— Uskut! — прошипел я. — Daraga awala!
Когда я заговорил, Смит обнял меня левой рукой за плечи, а правой протянул мулату семиконечную звезду.
— Ahu hina Damballa, — с угрозой произнес он.
Результат был чуть ли не волшебный. Мулат принял ту же странную позу, какую принимали женщины в доме: руки прижаты к груди, голова склонена. Смит отсалютовал, и мы прошли.
Когда мы шагали через двор к вудуистскому святилищу, Смит сказал:
— Луна стоит так, что одна стена частокола отбрасывает тень футов на десять, в которой ничего не видно. Туда мы и пойдем.
Мы беспрепятственно добрались до тени. Я облегченно вздохнул и огляделся по сторонам. Вокруг было много фонарей и факелов. Они располагались вокруг здания, которое, как я разглядел, представляло собой что-то вроде гробницы, обрамленной деревьями. Перед ней было возвышение, на котором были установлены высокие столбы, похожие на тотемные. На помост вели резные, пестро разрисованные двустворчатые двери. Справа и слева от дверей стояли две неподвижные фигуры, будто вырезанные из черной древесины. При свете полной луны я узнал в них лесных влюбленных.
Барабаны продолжали отбивать свою зловещую дробь. Очевидно, все, кого здесь ждали, уже пришли, поскольку факелы и фонари погасли. Бой барабанов наконец-то замер вдали. Чей-то громкий голос издал клич на непонятном мне языке, и двустворчатые двери распахнулись.
Толпа восторженно ахнула. Все, как один, преклонили колени и потупили взоры. В лунном свете появилась женская фигура, и я понял, что это и есть Владычица Мамалуа.
ГЛАВА XXXII
ВЫНЮХИВАНИЕ
Волосы ее скрывал высокий головной убор, украшенный камнями; рук почти не было видно под побрякушками; поясом ей служил кушак, какой можно увидеть на древнеегипетских фресках, — он тоже был усыпан драгоценностями. В серебристом свете, заливавшем ее с головы до ног, обутых в сандалии, фигура была похожа на статую Изиды. Гулкие барабаны смолкли, все собравшиеся перед возвышением пали ниц, и по толпе пронесся то ли стон, то ли вздох. Я был ошеломлен, заворожен появлением женщины. Она стояла в каких-то двадцати шагах от меня, и я, будто зачарованный, смотрел в нефритово-зеленые глаза Владычицы Мамалуа — колдуньи и верховной жрицы вуду. Это была дочь доктора Фу Манчи!
Смит вовремя потянул меня вниз, иначе я один остался бы на ногах. Прежде я преклонял колена перед священником, а сейчас пал ниц перед ведьмой!
Смит сжал мою руку, призывая к молчанию.
Она заговорила по-гаитянски, потом по-французски и еще на каком-то неведомом мне наречии. Звук ее голоса, казалось, действовал на слушателей, как сводящий с ума наркотик. Они стояли, выкрикивая что-то нечленораздельное, жестикулировали. Смит пододвинулся совсем близко.
— Неизвестный язык, — прошептал он. — Тайный язык вуду.
Голос у Фа Ло Ше был звонкий, как колокольчик, и разносился вдаль и вширь, как и положено голосу великой актрисы. Ее речь сопровождалась приглушенным, но страстным барабанным боем.
Неистовство слушателей все нарастало, некоторые превратились в настоящих одержимых. Люди стонали, скрипели зубами, бились в судорогах. Вникнуть в содержание речи я не мог, но мне была вполне очевидна общественная опасность этой женщины.
Вдруг, повинуясь какой-то команде Владычицы Мамалуа, все закрыли лица руками и принялись рьяно молиться. Фа Ло Ше умолкла и застыла с воздетыми вверх руками, будто статуя.
— Она попросила их помолиться о знамении Дамбаллы, бога змеи, — прошептал Смит. — Думаю, нам вот-вот откроется истинная цель этого сборища.
Но даже Смит не мог предвидеть чуда, свидетелями которого нам предстояло стать. Барабаны смолкли.
Мы стояли в густой тени частокола, но нас заметили бы, если бы кольцо факелов вокруг святилища вспыхнуло вновь. Внутри этого кольца фанатики корчились на земле в экстазе молитвы. Дочь Фу Манчи стояла неподвижно, подняв блестящие глаза к Луне.
И вот пришел волшебный ответ на их молитву.
Раздался резкий гортанный голос. Смит так крепко сжал мне руку, что я поморщился. Первых слов я не разобрал, но следующая фраза прозвучала по-гаитянски, а потом властный голос принялся вещать по-французски:
— Я, Дамбалла, слышал вопрос. Я отвечаю. Я здесь, среди вас, но ваши слепые глаза не видят меня. Я прихожу, потому что здесь есть предатели, шпионы, те, кто дерзает не ради славы африканской расы, а ради собственной выгоды. Сегодня вечером будет больше вынюхивания. Настоящие люди, держитесь. Шпионы, я вас найду! Ко мне, слуги мои! Это говорит Дамбалла.
Усыпанные драгоценностями белые руки Фа Ло Ше опустились, я увидел ее сжатые кулаки. Негр и негритянка справа и слева от разрисованной двери, казалось, окаменели. Все молитвы смолкли. Послышалась какая-то возня, потом воцарилась тишина, нарушаемая лишь тяжелым дыханием. Хотя говорящий, казалось, стоял рядом с верховной жрицей, никого не было видно.
Но голос Дамбаллы был голосом доктора Фу Манчи.
Три фигуры в страшных ритуальных масках, с факелами в руках вышли из густой поросли слева от помоста; три другие появились справа. Наконец со стороны частокола на освещенную площадку выступил гигант с кривой турецкой саблей, в маске. Все застыли в тревожном ожидании, будто наэлектризованные. Смит сжал мою руку будто щипцами.
— Положение критическое, Кэрригэн! — прошептал он мне на ухо. — Нас заметили! Не сопротивляйтесь, это бессмысленно. Мы можем надеяться только на…
— Вынюхивание начинается! — вскричал резкий голос. — Сыновья и дочери Дамбаллы, вам ничто не угрожает.
Последние слова были повторены по-гаитянски, потом — на непонятном наречии. Повинуясь этому бестелесному голосу, гигант с саблей начал свой зловещий досмотр. Люди испуганно жались друг к дружке, я слышал, как клацают их зубы. У выхода стояли люди в масках. Путь к отступлению был отрезан.
Все лица подвергались тщательнейшему осмотру. Время от времени жуткий гортанный голос что-то бормотал на непонятном языке. Вдруг послышалась отрывистая команда. Кривая сабля коснулась какого-то перепуганного гаитянина. Он завопил так дико, словно получил смертельный удар. Однако это был всего лишь крик ужаса. Один человек в маске бросился вперед и вытолкал несчастного на площадку перед храмом. Тот упал и забился в судорогах. Женщина, прежде стоявшая рядом с ним, рухнула без чувств.
Так началось вынюхивание и продолжалось до тех пор, пока на площадке не оказалось десять человек. Мужчины и женщины стояли на коленях или лежали на земле, а вся толпа вокруг бормотала молитвы, причем это были вовсе не молитвы вуду. Дети Дамбаллы, прежде молившиеся своему божеству, теперь упрашивали бога христиан изгнать нечистого кумира.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});