Читать интересную книгу Прощание с кошмаром - Татьяна Степанова

— Ребят, да я вспомнила! — От волнения Катя чуть чашку с кофе не опрокинула себе на платье. — Весь день ломала голову — где я эту фамилию слышала! Ну, того честняги, который… Погодите, сейчас все расскажу. Сережа, помнишь, мы с тобой в тот восточный магазинчик ездили? Ну, так вот…

18

«ГАЛЕРЕЯ ЧЕТЫРЕХ»

На следующее же утро Катя Проснулась с твердым намерением посетить галерею в Гранатовом переулке — благо, как оказалось, ее владелец Иван Белогуров некогда сам пригласил ее к себе и даже вручил свою визитку. Катя не без труда отыскала ее в сумочке, сравнила адрес с данными Ластикова: точно, он! Этот парадоксальный «честняга» и есть тот тип из восточного магазина. Катя напрочь забыла, как он выглядел. Помнила лишь, что на нем были белые джинсы и что еще там за ним хвостом ходила какая-то толстая девочка с роскошной косой.

Вчера, когда она рассказала о «церковной эпопее» и той роли, которую сыграл этот Белогуров в задержании вора, ее пылкий рассказ не вызвал у приятелей абсолютно никакого интереса.

— Я не понимаю, что тебя так изумляет, Катюша, — заметил Мещерский. — По-твоему, то, что гражданин хочет помочь милиции, — это уже какой-то небывалый случай. А как же вы все время трубите про вашу связь с общественностью?

— Да он на награду рассчитывает! Наверняка, — буркнул Кравченко.. — Прикинул, сколько эти вещи могут стоить реально, — он же спец в этом вопросе. Прикинул и то, что сбыть такие заметные иконы трудно, можно и погореть на них. А за бугор отправлять — это надо сначала сыскать там покупателя, с таможней морока… Ну и посчитал, что выгоднее сдать ворюгу, авось и…

— О какой награде ты говоришь? — удивилась Катя.

— А что? Иконы кому принадлежат? Церкви. И что, Московская епархия такая бедная и не сыщет энной суммы, чтобы вознаградить своего благодетеля?

— Чушь все это. Награда — тоже скажешь! Церковь в этом Стаханове на деньги прихожан восстанавливалась, у них ни копейки лишней нет, — возразила Катя. — И меня не то чтобы удивляет поступок этого человека, а…

Но она так и не смогла объяснить им, что скрывалось за этим неопределенным словечком "а". Она чувствовала, что испытывает к человеку из Гранатового переулка сильное профессиональное любопытство. И любопытство это все возрастало.

Наутро за завтраком она осторожненько намекнула Кравченко, что «неплохо бы сегодня на досуге посетить один магазинчик в Замоскворечье. Все равно делать нечего».

— И туда нам удобнее ехать вместе, как настоящей супружеской паре. Так что собирайся, золотце мое.

— Удобнее? А что за магазин? — Кравченко ленился, как всегда.

— По продаже антиквариата. — А, тот, что вчера… На какие это шиши; Катька, — нам антиквариат?

— На такие шиши! — рассердилась она. — Я не покупать там тебя что-то заставляю — и правда, «на какие это шиши», — а.., мне просто хочется посмотреть, поговорить. Может, я из этого посещения извлеку для себя что-то полезное и интересное.

— Для статьи, что ли? Ты всегда все усложняешь. И потом, ты меня просто нещадно эксплуатируешь. Но моя маленькая слабость делать людям приятное… — Кравченко обошел стол, крепко обнял Катю, шепнул:

— Ну зачем нам сегодня вообще куда-то екать? Вон и погода, кажется, портится, — (за окном сияло ослепительное солнце), — и вообще… Хлынет дождь, потом ударит град, потом пойдет лавина, сель…

Катя не успела даже подумать о том, что поцелуи, используемые в качестве «кляпа», дабы пресечь всевозможные возражения, это же форменное, пиратство!

Однако на своем она все же настояла. Правда, собрались они в Замоскворечье не с утра, а гораздо позже. Кравченко напустил на себя дурацки кроткий вид: видимо, счел за лучшее не перечить Кате. Впрочем, едва лишь она заводила речь о своих служебных делах — краже икон и «благородном» поступке владельца галереи, он демонстративно сладко зевал.

В Гранатовом переулке (Катя всю дорогу повторяла про себя это удивительное название по слогам — Гра-на-то-вый, надо же…) нужный дом они отыскали моментально. Кравченко это делал профессионально, даже на номера мог не глядеть. Впоследствии, вспоминая малейшие подробности самого первого визита в этот дом, к этому человеку, Катя пыталась в одном слове выразить свое то, первое, впечатление. И этим словом стало «хорошо». Белогуров жил, как ей тогда показалось, именно ХОРОШО — комфортно, стильно, богато. Как говаривал незабвенный Абдулла: «Хороший дом, хорошая жена, что еще нужно человеку, чтобы встретить старость?»

Когда они остановились у желтого особняка, старомодного, купечески-замоскворецкого на вид (впечатление старины искажали лишь массивные ажурные решетки на окнах да бронированная дверь, оснащенная видеомагнитофоном и переговорным устройством, словно это был банк или, обменный пункт валюты), от дома отъехала вишневая «Хонда» с тонированными темными стеклами. Катя не разглядела того, кто сидел за рулем.

Кравченко нажал кнопку домофона. Они ожидали услышать настороженный голос какого-нибудь верзилы-охранника, но голосок в домофоне был тонкий, почти детский:

— Кто?

— Галерея открыта? — осведомился Кравченко, чуть подталкивая Катю к камере: пусть поглядят — убедятся, что это всего лишь навсего благонамеренная супружеская пара, а не какой-то головорез. — Господин Белогуров пригласил нас, хм.., осмотреть коллекцию.

— Покупатели… — Голос в домофоне сообщил это кому-то, кто, видимо, находился рядом. — Открываю. Только будьте добры, заходите по одному.

Кравченко пропустил Катю вперед. А сам ради прикола поднял руки — «хенде хох».

Кате снова пришла в голову ассоциация с пунктом обмена валюты, но когда она переступила через порог, то оказалась в просторном уютном холле — шкаф-купе для одежды, зеркала во всю стену, кожаные кресла и диванчик, и огромное количество роскошных фотоплакатов, вставленных под стекло, изображающих самые знаменитые статуи античности и эпохи Возрождения. Кто-то в этом доме либо изучал, либо всерьез увлекался ваянием. Катя была просто поражена колоссальным фотопортретом микеланджеловского Давида, который словно выступал навстречу пришедшим из простенка между двух зеркал.

— Добрый день. Рады вас приветствовать в нашей галерее. Прошу в демонстрационный зал. А вы.., опустите, пожалуйста, руки, я…Перед ними стояла та самая круглая, словно кубышечка, спелая, как малинка, девочка (Катя моментально ее вспомнила) с косой. Сейчас для солидности она закрутила ее в тяжелый роскошный узел на затылке. Кравченко (как был с поднятыми руками) сострил самую серьезную мину.

— Будете обыскивать? — деловито осведомился он. — Тогда — в правом кармане. И будьте осторожны — он, как всегда, заряжен.

— Ой, я.., простите, — девочка пунцово зарделась.

— Не обращайте внимания. Это он так шутит. — Катя была сама любезность. — А вы…

— А кто-нибудь взрослый дома? — нетактично перебил ее Кравченко. — Нам, например, нужен хозяин… — Он достал визитку, отобранную у Кати. — Некий И. Г. Белогуров.

— Он уехал по делам, скоро будет. Сейчас приедет наш менеджер. С минуты на минуту — он на заправку отъехал… Подождете его? А пока давайте пройдем в демонстрационный зал.

Катю поразило странное несоответствие «взрослого», делового смысла заученных слов у этой девчушки (ибо было видно: она из кожи вон лезет, чтобы вести себя как «взрослая хозяйка дома») и ее совершенно детского растерянного выражения лица и голоса — тоже детского, хотя порой в нем и звучали низкие, грудные, мягкие, уже не подростковые, а чисто женские обертоны.

Девочка провела их через холл мимо ведущей на второй этаж лестницы к массивной двустворчатой двери из фальшивого дуба. Они очутились в демонстрационном зале. Первое Катино впечатление было: море солнечного света, льющегося через зарешеченные окна, и море красок. Стены зала были увешаны картинами. В углу работал огромный «кинотеатр на дому» — телевизор «Грюндиг». По видео шли «Сирены» с Хью Грантом в главной роли.

Катя сразу почувствовала себя как на выставке в музее. Было только странно сознавать, что все это принадлежит одному человеку. И более того — продаются. При наличии денег (очень больших) любое из этих полотен можно купить…

Катя медленно пошла вдоль стен, читая таблички: «Натюрморт с желтым графином» Альтмана, «Крымский пейзаж» Кончаловского, «Романс» Борисова-Мусатова, «Весна» Юона, «Дама в красном» Бориса Григорьева…

Посреди зала на подставке под стеклом стоял фарфор — чайные и обеденные сервизы с революционной символикой, раритеты 20-х годов. Катя читала надписи на тарелках, блюдцах, чайниках и чашках: «Да здравствует V съезд Советов!», «Слава пролетариату!», «Наш ответ — гидре контрреволюции!».

— Классно, — Кравченко тем временем расточал улыбки «взрослой хозяйке дома». — А есть у вас это.., ну как это называется.., полный перечень…

— Каталог? Сейчас принесу. — Девочка положила на «кинотеатр на дому» какую-то книгу (она все время держала ее под мышкой, и теперь книга, свесившись с края, с шелестом раскрылась) и направилась к боковой двери. За ней можно было разглядеть некое Подобие рабочего кабинета.