Так размышлял Иван Иванович, бросая косые взгляды на счетчик, а он щелкал, как настенные ходики, только в десять раз быстрее.
Если старик действительно зарыл клад, тогда не оберешься. Затаскают свидетелем. Шутка ли, в наши-то дни…
Лес давно кончился. За окном расстилались вспаханные пригородные поля. Вдалеке, с правой стороны, показалась черная точка. Она быстро приближалась, превращалась в будку автоинспекции. Шофер сбавил скорость. И вот уже стал виден стоявший у будки желтый мотоцикл и милиционер у обочины, в комбинезоне, с полосатым жезлом в руках.
Потом, уже спустя много времени, Иван Иванович ничего толком объяснить себе не мог: как же это все случилось. Но он точно запомнил: неведомая сверхъестественная сила словно свинцом налила руки, помутила рассудок, и он, как будто бы сбросил скорость, стал притормаживать.
Лицо старика окаменело, черты заострились.
…И тут они встретились взглядами — таксист и старик… И этот взгляд старика! Иван Иванович почти физически ощутил его тяжесть, его жесткую проницательность; в нем было что-то такое, что надо увидеть и почувствовать самому. И таксист испытал неприятное ощущение, словно укололи его иглой сквозь пижонский фирменный пиджак.
Машина, поспешно набирая скорость, как-то особенно легко понеслась по асфальту.
А старик уставился прямо перед собой, на ровный асфальт, убегающий под колеса. Спокойно! Спокойно! Не надо думать о сердце. Все образуется! Все образуется! Оживут по весне черные поля, и пройдут по теплой земле в боевом порядке трактора; лес оденется новой листвой, и все будет, как всегда. И какой-нибудь новый жилец выйдет на кухню, прислонится лбом к стеклу и будет чувствовать себя, как на вертолете, зависшем над землей. А может быть, и ничего не будет чувствовать — поведет вокруг молодым пустым взглядом и скажет: какая скукота.
А что Иван Иванович? Сами изобрели и приспособили к жизни винтик. Одушевили его и не заметили, как, неприметный сперва, он превратился в гигантский штопор и буравит, буравит… И ничего с ним теперь не сделаешь, не сожмешь обратно. Сами виноваты, просмотрели, слишком заняты были.
А может быть, так было всегда?
К старости у человека больше вопросов, чем ответов.
А таксист между тем, не переставая, казнил себя: «На шишку нарвался… Теперь это совершенно точно… Ну, надо же… Хоть бы штампы им на лбу ставили: шишка — и отвались…»
Остановились у дома старика. Первый раз за всю поездку Иван Иванович резко затормозил, и то потому, что в опасной близости перебегала дорогу девушка. Белые волосы из-под белой шапки, белый пушистый воротник, белое лицо, и из этой белизны стрельнули в сторону машины большие черные глаза. Такие черные, аж оторопь взяла.
Старик отсчитал положенную сумму, подумал и добавил десятку. Черт с ней, пусть подавится!
Шофер держал руки на баранке и смотрел прямо перед собой и тем самым демонстрировал полное пренебрежение к дензнакам.
Старик положил их ему на колени, вылез, стараясь не наступить на полы плаща.
Машина медленно поползла к стоянке, старик задумчиво смотрел ей вслед. Машина уползла осторожно, словно раненый зверь, и плоским был ее багажник, словно по заду машины стукнули кулаком.
НАСТОЯЩАЯ ЖИЗНЬ
1
Впервые за много лет инспектор ГАИ остановил автобус Василия. Капитан не суетился, не старался сразу же высказать свои замечания. Он обошел вокруг автомобиля, внимательно осмотрел его, словно собирался покупать, и закурил.
Вся телевизионная бригада тут же высыпала наружу и обступила капитана. Редактор — старший командировки — привычным движением извлек удостоверение, и оно, описывая дугу, проплыло к инспектору.
— Телевидение! Чем обязаны? — спросил редактор с гонорком.
— Знаю, что телевидение, — каким-то домашним тоном сказал капитан. — Всегда рады приезду в наш город. А вот сейчас, понимаете ли… — Он запнулся, подбирая слова. — В общем, понимаете ли, обстановка сложилась несколько необычная. В городе проходит всесоюзная конференция, из-за рубежа гости приехали…
— Вот нам как раз и нужна конференция, — перебил редактор и посмотрел на часы.
— Нельзя на этой колымаге, — сказал капитан и кивнул на автобус. — Что подумают гости? Ваш драндулет испортит лицо города.
Редактор иронично улыбнулся.
— Дорогой капитан, в данном случае важна не форма, а содержание.
Кинооператор и осветитель поддакнули, да так, словно подтвердили свою готовность к кулачному бою. А Василий, шофер, покраснел и почувствовал тяжкий стыд, будто бы колымага была его собственностью и он всех поставил в неудобное положение. В один из профилактических простоев Василий выкрасил своего друга голубой масляной краской, а шары на железных стержнях, которые красовались перед радиатором, — серебрянкой, и вроде бы ничего… Никакая не колымага, никакой не драндулет. Обычный автобус прежних выпусков. Старикам, как говорится, везде у нас почет, ветеранам — тем более.
— Товарищи, прекратим бесполезный спор, — твердо сказал капитан. — Вы люди грамотные, должны понимать — это не моя прихоть.
Редактор смотрел на капитана, и ляжки его, туго обтянутые джинсами, крупно вздрагивали от негодования.
— Ну хорошо, — сказал он зловеще. — Мы будем говорить в другом месте.
— Ваше право, — сказал капитан.
— Вася, разворачивай!
Когда отъехали километров пять, редактор весело сказал:
— С ним спорить — лить воду против ветра. Давай, Вася, проселками. Ввалимся к этим чистоплюям с другой стороны.
Василий тут же круто свернул в сторону и о редакторе подумал с уважением: если тот служил в армии — наверняка был старшиной.
Все получилось, как и задумали. В спокойный вечерний час, когда солнце уже приготовилось уйти за горизонт, голубой телевизионный автобус, ошарашивая прохожих своим величием, появился на улицах городка. Многие останавливались и смотрели ему вослед. Старики вспоминали молодость, молодежь наверняка иронизировала: приделать бы к нему реактивный двигатель.
А телевизионная братия спешила занять места в гостинице.
Всем было ясно, что день прожит не зря, и после ужина, перебивая друг друга, припоминали подробности встречи с капитаном, радовались, каким недалеким оказался тот и какие далекие они сами.
Василий лежал поверх одеяла, свесив ногу, курил и пепел стряхивал в консервную банку, стоявшую на груди. На душе было муторно, где-то внутри не успокаивался писклявый голос Аллы Пугачевой: то ли еще бу-удет, то ли еще бу-удет, то ли еще будет, ой-ей-ей! И заглушить его не мог даже рык редактора.
Но вот кто-то со словами: «Мадам, уже падают листья», — бухнулся рядом и потянулся обнять Василия, но, получив коленом по пояснице, сменил пластинку:
— Так, да?
— Катись-ка… — сказал Василий.
«Каждый раз одно и то же, — подумал он, оглядывая утопающую в дыму комнату, стол, кровати, кинокамеру в ободранном футляре, штативы, сложенные в углу. — Каждый раз одно и то же…»
Спал эту ночь Василий плохо, часто просыпался, подолгу не мог заснуть. Надоело! Ох как надоела эта жизнь — звонкая и пустая, как стук монетки о булыжник. Нет основательности. Во-от! Прыгаешь и звенишь, будто под тобой пустота. Словно все вокруг затеяли детскую игру. Все восемь лет. Девятый год…
Утро выдалось прекрасное, именно в такую погоду снимают хорошие фильмы. Гостиничный номер, оказалось, был оклеен золотистыми обоями. И когда раздернули шторы, все засверкало и заблестело, как в золотой шкатулке.
Если кто-нибудь подходил к окну и видел свой автобус, тут же вспоминал вчерашний гон от представителя закона, смеялся и шутил: по всему выходило — нигде капитан, кроме милиции, работать не сможет. Не возьмут!
А в семь ноль-ноль капитан, как по-щучьему велению, появился, встал у автобуса и закурил. Остроумные шутки тут же прекратились, и редактор, поспешно заправляя рубаху, бросил Василию:
— Идем!
Еще с крыльца редактор крикнул старому знакомому:
— Привет, капитан, чего не спится?
— Чтобы вы спали спокойно, — перефразировал капитан заголовок передачи о милиции.
— Спасибо, да и так не жалуемся.
— С вами, как с порядочными, а вы… Что будем делать?
— Будем работать, капитан.
Но тот покачал головой.
— Это абсолютно исключено. У нас в городе проходит всесоюзная конференция.
Редактор тут же сменил тон и полез в бутылку, и некому было его удержать.
Что творилось с Василием — слов не подобрать. Он страдал! Всегда в почете, всегда на виду, первые руководители стараются произвести на него хорошее впечатление. И вот… И вот оно, подтверждение — все на этой работе временно, все случайно. Это — не настоящая жизнь. Это какая-то игра! Только звон один! Аварий настоящих и то не бывает.