Дуся.
— Тебя сразу и не признаешь! Зря выкрасилась. Выглядишь старше. А вообще, Фаинка, ты — стервоза! Уж кого-кого, а тебя здесь встретить не ожидала. Куда честь комсомольскую дела? Ну ладно, ладно... Красиво жить всем хочется. Сняла себе хахаля? Я видела. Красавчик... А немцы знают, чья ты дочка? Может, провести с ними политбеседу?
— Не ёрничай. Имей совесть!
— Не учи! Теперь я буду учить! — неожиданно обозлилась бывшая одноклассница. — Была ты всегда первой, наставляли с тебя брать пример, а сейчас ты кто? Такая же шкура, как и все мы, безыдейные... Вот что, тебе какой оклад положили? — жёстко уточнила барышня, подтягивая свои тонкие чулочки.
— Сорок рублей.
— Завтра принесёшь мне тридцать рубчиков. Я не работаю, а бельё на барахолке дорогое.
— Я играю только вторую неделю. У меня нет такой суммы!
— Витольдик из гестапо. Вот я вас и познакомлю.
— Дуська, это же... Это подло!
— Заткнись! Праведница...
— Погоди! Я постараюсь достать, — остановила Фаина коммунарскую дочку, шагнувшую к двери. И повторила: — Постараюсь.
— Ладно уж, подожду... Ну-ка, покажи колечко, — оживилась Евдокия.
— Это бабушкин подарок.
— Снимай! Принесёшь денежки — верну. И не выпендривайся, Файка. Мне терять нечего!
С мокрого пальца Фаины легко соскользнуло в подставленную ладонь витое старинное кольцо...
В ресторанном зале стало туманно от сигаретного дыма. Пьяные немцы горланили песни. Эстрада пустовала. И в тот момент, когда Фаина поравнялась со столиком Отто, уже покинутого приятелями, музыканты вновь заняли сцену. Отто поманил Фаину рукой, нетерпеливо спросил:
— Trinkst du noch ein Gias Wein?
— Danke, ich bin satt.
— Ich glaube, wir miissen gehen. Ich dir nach Hause bringe. Es ist halb elf durch. Schlus fur heute![21]
Фаина отрицательно качнула головой и возразила:
— Aber ich muss halb Uhr arbeiten.
— Das lasst sich einrichten. Herr Pianist! Kornm her![22]
Пианист с лакейским полупоклоном остановился на краю сцены. Отто достал из бумажника несколько крупных купюр и бросил к его ногам. Поднимая воздаяние, руководитель оркестрика зыркнул на Фаину и осклабился:
— Отдыхай! Сами дотянем...
Не чуя под собой ног, она прошла в «скулёжку». Уложила скрипку и смычок в футляр. Медленно оделась. То, что требовала от неё Лясова — познакомиться и сблизиться с кем-нибудь из офицеров, — сбывалось.
У входной двери, охраняемой нарядом эсэсовцев, Отто поравнялся с ней и приобнял за плечи:
— In welcher Strasse wonst du, Olga?
— Nebenan.
— Sehr schon![23]
После ресторанной духоты и яркого освещения ночь показалась Фаине особенно неприютной. Встречный ветер, пока переходили улицу, разбрасывал полы макинтоша, пронизывал насквозь. Время от времени она отстраняла настойчивую руку немца, скользящую по груди, уворачивалась от поцелуев.
Двухэтажный дом, куда вселилась Фаина по чужому паспорту, был тёмен. Гулко отозвались шаги в подъезде, на лестнице, крытой литыми чугунными плитами. На площадке второго этажа, вырвавшись из объятий, Фаина подошла к двери и холодно поблагодарила:
— Da ich bin schon zu Hause. Danke.
— Ich will mit dir sein!
— Nein. Hier ist meine Mutter. Ich ffihle mich krank. Die Augen fallen mir zu.
— Lass dir was anderes einfallen.
— Genauso istes...[24]
Очевидно, в голосе Фаины немец уловил неуверенность и довольно резко приказал:
— Mache Tur auf![25]
Простое знакомство принимало непредвиденный оборот. Фаина медлила, суматошно ища выход. Может, сказать, что забыла ключ в ресторане? Нет. Уже сболтнула, что дома мать. Рано или поздно такое должно было случиться...
Томимый вожделением, ухажёр прильнул к ней. И, догадавшись, скользнул ладонью в карман макинтоша, выхватил связку ключей. Присвечивая зажигалкой, отомкнул дверь. Страх сковал Фаину. Как обречённая, она вошла в квартиру. Наглец захлопнул дверь. И, вновь щёлкнув зажигалкой, осмотрел пустую комнату. Потом снял с керосиновой лампы, стоящей на столе, стекло и поджёг фитиль. Стал расстёгивать плащ. Фаина положила футляр на тумбочку и бросилась к выходу. Пьяный настиг её в коридоре, потащил назад. Грубо упрекнул:
— Was ist das? Nimm dich doch zusammen![26]
И Фаина с ужасом осознала, что дальнейшего не избежать!
И, напрочь забыв немецкие слова, отчаянно заговорила:
— Я не хочу! Нет! Отпусти меня... Мне противно!
Немец швырнул плащ на стул, дрожа от нетерпения. Улучив момент, когда он размыкал пояс, Фаина снова кинулась к двери. На этот раз гость не церемонился и больно ударил по лицу. Истерично визжа, сопротивлялась до тех пор, пока тот не навалился своим грузным туловищем, намертво припечатав к дивану...
Дважды прозвенел у двери колокольчик. Пауза... Фаина догадалась, что это — Лясова. Но после ночного кошмара видеться ни с кем не хотелось. Отчаяние и телесная боль не покидали её... Опять звонки. Ёжась, Фаина встала с постели и надела халат...
На вопрос хозяйки, как условились, Дора Ипполитовна отозвалась из-за двери:
— Я из ателье. Вы просили вшить молнию.
Уверенной походкой партработница вошла в комнату, сняла очки. И устало опустилась на стул. Её мужское, с крупными чертами лицо было угрюмым.
— Долго спишь...
— Я вообще не сомкнула глаз! — горловым голосом выкрикнула Фаина, садясь на диван.
— Что случилось? Почему хмурая? Откуда кровоподтёк?
— Для ресторанной девки это естественно! Били меня! — нервно всхохотнула Фаина.
— Вот как? Успокойся и рассказывай.
— О чём? О том, как фашист издевался надо мной? — уже сквозь слёзы воскликнула девушка. — Больше я не появлюсь в притоне! Слышите?! Я не в состоянии... Я не могу быть шлюхой! Это вы, вы заставили!
Дора Ипполитовна, приподняв бровь, слушала с невозмутимым видом. В длинных пальцах шуршала разминаемая папироса. Но последние слова вывели её из терпения.
— Прекрати истерику! Говори толком.
— Эта немецкая мразь... Сволочь! Мерзость! Он... насиловал меня... — потерянно бормотала Фаина, уронив голову. — Он — садист!
— Сочувствую... Искренне сочувствую! Нужно показаться врачу. А теперь возьми себя в руки.
— Вот-вот, и он точно так же говорил, — съязвила, усмехнувшись, Фаина. — У вас даже слова одинаковые...
— Что-о? Ты сравнила меня с этим фашистом? Ты в своём уме?! Прекрати хлюпать!
— Вы говорили, чтобы поощряла ухаживания. Говорили?
— Не передёргивай! Тебе дано задание собирать у офицеров полезную информацию. А как себя с ними вести — для этого голова на плечах. Зачем ты тащила его к себе?
— Я не могла от него отвязаться!
— Чушь! Можно