настолько, насколько хороши его источники. – Жасмин делает последний глоток кофе и кладёт несколько купюр на стол, прижимая их блюдцем. – У меня есть свои информаторы, как и у любого другого репортёра.
Я представляю, как Жасмин встречается с людьми в извилистых переулках, и моё уважение к ней поднимается ещё на одну ступень.
– Мы действительно собираемся это сделать? – спрашивает Белла. – Мне кажется, это опасно.
– Ты была полицейским всего неделю назад, – напоминаю я. – Никогда не видела, чтобы ты стеснялась с кем-то говорить.
– Я знаю, но тогда у меня был пистолет. У меня был значок и полномочия допрашивать подозреваемых по уголовным делам. Если бы полицейские увидели меня здесь, то, вероятно, арестовали бы за вмешательство в нераскрытое дело.
– У меня есть оружие, – говорит Жасмин, открывая свою сумку, чтобы мы могли увидеть маленький бирюзовый перцовый баллончик, прикреплённый к ключам. – Я журналист, и у меня есть пропуск прессы. Мы что-нибудь придумаем. Иногда люди могут удивлять. Иногда они только и ждут шанса поговорить.
– У меня есть нож и ботинки, – признаюсь я.
– Ботинки?
– Стальные носы. Они тут не только для красоты. Думаю, втроём мы с ним справимся.
– Мне не нравится идти неподготовленной, – ворчит Белла.
Но она всё равно первой поднимается на крыльцо и нажимает все кнопки домофона, пока ворота не издают гудок. Мы быстро заходим, пока кто-нибудь не успел подойти к окну, чтобы посмотреть, кто ждал снаружи.
– Отлично, – говорит Жасмин, снова глядя в свой телефон.
В небольшом подъезде нет лифта или чего-то ещё, только унылое пластиковое растение рядом с лестницей. Это одно из старейших зданий Шрама, в нём слабо пахнет плесенью и мусором. Мы поднимаемся по ступенькам и останавливаемся, когда оказываемся перед нужной квартирой.
– Стучим или как? – шепчу я. – Мы должны сказать, что мы из полиции?
– Ты серьёзно? – говорит Белла. – Это уголовное преступление!
Жасмин бросает на меня косой взгляд.
– Первый раз так делаешь? Знаешь, какое наказание полагается за выдачу себя за копа?
Я виновато думаю о том, как пробралась в тюрьму, чтобы поговорить с Калебом, украла форму полицейской и, возможно, втянула её в неприятности.
Жасмин стучит в дверь.
– Привет? Это... – заикается Белла.
– Жасмин Бижан. Мы разговаривали вчера.
Дверь открывается, и за ней оказывается мужчина с татуировкой во плоти. Я не ожидала, что буду напугана, но я боюсь. Он высокий и худой, с крючковатым носом, около тридцати лет на вид. Я упоминала, что он высокий? Очень, очень высокий. Он смотрит на нас сверху вниз.
– Я помню вас по тату-салону Калеба. Можете войти, если хотите, но мне нужно собирать вещи.
Мы с Жасмин заходим в квартиру, Жасмин держит руку в сумке, готовясь вытащить перцовый баллончик, если понадобится. Белла остаётся у двери с телефоном в руке, удерживая дверь ногой, чтобы та не закрылась. Мой нож у меня в сапоге. Мне понадобится всего полсекунды, чтобы его достать.
Все наши страхи и приготовления оказываются напрасны. Трент Маккатчен гораздо больше заинтересован в том, чтобы запихнуть побольше вещей в спортивную сумку.
– Я Белла Лойола... – начинает она.
– Я знаю, кто ты. Ты когда-то была полицейской. Так же, как и она. – Трент указывает на меня. – Вас обеих уволили, потому что вы пытались открыть людям правду о том, что происходит в этом ядовитом замке, который мы называем домом.
Мы с Беллой переглядываемся.
– Верность Наследию, – говорю я.
– Хорошо. – Трент смотрит на меня так, словно видит первый раз. – Верность Наследию. – Он поднимает кулак, чтобы показать мне метку. Я поднимаю свой в ответ.
Жасмин демонстрирует Тренту телефон и нажимает кнопку, чтобы включить диктофон.
– Вы готовы рассказать под запись обо всём, чему были свидетелем?
Он смотрит на часы.
– Да, но нам нужно поторопиться.
Жасмин судорожно вздыхает.
– Я уличный художник, который прожил в Шраме всю свою жизнь, – говорит Трент. – Я родом из рисовальщиков.
Рисовальщики обладали одной из лучших магических способностей в Шраме. Они могли изобразить что-нибудь красками или мелом, а затем пройти через картину и оказаться в нарисованном месте. Если бы они нарисовали пляж, вы бы оказались на берегу моря, зайдя в рисунок.
– Шеф полиции заплатила мне, чтобы я подставил Калеба Ротко и свалил на него вину за убийство тех двух девушек, – продолжает Трент. – Я знаю его всю жизнь. Он в некотором роде придурок, если быть честным. Он всегда был придурком, но несколько месяцев назад начал окончательно съезжать с катушек. Он разделал того парня из коробок, разрубил ко всем чертям. Это было ужасно, но на самом деле Калеб его не убивал. Этот чувак был уже мёртв, плохо кончил после вечеринки и оказался в переулке за тату-салоном. Я хочу, чтобы это тоже было записано. – Трент указывает на телефон Жасмин. – Убедитесь, что всё зафиксировали. Он слишком много принял. Слишком много всего. Если бы кто-нибудь потрудился проверить вещества в его крови, то понял бы, что парень спёкся задолго до того, как попал к Калебу. Но да, Калеб решил порубить его на куски и использовать тело, чтобы напомнить жителям Верхнего города, что Шрам тоже есть на карте и Наследие нельзя игнорировать.
Он решил, что Безумный Шляпник звучит довольно круто и всё такое, поэтому выбрал это имя и создал совершенно другую, зловещую личность. Он просто выпендривался, как всегда. Но потом, когда у шефа появились против него улики, она подумала – почему бы не повесить на Калеба побольше. Меня арестовали за вандализм, когда я делал нелегальные граффити, а потом посадили в камеру предварительного заключения, и шеф предложила мне сделку. Она заставила меня подставить Калеба. Она сняла обвинения в граффити, за которые, кстати, я мог бы провести лет пять в тюрьме, в обмен на информацию о подлых деяниях Безумного Шляпника. – Трент фыркает. – Потом, когда мы немного сработались, шеф заплатила мне, чтобы я подбросил улики и всё выглядело так, будто Калеб использовал магию для создания злодеев. В то время шеф прикрывала Аттенборо – и себя тоже, потому что у неё есть доля в его компании. Но этот союз долго не продлится, попомните мои слова. Абсолютной властью может обладать только один человек, если вы понимаете, к чему я клоню. Держу