Окошко захлопнулось. Под мясом стрелок, надо полагать, разумел таких, как я. Ну что ж, мясо так мясо.
Я присел на корточки напротив ворот: жаль, не из чего развести костер. Достав из-за пазухи сухарь и сушеного кальмара, принялся жевать без особого удовольствия, просто чтобы убить время.
– Не пускают, братан?
Рыжеволосый мужик в форме стрелка остановился напротив меня. Надо же, как тихо ходит, – даже снег не скрипнул! Я поднялся на ноги.
– Как видишь.
– Вот козлы, блин, – рыжий смачно харкнул в сторону ворот.
Этот мужик был сшит природой весьма добротно. Стрелковая одежка, коей следовало бы быть на пару размеров больше, выразительно подчеркивала его мускулатуру.
– Борис, – он протянул широкую руку.
Не знаю: то ли язык мой как-то не так повернулся, то ли само естество, носящее имя «Андрей», отказалось становиться стрелком.
– Ахмат, – представился я.
И мне стало легче. Пусть будет так: этот незнакомец – Ахмат участвует в испытании, возможно – становится стрелком, а Андрей вроде как ни при чем.
– Смотри-ка, еще трое, – сказал Борис. – Ну, теперь потянутся…
Он оказался прав: у ворот собралось человек тридцать. И – молчание, волчьи взгляды: скоро мы будем рвать друг другу глотки… Знать имя того, кто рвет тебе глотку, либо того, кому рвешь глотку ты – непозволительная роскошь. Похоже, из всех нас так не считал лишь Борис.
Он заговаривал с каждым новоприбывшим, но в ответ получал презрительное молчание.
– Во, народ, – поняв, что с этим народом словесной каши не сваришь, Борис снова подошел ко мне. – Суровые, б… дь.
Я усмехнулся: а ты чего ждал?
– Такое впечатление, что их только из Джунглей пригнали. Дикари.
– В Джунглях не дикари, – не выдержал я. – В Джунглях – игроки, которым Теплая Птица так же дорога, как и мародерам.
– Правда? – он явно обрадовался моей отзывчивости. – А я думал – там одно зверье, вроде тварей.
Кстати, о зверье. В толпе перед воротами началось движение.
– Запускают? – вытянул шею Борис.
Толпа выплюнула хрипящий клубок. Перекатившись несколько раз по снегу, он распался на две части – узкоглазого скуластого мужика, прячущего за пазуху нож, и бородача с залитой кровью грудью. Ошмонав карманы убитого, победитель спокойно занял свое место в толпе.
Похоже, этот инцидент послужил для кого-то знаком. Ворота отворились. Толпа хлынула было внутрь, но тут же подалась назад под ударами прикладов. Нас встречал отряд стрелков в полной боевой готовности. Невысокий седой командир что-то кричал караульному. Наконец, он вспомнил о нас:
– Не толпиться. Запускать по одному! Куда ты прешь?
Командир вскинул пистолет и выстелил в голову особо нетерпеливому претенденту.
Разом все успокоилось. Толпа растянулась в длинную цепочку, в самом конце которой очутились мы с Борисом.
– Несправедливо, – недовольно пробурчал Борис. – Пришли первыми, зайдем последними.
Как раз в это время стрелки за руки за ноги выносили убитого командиром претендента. Тело с хрустом упало в сугроб.
– И умрем последними, – добавил Борис.
Я засмеялся.
– Кому весело? – крикнул командир. Он даже привстал на цыпочки, осматривая цепочку.
Я поспешил проглотить смех, совершенно здесь неуместный.
– Прости, братан, – Борис положил мне руку на плечо. Я сердито скинул ее. Этот болтун доведет до могилы.
Цепочка стремительно уменьшалась. Один за другим претенденты исчезали за воротами. Наконец, очередь дошла до Бориса. Он кивнул мне:
– Удачи, Ахмат.
– И тебе удачи.
Борис скрылся за спинами стрелков. Хороший малый, – Христо был бы рад видеть его среди возрожденцев…
– Последний, что ли? – командир окинул меня нехорошим взглядом.
– Похоже, да.
– Входи.
За воротами были только стрелки, ни одного претендента.
Командир откашлялся и, запинаясь, прочел с желтого листа следующее:
– Согласно приказу 45в, подписанному лично Лорд-мэром, лицу, явившемуся на Рожественские испытания, присваивается порядковый номер, в полном соответствии с очередностью. Лицо, получившее номер, подпадает под юрисдикцию Устава Армии Московской Резервации и обязано бережно хранить номер, в случае утраты претендент подвергается каре по пункту 2 седьмого параграфа Устава Наказаний.
Покончив с официозом, командир с видимым облегчением сунул бумагу в карман.
– Тебе все понятно?
– Да.
– Отвечать «Так точно, офицер».
– Так точно, офицер.
– Ну, тогда, держи.
Офицер протянул мне металлический кружок с выбитой цифрой «32».
– Эй, – он обратился к стоящим навытяжку стрелкам. – Фомин и Сосо – проводите его к особистам.
В интонации, с которой седой офицер произнес слово «особисты», я уловил презрение, смешанное со страхом.
Два стрелка выскочили из строя.
– Ну, ты, шагом арш! – крикнул один из них – черноусый мордоворот, и несильно ударил меня между лопатками прикладом АКМ.
Я послушно зашагал по плацу, а на душе скребли кошки – до чего же погано по доброй воле соваться в пасть льва.
Из труб на крышах многочисленных деревянных бараков, поднимался рыжеватый дым. За шаткими стенами слышались разговоры, ругань, крики.
Когда мы проходили мимо очередного барака, хлипкая дверь отворилась, и в облаке пара на пороге возник обнаженный до пояса стрелок. Не спускаясь вниз, прямо с крыльца, он принялся мочиться и, когда я приблизился, задел меня желтой теплой струей. Конвоиры захохотали, я же усилием воли заставил себя продолжить путь, стряхнув со щеки вонючие капли.
За бараками показалась гигантская статуя, смутно мне знакомая. Вернее, не мне, а Андрею Островцеву. Два могучих тела, воздевшие в едином порыве руки, с накрепко стиснутыми в кулаках рукоятками серпа и молота – не вырвешь, не отнимешь – эти двое могли бы держать на руках небесный свод. Рабочий и колхозница. Мужчина и женщина. Прямо как я и Марина.
Перед статуей – широкая площадка, на которой, уныло свесив лопасти, дремали вертолеты.
Далеко впереди виднелся обломок Останкинской башни и щербатые коробки многоэтажек.
Слева от меня расположилась каменная арка с шестью колоннами и статуей. Опять-таки – мужчина и женщина, снова – воздетые к небу руки, но на этот раз в них не серп и молот, а нечто похожее на веник. Прямо перед аркой стояли стрелки, а за ней виднелись увенчанные звездами золотистые шпили.
Я свернул к арке.
– Куда?
Приклад врезался между лопатками.
– Направо топай.
А вот и тот самый барельеф, где фотографировались Островцев и его жена! Бронзовая женщина как ни в чем ни бывало изучает какие-то схемы; космонавт в шлеме и в шнурованных, похожих на мои, ботинках, поднимается по ступеням к гигантской ракете. Вот только ракета никуда не летит – сломленная по каменному шлейфу, она лежит неподалеку от постамента.
По ступенькам мы спустились к узкой решетчатой двери, рядом с которой дежурил стрелок. Он посторонился, не обронив ни слова. Мы вошли. Просторная зала освещена несколькими тусклыми лампочками, на каменном полу – обширные лужи, подернутые ледком. Костюм космонавта, модель спутника, луноход, – похоже на музей.
– Вон туда.
Конвоир подтолкнул меня к двери, сам же, как и его товарищ, остался в холле.
Я замер на пороге небольшой комнаты, где за столом перед красным абажуром сидели мужчина и женщина. Свет от лампы играл на черной коже их плащей, на двух значках, пришпиленных к отворотам плащей, – бронзовых, тяжелых значках: сомкнутая звериная челюсть держит букву «О».
– Проходите, товарищ, – сказал мужчина. У него был ласкающий голос и открытый, добродушный взгляд. За окладистой бородой и усами не видно рта, но казалось, что он улыбается.
– Меня зовут Глеб Пьяных, я капитан ОСОБи первого ранга, это – моя помощница.
Особист… Один из тех, кто… кто изнасиловал мою Марину. Мне захотелось вцепиться в скрываемое бородой горло…
Женщина прятала глаза за стеклами темных очков. Судя по ее выпяченному подбородку и поджатым синеватым губам, она не склонна к болтовне.
Я присел на указанный особистом стул.
– Мы рады приветствовать вас в Цитадели, – бородач улыбнулся, обнажив желтые пеньки зубов, и достал портсигар. – Лорд-мэр, со свойственным ему великодушием, дает вам шанс изменить свою жизнь в полном соответствии с девизом нашего движения «Будущее зависит от тебя».
Особист закурил, с наслаждением втягивая в легкие дым.
– Как вы воспользуетесь этим шансом – это уже ваше дело, но лично я советую не упустить его. Другого не представится.
– Номер жетона? – отрывисто каркнула особистка, шелестя бумажками.
– Тридцать два.
– Ваше имя?
– Ахмат.
– Ахмат? – Глеб Пьяных сверкнул на меня глазами.
– Так точно.
– Пол?