— А ты! — воскликнула Бет, восхищенно смотря на меня, — да меня просто в дрожь бросает, когда я вижу твой свирепый взгляд, когда он смотрит на тебя или говорит, ты совершенно не попадаешь под его очарование. И он, безусловно, тоже заметил это. Почему ты думаешь, Калеб так донимает тебя? Я лишь боюсь того дня, когда его внимание к тебе заметит Сетти и Оливье.
Она немного нервно хихикнула.
— А почему Еве не нравиться Калеб? — до меня еще не совсем дошла та информация, которую предоставила Бет. Я нравлюсь Калебу, но только потому, что недоступна и не обращаю на него внимание? Тогда Бет только подтвердила те мысли, что уже несколько дней крутились в моей голове. Но что мне это давало? В реальности, я сама не нравилась ему, а только то, что он не может мной завладеть на несколько недель, так как привык поступать. Не очень лестно.
— Ты еще не заметила? Я боялась, что все уже догадались, — Бет, снизила голос и, оглянувшись, нет ли кого рядом, вновь повернулась ко мне, — Ева давно уже влюблена в Грема, отца Калеба.
Я сидела перегруженная информацией, так до конца и не поняв логики Бет, и почему собственно она мне все это говорит.
— Пойми, я сказала тебе это, потому, что заметила, что Калеб нравиться тебе, возможно не настолько, чтобы влюбиться, — сразу же исправилась она, перехватив мой косой взгляд, — но достаточно, чтобы вы постоянно ссорились. Просто будь с ним помягче. И хоть не мое дело, что твориться между вами, но такой он впервые за два года, что я дружу с ним.
Я продолжала молчать. Мне не нравился этот диалог. Не нравился Калеб и то, как себя ведет Бет, говоря о нем. Что она ждет от меня, что я стану очередной его подружкой, чтобы потешить самолюбие Калеба?
— И что ты хочешь от меня? Мне пойти самой предложить ему встречаться или подождать пока он поиграет со мной, и его интерес пройдет? Главное не расстраивать Калеба? — я резко поднялась на ноги, не ожидая ничего подобного от Бет. Возможно именно она сводница Калеба, менеджер по отношениям, теперь понятно, почему мы так быстро сдружились.
Бет побледнела под моим взглядом.
— Ты всегда знакомишься с будущими подружками, подбирая кадры для Калеба?
— Нет-нет, ты не так меня поняла, — Бет была просто в ужасе. Она схватила меня за рукав, не давая уйти, хотя я намерилась сделать это как можно скорее. От злости я не могла плакать, и уставилась на руку Бет держащую меня, холодно и отстраненно.
— Я совершенно не это имела ввиду, как ты могла такое подумать? — едва не плача спросила Бет, — просто услышав обрывочно ваш разговор в твоем доме в субботу, я думала между вами что-то уже происходит.
Я посмотрела в глаза Бет. Да что же это такое со мной происходит? У меня что, паранойя?
— Прости, не знаю что со мной. Да, я, наверное, слишком превратно расценила твои слова.
Мне стало стыдно за свое поведение, я почувствовала, как на миг сжалось сердце, и тут же отпустило. Бет выглядела такой уязвленной, а я не могла понять, что на меня нашло.
В спортивный зал мы шли уже молча. Бет шокированная случившимся, не могла подобрать слов, или просто не зная, что мне после такого сказать, молчала вплоть, до дверей спортивного зала. И поэтому, я не приняла во внимание ее слова, совершенно не показавшиеся мне тогда странными:
— Может тебе не стоит здесь быть, поедешь побыстрее домой…
Понятно что, я восприняла ее слова на счет нашего разговора. Я подумала, так она намекает на мое плохое самочувствие.
Но я лишь отмахнулась, мне хотелось поговорить с ней после лекции. Я так ничего и не поняла, даже когда увидела нахмуренные взгляды Евы и Лин, а также как покраснели от сдерживаемого смеха Сетти и Оливье. Бет, которая, не смотря на ссору, села рядом, смотрела на меня с опаской. Что же происходит? Почему все так странно смотрят на меня? Глаза Калеба чуть больше секунды задержались на мне. И оттого сердце принялось учащенно барабанить о грудную клетку. Все внутри сжалось в предчувствии чего-то плохого.
— Итак, — пропищала старшая школьная медсестра, пригладив свои белесые крашеные волосы. — Тема месяца звучит так «Подростковая беременность и методы борьбы с таким явлением».
Она сказала эти слова так торжественно, что смысл слов сначала не дошел до меня, но состояние ступора продолжалось не долго, пока почти все головы в спортзале не повернулись ко мне. Кровь бросилась в лицо. Я хотела глотнуть воздуха, но полностью вздохнуть не удалось — никак не могла расслабиться. А в голове эхом отдавались слова медсестры.
— Беременность в юном возрасте не желательна по нескольким причинам: во-первых…
Я вслушивалась в ее писклявый голос, в то время как бездна, которую я глушила в себе в последнее время, понемногу поднималась вверх, затопляя все мои ощущения, заглушая даже удары сердца. Я почувствовала, как меня тошнит от еды, съеденной за ленчем, от злорадных взглядов Сеттервин и Оливье, от заботливых Бет и Евы, а также от непроницаемых серых глаз, скользящих по мне, почти каждые полминуты. Я понимала, что если сейчас же не уйду, меня стошнит просто здесь.
Я резко встала, чем заставила медсестру замолчать на неловкой паузе:
— Обязательно иметь презерватив…
На негнущихся ногах я спустилась на несколько лавочек вниз и хотела пройти мимо медсестры, когда меня остановил ее язвительный голос:
— Думаю милочка, вам особенно нужно послушать, эту информацию.
По залу пронеслись смешки, но я не смотрела на них. Секунды три, я раздумывала, стоит ли ударить ее по лицу. Мгновение, и мои руки расслабились.
Сердце, несколько раз дико дернувшись, затихло и успокоилось. Бум! Наконец-то я поняла, как можно смириться с тем, что случилось — нужно признать, нужно с кем-то поделиться, сказать. Мне не был страшен смех или косые взгляды, я пережила намного худшее. И внезапно бездна во мне обрела голос и слова, и я произнесла достаточно четко и громко, то, что так и не смогла рассказать никому кроме родителей.
— Презервативы это хорошо, только не забудьте сказать всем этим девушкам, что когда их будут насиловать, презерватив им не поможет.
Я не видела реакции в зале, когда я произнесла то, что так давно жило во мне и с чем я, не могла смириться. У меня потемнело в глазах, и я успела еще сделать несколько шагов, прежде чем потерять сознание.
Через мгновение я едва смогла приоткрыть отяжелевшие веки и почувствовала, как знакомые ледяные руки куда-то меня уносят.
Мне было так плохо. Вся затаенная боль вырвалась наружу, совершенно лишая меня способности рассуждать. Я могла думать о смерти как о спасении. И что странно, я слышала, что перед смертью люди видят всю свою жизнь, но в моем затуманенном болью сознании внезапно всплыл давно учимый стих: