Читать интересную книгу Странник (Любовь и доблесть) - Петр Катериничев

– Он умрет максимум через минуту, – констатировал доктор.

– Тебе что за дело?

Никелированный браунинг был направлен в лицо доктору. Неизвестно, что испугало того больше: вид убитых, полминуты назад – отменного здоровья парней или сама фигура убийцы: некрасивый, с блеклыми глазками, в кургузом пиджачке. А может быть, выражение его лица: Вагин смотрел на доктора абсолютно безразлично, как смотрят инженеры на предмет не просто неодушевленный, но скучный потому, что он не пригоден для конструктивного использования в той схеме, что уже сложилась в голове техника.

Доктор покосился на дверь, но тщетно: двойная дверь не пропустила звука выстрела малокалиберного пистолетика, а вышколенная охрана, оставленная Головиным в здании, не вмешивалась в допрос: это было компетенцией доктора.

– Гриф понимает, что происходит? – спросил Вагин.

– Да. Но он обезволен.

Вагин недоверчиво покосился на Грифа. Похоже, он ни на грош не верил в то, что его патрона можно лишить воли каким бы то ни было способом.

– Сейчас его самое время спрашивать. Он не сможет ничего утаить. И готов подчиниться голосу оператора. Компьютер покажет степень его сопротивления в той или иной форме: некоторые люди способны концентрироваться и выдумывать несуществующую действительность, и только опытный аналитик способен даже в таком состоянии отделить правду от вымысла опрашиваемого... – Доктор говорил и говорил без умолку: он или уловил, или распознал опытом тот соблазн, что мучил Вагина: стать господином над человеком, что всегда прежде возвышался над ним. И говорил все это доктор с тем, чтобы убедить Вагина в своей полезности, незаменимости: зрачок пистолета пугал черным жерлом небытия.

– Когда он придет в себя?

– Это зависит от активности опроса и силы сопротивления респондента оператору. Обычно допрос продолжается минут двадцать. Потом пара часов отдыха.

Лучше, если это будет сон.

– Сон – вообще лучше жизни, – раздвинув блеклые губы, произнес Вагин, невыразительно посмотрев на доктора. Тот хотел что-то ответить, но поперхнулся: раздался характерный звук выстрела, на животе доктора проступило алое пятно, он открыл рот, захрипел, силясь закричать или позвать на помощь и притом понимая бесцельность и тщетность этого крика... Он осел на колени, Вагин подошел к нему сбоку, приставил пистолет к височной кости и спустил курок. Убитый ткнулся в пол, как переброшенный через скобу крючок.

Вагин действовал быстро. Подхватил саквояж доктора, подошел к столу, с пульта заблокировал дверь, сбросил муфты с пальцев, приподнял Грифа, провел его через кабинет, открыл одну из панелей, приведя в действие скрытый электромотор с помощью компактного пульта, расположенного на брелоке с ключами. С тугой подхватил осевшего босса, произнес внятно:

– Нам нужно идти.

Гриф открыл глаза, но взгляд его был сейчас взглядом годовалого младенца.

За панелью находилась крохотная витая лестничка. Вагин задвинул панель, вместе с Грифом спустился в подвал, открыл плотную, как в бомбоубежище, дверь и попал в скудно освещенный туннель, похожий на подземный переход, но уже. Это был сохранившийся еще с прошлого века и кое-как подлатанный на скорую руку подвал.

Гриф шагал, поддерживаемый Вагиным, неестественно прямо, вскидывая колени, но не так, как пьяный, а словно марионетка в руках неумелого манипулятора.

Ход привел в подвал соседнего дома. Оттуда, поминутно спотыкаясь, Вагин вывел Грифа по узкой лестничке к другой двери, деревянной, отомкнул и ее, и они оказались во дворе старого многоэтажного дома, стоящего напротив особняка, в котором располагалась контора Грифа.

Еще через пять минут Вагин был уже за рулем тридцать первой «Волги». Гриф сидел рядом. Он не спал, но и бодрствованием его состояние назвать было трудно: глаза его смотрели на ветровое стекло, но лицо не выражало ничего: ни радости, ни азарта, ни страха.

Ощущения же Вагина были такими, словно он только что, натощак, выпил полулитровую кружку спирта. Хмель заволакивал сознание щедрой эйфорией могущества. Человек, которого он боялся и ненавидел так долго, сидел сейчас здесь не просто беспомощный, но подвластный ему, Вагину. Сейчас он вовсе не был Серым Йориком – он был кардиналом, властителем, монархом.

Вагин покосился на неподвижную фигуру Грифа и понял, что продолжает бояться его даже теперь, хотя в застывшем теле не осталось могущества силы, а в застывших зрачках – обаяния власти. Судорога корежащей волной прошла по всему телу Вагина и схлынула, оставив боль в кончиках пальцев. Взгляд упал на докторский саквояж. Зачем он его захватил? Зачем?

Сердце забилось часто-часто, пьянящая волна повела голову, и наступила полная ясность: наступил миг, когда он, Вагин, может стать свободным от страха и от тяжелой, словно каменная твердь саркофага, чужой воли. Подсознанием он понял это еще там, в кабинете, потому и подхватил саквояж... Но мысль эта была столь пугающей, что он даже не сумел понять ее сразу, а вот теперь...

Руки действовали сами собой. Вагин открыл саквояж, натянул резиновые перчатки, достал коробочку ампул без маркировки, в которой не хватало двух, нашел восьмикубовый шприц; Вагин действовал как автомат, ни о чем ни думая и ничего не просчитывая. Он боялся. Боялся, что Гриф очнется, боялся, что сам он в последнюю минуту струсит...

Ампулки закончились, шприц был наполнен. Готовая сорваться капля висела на кончике иглы, словно росинка предутренней влаги на остром листе осоки. Сейчас Гриф уснет. Навсегда. И уж какая нежить привидится ему в наркотическом угаре...

Вагин скривил губы. Гриф получает то, что заслужил. Золото генеральских погон червонно от крови преданных. Чтобы стать генералом, мало умерщвлять врагов.

Нужно еще и вовремя освобождаться от друзей. У сильных мира сего друзей нет.

Власть ревнива и не терпит иных привязанностей.

Неожиданно Вагину стало легко. И даже смешно. Весь хрестоматийный «вопрос о власти» состоит лишь в том, кто предаст раньше.

Игла упруго вошла в вену, Гриф дернулся слегка, Вагин придержал его руку, а поршень толкнул снадобье, превращающее кровь из живительной, несущей кислород субстанции в смертельную отраву.

Вагин выдернул иглу и замер на сиденье. На него никто не подумает. Доктор допустил передозировку. Вот и все. Теперь вернуть чертов саквояж. Вагин вынул из бардачка пистолет с глушителем, спустился в подвал, попал в туннель. Снова подземный переход, винтовая лестница... Перед панелью, закрывающей дверь в кабинет, Вагин замер, прислушиваясь: все было тихо. Прошло минут десять, и охранники, оставленные перед двойными внешними дверями, еще не хватились...

Вагин вошел в кабинет, аккуратно поставил саквояж рядом со столом и двинулся в обратный путь.

Состояние его было странным. Голова пульсировала тупыми всполохами серого, и у Вагина возникло вдруг ощущение, что он бродит подземными коридорами уже не одно столетие, и выхода для него нет...

Тень метнулась у пола, Вагин вскинул пистолет и трижды спустил курок. Пули гулко ударились о стены, одна, попав рикошетом в металлическое перекрытие, взвизгнула, словно Живое существо... Вагин почувствовал, что взмок с головы до пят, но ощущение безвременья исчезло: сводчатый переход, чуть поодаль – дверь, там – выход... А это... Это была крыса. Крыса. Все реально. Все абсолютно реально.

Вагин вернулся к автомобилю. Осторожно, словно опасаясь быть ужаленным, коснулся руки Грифа. И почувствовал, как она мелко-мелко трепещет. Агония была едва различима, словно душа Грифа давно уже тяготилась и телом, и жизнью, и теперь, в мире наркотических грез, ей было покойнее и светлее.

Рука замерла. Вагин пощупал артерию: пульса не было. Сердце остановилось.

Странно, но Вагин не ощутил никакого облегчения. Напротив: он почувствовал вдруг полное свое сиротство; окружающая тьма словно надвинулась на него, сдавила обручем голову, Вагин сжался в комочек... Рыдания вырывались из раззявленного рта хриплым кашлем, но слез не было. Кое-как Вагин вставил в рот сигарету, неумело затянулся. Стало еще противнее, но горечь никотина притупила непривычное ощущение пустоты, близкой к отчаянию, сознание словно подернулось спасительным пеплом бесчувствия, а вместе с этим вдруг пришло новое ощущение – нет, не свободы, величия! Вагин увидел себя словно со стороны – могущественным, огромным и грозным, словно каменный истукан на площади, более полустолетия правивший не только этой несчастной страной, – полумиром!

Так продолжалось минуту, может, чуть больше. Вагин успокоился. Снова коснулся руки Грифа, но так, как тронул бы перила: рука оцепенела. Все шло своим чередом: Гриф больше не человек и даже не покойник. Это просто труп. А трупов Вагин совсем не опасался. Как не боялся каменных грифонов на доме безумного архитектора. Теперь хотелось думать о приятном. Приятное представлялось Вагину ворохом разбросанного девичьего белья и сплетенных тел нимфеток... Вагин хохотнул даже, облизал блеклые губы... Кто ему теперь указчик? Никто.