил, что для него привезли еще одну игрушку. Свернув хвост знаком вопроса, Джона склонил голову набок, принюхался и замурчал.
– Это не тебе, – сказала я, когда он начал нарезать круги вокруг манежа.
Не обращая внимания на мои слова, кот перепрыгнул через сетку и начал довольно топтаться по мягкому матрасу.
– Вылезай! – закричала я и попыталась вытащить Джону.
Он ускользнул от моих рук и сам выпрыгнул из манежа. Только я хотела похвалить его за столь непривычное послушание, как кот запрыгнул обратно. В манеж, из манежа, в манеж… Джона придумал новую игру, причем такую интересную, что удовольствие можно будет растянуть до конца года!
– Это для ребенка! – сказала я, снова и снова вытаскивая кота из вожделенного «дворца удовольствий».
Мысль о том, что хозяева могли приобрести нечто новое и веселое не для него, просто не приходила Джоне в голову. Ошеломленный кот сменил тактику. Подумав, что новая игрушка может быть предназначена не только для прыжков, он решил использовать ее в качестве кровати. Стоило нам отвернуться, как Джона забирался в манеж и уютно сворачивался на матрасе. Прогоняя его оттуда, я вспоминала, как мама пугалась каждый раз, когда обнаруживала Клео в кроватке, купленной для тогда еще не родившейся Лидии. Она была уверена, что кошки могут задавить ребенка!
Я с радостью обнаружила, что у манежа есть застегивающаяся на молнию сетчатая крышка. Скорее всего, производители думали, что она должна защищать ребенка от насекомых, но я подумала, что для котов тоже сгодится. Не сработало. Спать на манеже Джоне нравилось ничуть не меньше, чем в нем. Кот окончательно убедился, что это его игрушка.
Я пыталась прятать манеж в разных комнатах, но Джона каждый раз безошибочно вычислял, куда я убрала «дворец удовольствий», и принимался требовательно мяукать и царапать дверь. Кот чувствовал, что грядут перемены – и явно не в его пользу. Над манежем сгущались тучи…
И наконец это случилось! После сытного обеда Джона, в соответствии со своим распорядком, подремал в кровати Катарины и спустился вниз – навстречу своему самому страшному кошмару. В манеже – в его манеже! – обосновалась чужеродная форма жизни. Захватчик был лыс и в целом похож на мармеладного мишку. Джону передернуло от отвращения. Мало того что мармеладный мишка забрался в его манеж и уснул там, так еще и вся семья, включая Роба и Шантель, ворковали и восторженно ахали над непрошеным гостем. С Джоной так в последний раз обращались, когда он был котенком.
Кот съежился; я видела, что он оценивает ситуацию. Джона не верил своим ушам: неужели люди и вправду обращаются к этому недоразумению в манеже со словами «Какая красавица!» и «Ну разве она не прелесть?»?
Это он красавец. Это он прелесть! Прищурившись, Джона презрительно изучал своих подданных. Наверное, они сошли с ума. Как они могли забыть, что в этом доме он единственный, кем можно так восхищаться?!
Впервые в жизни у Джоны появился соперник. Но он знал, как с этим бороться. Короткий бой, и мармеладный мишка будет сброшен с трона! Подобравшись и прижав уши, Джона приготовился к броску. Роб и Шантель заметно напряглись – родительские инстинкты кричали, что ребенку грозит опасность.
– Джона, нет! – воскликнула я, хватая кота и запирая его в прачечной.
Мы продолжили любоваться малышкой, считать крохотные пальчики и поглаживать темные завитки на макушке, когда вдруг услышали ужасный звук, медленный и нарастающий, словно сирена воздушной тревоги. Джона плакал.
– Он должен привыкнуть к Энни, – сказа Роб, не в силах больше выносить эту пытку. – Давайте его выпустим.
Открыв дверь «тюрьмы», я посадила Джону на его любимую когтеточку, где он всегда чувствовал себя в безопасности и откуда мог наблюдать за своим королевством. Чтобы как-то развлечь кота, я дала ему несколько цветочных ленточек.
Бесполезно. Джона принял обычную царственную позу, но не сводил глаз с малышки.
Мы болтали о ботиночках и детском питании, а кот тем временем решил привести себя в порядок. Лапы, подушечки, шерсть между подушечками. Уши спереди, уши сзади, шерсть между ушами. Не пропустил ни сантиметра. Задрав ногу, Джона притворялся, что ему нет дела до происходящего в гостиной. Но мозг его при этом напряженно работал.
Лидия как раз принесла тарелку с печеньем, когда кто-то пулей пронесся мимо и выбил блюдо у нее из рук. Это птицы? Это самолет? Нет, это супер-Джона с оранжевой ленточкой в зубах!
– Ё-моё! – воскликнула Лидия, оглядывая рассыпавшуюся по ковру выпечку. Да, именно так она ругалась. И это еще самое грубое выражение!
Остальные с открытым ртом наблюдали, как Джона неуклюже приземлился прямо на печенье в полуметре от манежа.
– Ну хватит, Джона! – рявкнула я. – Ты возвращаешься в прачечную.
– Подождите-ка, – остановила меня Лидия. – Думаю, у него есть план.
Раздраженно вздохнув, я отошла. Сжимая ленточку, Джона осторожно крался к спящей Энни. Подобравшись к стенке манежа, он начал принюхиваться; уши у него стояли торчком и слегка подрагивали. Подняв лапу, кот легонько похлопал по сетке рядом с головой малышки. А затем, к моему великому удивлению, отступил и отвесил изящный поклон. Опустив голову, он аккуратно положил оранжевую ленточку возле манежа и отошел.
– Видишь? Это подарок, – прошептала Лидия. – Он принес Энни подарок.
Наш кот и наша дочь. Два существа, которые всегда идут своей дорогой. И не устают удивлять меня сложностью натуры и готовностью любить.
Что касается принятия Энни, Джона старался изо всех сил. Но с одержимостью манежем он ничего поделать не мог. Стоило мне спрятать его в другую комнату, как под дверью тут же устраивали громкую кошачью демонстрацию. Джона пользовался любой возможностью, чтобы протиснуться к манежу, забраться внутрь или поваляться на крыше, если тот был закрыт. Он терся о сетчатые стены и трогал лапами блестящие ножки, любуясь ими, как произведениями искусства.
Пока Джона привыкал уступать место в центре семейной вселенной ребенку (хотя бы в те дни, когда Энни привозили к нам в гости), на горизонте замаячила следующая проблема.
Однажды утром, совершая обход владений, кот заглянул в комнату маркиза де Сада – и увидел Филиппа, укладывавшего чемодан. Джона ненавидел чемоданы. Для него они символизировали расставание. Даже сумка с вещами на одну ночь становилась причиной панической беготни туда-сюда по лестнице, отказом выпускать кого-либо из домашних из виду и, конечно, настойчивым – и довольно неблагозвучным! – мяуканьем на одной противной ноте. Шоколадные уши Джоны встали торчком, едва он заметил темно-зеленый чемодан – самый большой из всех, что у нас были. Мы пользовались им так редко, что бо льшую часть времени он лежал на чердаке и покрывался паутиной. Но Филиппу предстояло провести шесть недель в США на курсах повышения квалификации при Стэнфордском университете.
Будучи невозможным педантом в том, что касалось дорожных сборов, муж аккуратно укладывал тщательно сложенные рубашки и нижнее белье. Наблюдая за тем, как он упаковывает начищенные туфли в специальные чехлы, я в который раз удивилась, как мы умудряемся уживаться, не говоря уже о том, чтобы до сих пор состоять в браке. Но Джона не собирался спокойно смотреть на сборы. Вместо этого он прыгнул прямо в чемодан и жалобно заглянул в глаза Филиппу.
– Прости, Пушистик, – сказал тот, вынимая кота. – Но я не могу взять тебя с собой.
Едва лапы Джоны коснулись ковра, как он запрыгнул обратно. Это повторялось снова, и снова, и снова, пока Филипп не выгнал кота из комнаты. Под дверью тут же показались две лапы и любопытный нос.
К дому подъехало такси. Филипп закрыл чемодан и пошел к выходу. Джона вцепился в сумку, явно вознамерившись намертво к ней прилипнуть. Муж взял его на руки, поцеловал в пушистый лоб и заверил, что скоро вернется. Филипп держал кота на уровне лица, а тот вытянул лапу и прижал ее к груди хозяина, как будто оставил отпечаток на его сердце.
Протиснувшись с чемоданом через едва открытую дверь, мы встали на тротуаре, чтобы попрощаться. В окне гостиной никого не было видно.