телом.
- Доброе утро, - шепчет Герман, целуя меня в макушку. Зарывается носом в волосы. И замирает лишь на мгновенье. Но мне кажется, я могу простоять так вечность.
- Блины хочешь? – нежно спрашивает меня.
- Конечно, - соглашаюсь я, не чувствуя подвоха.
- Тогда пожарь, - протягивает мне кастрюльку с тестом и, чмокнув в висок, садится напротив за барную стойку.
- Как спалось, малышка? – улыбается довольно. – Как же мне кайфово видеть тебя в собственной кухне.
- Ты твердо решил поселиться за городом? – интересуюсь небрежно. - Даже не представляю, как смогу ездить в университет и на работу. Уезжать на целый день и возвращаться только поздно вечером? А может, удобнее поселиться здесь?
Наливаю тесто на раскаленную сковородку. Переворачиваю блинчик, затем второй, третий…
- Я давно мечтал поселиться недалеко от Москвы. Мегаполис становится невыносимым. Да и эта квартира не предназначена для семьи. Вдвоем еще можно, а как пойдут дети, придется все переделать.
- А дом? – спрашиваю осторожно.
- Я уже построил по собственному проекту. Пора приступать к отделке. Поэтому дизайном займешься ты, моя дорогая, - хмыкает Лиманский. – Обставишь дом по собственному вкусу.
- А ты? – вздрагиваю от неожиданного предложения. Смотрю на Германа во все глаза и не могу поверить в такое чудесное предложение. Мой взрослый и опытный жених делает мне королевский подарок. Вот только справлюсь ли я…
- Алина, блин! – фыркает Лиманский, и я, повернувшись, к своему ужасу замечаю подгоревшее на сковородке тесто. По давней привычке откладываю его на другую тарелку. А как только мы садимся завтракать, ставлю ее около себя.
- Выкинь, - велит Герман. – Я не могу позволить тебе есть испорченные продукты.
И сам встает из-за стола и выбрасывает блинчик в мусорник.
- Естественно, мы с тобой будем все обсуждать, - замечает он, садясь за стол и накладывая мне в тарелку румяный кружок теста. – Может, поругаемся или даже подеремся, - смеется Лиманский и добавляет весело. – Только ты меня сильно не бей, ладно?
Мы хохочем, целуемся и снова хохочем. Пальцы Германа скользят по моей шее. С каждым его прикосновением по телу бегут мурашки. Чувствую, как дрожат мои руки…
Тяжело вздохнув, Герман демонстративно пересаживается напротив.
- Не знаю, как доживу до этой свадьбы, - бухтит он недовольно.
- Ты уж постарайся, - улыбаюсь я.
- А куда деваться, - хмыкает Лиманский под дребезжание валяющегося на стойке сотового. Незамысловатая песенка Таркана резко меняет настроение.
Софья!
Там наверху она одна в горе и безысходности, а я тут с женихом кокетничаю. Подскакиваю как сумасшедшая и, схватив трубку, выдыхаю взволнованно.
- Да, Софьюшка! Да!
72
- Алина, - настойчиво просит меня Герман. – Доешь, потом вместе пойдем. И блины захвати наверх, чтоб еще раз завтрак не готовить.
Киваю смущенно, и кусок в горло не лезет. Лиманский, как всегда, все предусмотрел и позаботился обо мне.
- Интересно, кто займется организацией похорон? – бухтит он, выходя из кухни, и через пять минут возвращается в черных джинсах и свитере. – Сейчас к Софье народ набежит. Будут сидеть и вести пустые разговоры. Поэтому предлагаю вместе со мной заняться организацией похорон. Ну, там, цветы выберешь, еще что-нибудь…
- Я в этом ничего не понимаю. В мусульманстве свои каноны. А Олеся была христианкой.
- Дурой она была, - огрызается на ходу Герман. И оказывается прав. Стоит нам подняться в квартиру, как тут же приходят какие-то толстые женщины с неприятными лицами и злыми глазами. Каждая, смерив меня презрительным взглядом, проходит к Софье.
- Пойду к себе, - бурчит Герман. – Если похоронами никто не займется, скажи. Я подключусь. И долго здесь не маячь. Спускайся ко мне. Утешать Софью есть кому…
- Но я должна… - шепчу, целуя чуть заросшую щеку Лиманского. И не успеваю закрыть за ним дверь, как из лифта выходит молодой мужчина с заплаканными глазами и в мятой куртке.
- Софья Петровна дома? Я – Игорь…
- Проходите, - приглашаю я, пропуская незнакомца в квартиру. Наблюдаю, как он судорожно мнет в руках шапку, потом снимает обувь и, шагнув в зал прямо в куртке, молча кивает Софье. Не подходит и не говорит ничего.
- Проходи, садись, - еле слышно предлагает Софья. – Это Игорь, Олесин одноклассник, - представляет его остальным.
- Сделай нам чаю, - приказывает мне одна из теток.
- Хорошо, - соглашаюсь я, хотя такой надменный и приказной тон меня задевает.
- Алина тебе не прислуга, Ксюша, - резко бросает Софья. – Хочешь чаю, налей сама.
- Мне непонятна твоя реакция, Сонечка, - елейно замечает та самая Ксения. Кажется, подруга детства. – Ты сейчас в горе. Это понятно. Вот твоим состоянием и пользуются некоторые приживалки. Может, в этом и кроется причина случившегося с Олесей. Она рассказывала мне про эту красавицу…
- Когда? – рыкает Игорь, а вслед за ним вскрикивает Софья.
- Олесенька приезжала ко мне позавчера. Мы поболтали. Почаевничали. Да и к кому бедной девочке податься, как не к крестной? Если родная мать занята…
- Вы дали ей денег? – строго обрывает ее Игорь и, отлепившись от стены, подходит ближе.
- Ну конечно, дала! – всплескивает руками тетка. – Кто еще поможет, как не близкие.
- Я же просила тебя не одалживать Олесе, - тихо шепчет Софья. – Объясняла, чем это чревато…
- Как часто вы давали ей деньги? – наступает на тетку Игорь, вмиг превратившись из убитого горем человека в ослепленного яростью воина.
- Первый раз она пришла в ноябре, - вздыхает Ксения. – Но по большому счету, это ты виновата… Забросила собственного ребенка.
Чувствую, как у меня пылают лицо и щеки. Может, тетка и права. За моими проблемами Софья упустила собственную дочку.
- Нет, милая, - отрезает моя душа. – Олесе было двадцать семь лет. Последние полгода она не притрагивалась к наркотикам. Мы ограничивали ее в средствах и следили за ней вместе с Игорем. А потом у нее внезапно стали появляться деньги. И все закрутилось с новой силой. А я-то гадала, кто же у нее новый спонсор…
Софья сжимает руки, и я прекрасно понимаю, каких усилий ей стоит сдержаться. Лицо Ксении покрывается пятнами. Она достает из сумочки платок и демонстративно вытирает лоб. Потом закатывает глаза.
- Как ты меня достала своими