Нужно еще Шешковскому сказать, чтобы присматривал за Понятовским. И вообще сто это было? Ревность? Не знаю! Но та Катерина, которую сейчас отыгрывает моя жена, вполне, за некоторым весьма важным для меня исключением, мне подходит. Не было никаких истерик, даже намеков на то, что я отказался ее короновать, как императрицу. Она деятельно включилась в работу и знаю, что, пусть и со сложностями, из-за той же войны, но привлечение и переселение ученых в Россию идет. Не за горами открытие университета в Петербурге, потом Казань и Севастополь. Ну а позже можно уже выпускать указ о том, что занимать высшие управленческие должности могут лишь те, кто, либо прошел обучение в университете, либо экзаменовался в них же по университетской программе.
Вечером был грандиозный фейерверк, которого я еще в этом мире, да и в прошлом, не видел. Казалось, все горит, стреляет, воспламеняется. До того, уже в первых сумерках, воздушный шар поднял в небо полотнище с гербом Российской империи. И этот герб светился. Фосфор, или какие люминесцентные краски использовали, я не знаю, но выглядело масштабно, величественно. Явно без Ломоносова не обошлось. Впрочем, с него было бы достаточно и оды.
Все же подхалим Михаил Васильевич. Я у него в стихах и бог олимпиец и ревностный православный, отец Отечества, заступник веры, сокрушитель любой преграды. И как умудрился так вплести античное язычество в православие? Гений! Чего уж там.
На утро всем было объявлено, что я отправляюсь на моление с Троицкую Лавру. На самом же деле, посетив ненадолго Троицу, я отправился дальше, на юг. Предстояла большая дорога, которую, я надеюсь, нельзя будет назвать долгой. Я ехал в Константинополь, чтобы оттуда отправится в Кенигсберг. Была надежда, что к тому времени прусский город уже начнет принимать присягу на подданство Российской империи.
*………*………*
Окрестности Кенигсберга
22 июня 1752 года
Петр Александрович Румянцев, назначенный вместо Петра Семеновича Салтыкова, командующим русской армией, чувствовал себя неловко. Мало того, что он и по чину младше генерал-фельдмаршала, так еще Румянцев привел с собой столько войск и орудий, что любой, даже бездарный военачальник, не смог бы проиграть сражение генералу-фельдмаршалу Иоганну фон Левальду.
Пруссаки имели только тридцать пять тысяч пехоты и пять тысяч кавалерии. Но эти цифры становятся уничижительными только лишь в сравнении с тем, сколько войск имели русские: семьдесят пять тысяч пехоты, семь тысяч регулярной кавалерии, семнадцать тысяч иррегулярной конницы. При том, что под началом Румянцева было более четырех сотен орудий, тогда как неприятель имел вряд ли более восьми десятков пушек.
«Это бесчестно!» — думал Румянцев, но делал свое дело и руководил войсками.
20 июня 1752 года началось сражение, которое может войти в учебники по истории, как «битва за Кенигсберг», если не случится иного боя в окрестностях города. Бой начали именно пруссаки. Видимо, Левальд посчитал, что единственный его шанс — это не дать пришедшим русским войскам укрепиться на своих позициях и атаковать решительно и неожиданно.
Сражение началось с того, что прусский генерал увидел перемещение румянцевской артиллерии и задумал ударить по своим противникам в момент, когда русские артиллеристы будут наиболее уязвимы.
Румянцев рассчитывал вывести пушки на расстояние, которое помогло бы правому флангу русских войск успешнее развить наступление. Под плотным обстрелом ста пятидесяти орудий пруссаки не должны были и носа показать без угрозы его лишиться. Левальд определил направления перемещений русских пушек и открыл огонь в тот момент, когда румянцевские орудия находились в низине, но до них уже долетали прусские ядра. После генерал Фридриха приказал подтянуть ближе уже свои пушки и под прикрытием кирасир, ударить картечью, расчищая путь для прусской конницы.
Разгром был фееричным! Треть всей обслуги полегла рядом со своими орудиями. Были потеряны двадцать четыре орудия. Румянцев негодовал. План, который, как думал русский командующий, идеальный, не то, что не сработал, но принес слишком ощутимые потери.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Начало сражения было отложено на день, чтобы прийти в порядок от потерь и людей, и орудий, и выгодных диспозиций.
— Господин командующий! Я предлагаю, не мудрствуя лукаво, ударить по центру Левальда, отсекая его кавалерию пушками, — советовал генерал-аншеф Ливен.
Румянцев сравнялся в чинах с генералом, они были ранее знакомы еще по битве при Берг-ап-Зоме, теперь, после отбытия в Петербург Салтыкова, Юрий Григорьевич Ливен сохранил должность заместителя командующего.
— Может Вы и правы, мы так точно выиграем сражение. Но какой ценой? Это же всего-то Левальд! А придет Фридрих? С кем воевать станем против головной армии неприятеля? — возражал Румянцев.
— А почему не использовать ракеты? — спросил генерал-майор Суворов, самый младший на Совете и в чинах и по годам.
— Не хотел я показывать раньше времени новинки наши! — отвечал Румянцев. — И не используешь преимущество в кавалерии. Окапался неприятель крепко, и сотне конных не протиснуться… Ладно! Так тому и быть! Готовим атаку по центру, Вы, Юрий Григорьевич командуете центром. Александр Васильевич Суворов начинает ложную атаку по левому флангу и посылает в леса в обход неприятеля казаков. Да так, чтобы пруссак сие узрел. Вот только никаких казаков бродить по лесам не следует, они только покажут намерения и тем самым оттянут часть прусских полков. Пусть Левальд опасается оголять свой фланг.
22 июня 1752 года с самого утра началась артиллерийская канонада. Русским пушкам мало что удавалось из-за удачных и скрупулёзно подготовленных неприятельских позиций. Ядра врывались в земляные валы и исчезали в толщи земли и глины, незначительно разрушая фортификацию. Но главное, что разрушая.
Русские быстро забрали себе инициативу, ввиду даже того, что они располагали более чем вдвое большим количеством войск и четырёхкратным преимуществом в артиллерии.
В это время в воздух поднялся воздушный шар, который держали на длинной веревке. Пусть и пробыл разведчик в метрах двухстах над землей всего пятнадцать минут, но опытному картографу хватит и этого времени, чтобы быстро зарисовать неприятельские позиции, а что и запомнить. Так же условными знаками смотрящие сообщали о диспозициях разных вражеских полков Так что через сорок минут начала артподготовки, артиллерийский огонь был скорректирован и стал уже более осмысленным. Пруссаки хотели выстраиваться в линию, но именно в то место, откуда должна была начаться атака противника, все чаще летели русские ядра.
— Бах-бабах — мощные взрывы прогремели рядом о фортециями пруссаков.
— Сработали-таки пластуны! — восхитился Румянцев.
Ранее он дал казакам-пластунам только расплывчатый приказ, суть которого хоть как-то, но усложнить жизнь солдатам Левальда. Петр Александрович уже знал, что три лучших группы пластунов отправились к самому городу и должны были создать пруссакам препятствия на двух дорогах, что вели в Кенигсберг. Система заложенных ночью фугасов должна затруднить организованный отход для войск Левальда. Румянцев резонно опасался, что прусский генерал-фельдмаршал может, поняв невозможность своей победы, войти остатками войска в Кенигсберг и подготовится в городе к боям в условиях плотной застройки. Вряд ли, Левальд пошел бы на это. Как знал Румянцев, у неприятельского генерала мало егерей, наиболее действенных в городских боях, но русский генерал-аншеф не хотел такого развития событий.
Румянцев пил кофе, пока его штабные офицеры, бывшие ранее офицерами квартирмейстерства, наносили на карту поправки. Неприятель совершил рокировку своих сил и, как было понятно после воздушной разведки, Левальд создавал на русском правом фланге ловушку для Румянцева.
— Экий плут! — восхитился задумке генерал-аншеф.
Все гениальное просто! Вот и ловушка была столь примитивной, что, учитывая завышенные ожидания русского командующего, ждущего большой хитрости, могла сработать. Румянцев ждет сложнейших тактик, а тут простое, древнее окружение полукольцом с выводом русских на пушки пруссаков.