Читать интересную книгу Сексуальная жизнь в Древней Греции - Ганс

Вместе с незатейливыми шутками – вроде той, что имя Филодем заключает в себя способность любить многих девушек по имени Демо, – мы встречаем такие эффектные и живые зарисовки, какие заключены в словах обманутой возлюбленной: «В полночь я покинула ложе своего мужа и тайно пришла к тебе, вымокнув до нитки. Вот почему мы сидим, бездействуя, а не спим, измотанные страстью, как положено любовникам».

В другой раз в изящных выражениях он призывает Селену, богиню луны, пролить ее ровный свет во время любовных утех; ведь она некогда была влюблена в Эндимиона и поэтому знает, что такое любовь. Нежная девушка, почти ребенок, имеет представление о жестоком пламени, которым она вскоре будет объята; Эрот уже точит свои стрелы о точильный камень.

Милые капризы и прихоти его возлюбленной дают ему повод посетовать: «Ты вздыхаешь, говоришь ласковые слова, с любопытством озираешься, ревнуешь, часто ко мне притрагиваешься, часто меня целуешь. Ты ведешь себя как влюбленная; но только я скажу «отправимся в постель», и ты кокетничаешь, и ничего в тебе нет от влюбленной».

Следующая эпиграмма вполне может быть названа «Промахнулся!»: «Постой, прелестница. Как звучит твое прекрасное имя? Где я могу тебя увидеть? Я дам тебе все, что пожелаешь. Ты даже не отвечаешь. Где ты живешь? Я пошлю кого-нибудь за тобой. Ты с кем-то помолвлена? Прощай, надменная. Ты даже не скажешь мне «прощай»? Я вновь и вновь буду у твоих ног, я знаю, как склонить даже не такую суровую женщину. А теперь прощайте, сударыня».

По мере того как поэт становится старше, его язык теряет прежнюю остроту, он размышляет о юности и сладостных любовных играх, которые сменились теперь мудростью и благоразумием, утешаясь той истиной, что всему свое время.

с) фарс, поэзия кинедое, мимы, буколическая поэзия, мимиямбы

Из чистой лирики этого периода почти ничего не сохранилось. Александр Этол, родившийся в Этолии накануне III в. до н. э., в своей элегии, озаглавленной «Аполлон», вывел бога-пророка, рассказывающего истории о несчастной любви. У Парфения сохранился ее образчик – история о любовной страсти жены Фобия к прекрасному Анфею, которого она тщетно пыталась соблазнить, а затем в отместку бросила в глубокий колодец.

На юге Италии, особенно в разгульном Таренте, где, как писал Платон, во время Дионисий весь город предавался пьянству, развился особый род фарса – хиларо-трагедия, или так называемый флиак, грубый народный фарс такого рода распространился по всей Греции. Эти фарсовые произведения были введены в литературу Ринтоном из Тарента, которому приписывают авторство тридцати восьми таких фарсов, большинство из которых были пародиями на пьесы Еврипида. От них не осталось ничего, что заслуживало бы внимания, однако из сюжетов вазовой живописи с изображением флиакских сцен или из трагикомедии Плавта «Амфитрион» можно составить представление о грубом и местами непристойном характере этих народных представлений. В соответствии с Афинеем, флиаком был не кто иной, как тот, кто носил изображение фаллоса. По мнению Аристоксена, знаменитого музыканта и биографа, существовало два вида таких народных фарсов – «хилародии», или «симодии» и «магодии», или «лисиодии» (названия происходят от имен их сочинителей – Сима и Лисида; название «магодии» могло означать их магическое воздействие на зрителей). Представления сопровождались музыкой и танцами, с той разницей, что в первом случае актеры исполняли мужские и женские роли в сопровождении струнных инструментов, а во втором – аккомпанемент дополнялся стуком котелков и ударами кимвалов, а женские роли исполнялись в мужских костюмах, при этом непристойные телодвижения играли весьма важную роль.

В соответствии с Семодом, итифаллические актеры носили уже упоминавшиеся тарентинидии – разновидность обтягивающего трико. Такие одежды носили также и так называемые гипоны, то есть плясуны на ходулях.

То, что известно о творчестве кинедов, недалеко ушло от поэзии флиаков по количеству гротескных непристойностей. Мы еще вернемся к названию и содержанию этой упадочной поэзии в главе о гомосексуальной литературе, хотя здесь можно ее упомянуть, поскольку один из ее выдающихся представителей Сотад из Маронейи на Крите использовал эту форму, пытаясь поведать всю правду о великих людях и правителях того времени, в особенности обращая внимание на странности их сексуальных отношений. Например, одно из стихотворений было направлено против Белестихи, любовницы царя Птолемея II (285–247 гг. до н. э.), которой царь, как рассказывает Плутарх, воздвиг храм как Афродите Белестихе. В непристойных стихах Сотад высмеивал женитьбу царя на его сестре Арсиное, откуда и произошло его имя Филадельф. Царь был глубоко оскорблен и долгое время держал поэта в темнице, откуда тот сумел, наконец, бежать, но его свобода длилась недолго, его поймал в море один из морских стражей царя и приказал бросить в море в свинцовом жилете.

Клеомах, борец из Магнезии, если верить Страбону, одновременно влюбился в кинеда и в девушку, которую тот содержал, а позже попытался представить их отношения в форме диалога. Реалистическая направленность эллинистической поэзии и ее склонность к жанровым зарисовкам повседневной жизни способствовали развитию жанра мима, о котором мы уже говорили. Из первых мимов Софрона и других авторов не осталось ничего, что заслуживало бы отдельного разговора; из тех же, что сохранились до наших дней, первое место занимают очень условные мимы Феокрита. Анализ буколической поэзии, то есть поэзии пастухов (букв. «буколов»), и места, которое Феокрит в ней занимает, не входит в задачу нашего исследования. Мы постараемся, насколько это возможно, сделать краткий обзор эротических сцен в тридцати длинных поэмах Феокрита, имеющихся в нашем распоряжении, к которым можно добавить сорок четыре эпиграммы. Их по преимуществу гомосексуальное содержание мы обсудим в следующих главах. Едва ли какая-нибудь из поэм Феокрита свободна от эротики; поэтому мы упомянем лишь наиболее значительные и должны просить читателя дополнить то, что здесь будет сказано, чтением самих поэм. В чередующихся строках два пастуха повествуют о несчастной любви, любовных страданиях и преждевременной смерти главного героя буколической поэзии Дафниса. Вторая буколика представляет собой чудесную песнь – плач покинутой девушки и ее попытку вернуть любимого с помощью магических заклинаний. В полнолуние в пустынной местности за городом возле дороги она совершает колдовские обряды, но не помогает ни птичка-вертишейка, привязанная к колесу, ни восковая фигурка неверного возлюбленного, помещенная в огонь:

Бездна морская молчит, успокоились ветра порывы,Только в груди у меня ни на миг не умолкнет страданье.Вся я сгораю о том, кто презренной несчастную сделал,Чести жены мне не дав и девической чести лишивши[73].

Ее заклинания звучат все громче и громче, и из них мы можем представить себе, к каким средствам прибегали суеверные влюбленные того времени. Мы узнаем, что от неверности любимого помогает трава под названием гиппоман[74], букв. «конское безумие», шерстяная нить, добытая с его одежды и сожженная в огне, растертая в порошок шкурка ящерицы-саламандры, смешанная с магическим зельем, которое предлагается любовнику при первой возможности.

А теперь, одинокая и брошенная в глубине ночи, когда все спит и лишь приглушенный лай собак слышен в отдалении, она рассказывает историю своей несчастной любви: как она влюбилась с первого взгляда, увидев прекрасного юношу в компании его красивого друга, как она вернулась домой, больная от любви, и десять дней недвижно лежала в любовном чаду. Наконец, не выдержав, она посылает к юноше доверенную служанку:

Выждешь, чтоб был он один, и, кивнув головойпотихоньку,Скажешь: «Симайта зовет» и ко мне его тотчаспроводишь.Так я велела; служанка, послушавшись, в дом мойприводитДельфиса с белою кожей; а я-то, лишь только заслышав,Как он к порогу дверному притронулся легкой ногою,—Как моя страсть родилась, послушай, царица Селена.Вся я застыла, как снег, и холодные капельки потаЛоб мой покрыли внезапно, подобные влажным росинкам.Рта я открыть не могла и ответить хоть лепетом слабым,Даже таким, что малютка к родимой во сне обращает;Тело застыло мое, я лежала, как кукла из воска.Как моя страсть родилась, послушай, царица Селена.Он на меня поглядел, и, безжалостный, очи потупив,Тихо на ложе присев, он молвил мне слово такое:«Да, сознаюсь, забежала вперед ты немного, Симайта,Так же, как давеча я обогнал молодого Филина:В дом свой меня пригласила ты раньше, чем я собирался».Как моя страсть родилась, послушай, царица Селена.«Да, я и сам бы пришел, в том клянусь я Эросом сладким!Трое иль четверо нас; мы сегодня же ночью пришли бы,Яблоки, дар Диониса, припрятавши в складках накидок,В светлых венках тополевых; священные листья ГераклаМы бы украсили пышно, пурпурною лентой обвивши».Как моя страсть родилась, послушай, царица Селена.«Коли б меня приняла, то и ладно бы; ловким красавцем,Право, меж юношей всех меня почитают недаром.Только б коснулся тогда поцелуем я губок прекрасныхЕсли б меня оттолкнула, засовами дверь заложивши,С факелом, с острой секирой тогда бы я в дом твойворвался».Как моя страсть родилась, послушай, царица Селена.«Первое дело теперь – я Киприде воздам благодарность,Ну а потом – и тебе. Ты спасаешь от огненной пытки,Милая, тем, что меня пригласила сегодня на ложе;Я ведь почти что сожжен; ах, губительно Эроса пламя!Жарче палить он умеет, чем даже Гефест на Липаре».Как моя страсть родилась, послушай, царица Селена.«Девушек чарами злыми он манит из девичьей спальни,Жен новобрачных влечет с неостывшего мужнего ложа».

Как моя страсть родилась, послушай, царица Селена.Вот что он мне говорил, и впивала я все легковерно.За руку взявши его, я на ложе к себе привлекала.Тело приникло к телу, и щеки от счастья горелиЖарче и жарче, и сладко друг с другом мы тихошептались.Многих я слов не хотела б терять, о Селена благая,Как до предела дошел он, и вместе мы страсть разделили[75].

Третья буколика Феокрита – это любовная песнь пастуха, обращенная к любимой по имени Амариллис, которая вдруг сделалась застенчивой и не пришла на свидание. Четвертая – разговор между двумя пастухами по разным поводам, окончившийся грубыми шутками о сластолюбивом старике.