Среди губок не было безработных, потому что губки не работали.
«Работать» — не известный им глагол. Но из-за его отсутствия язык губок не обеднел, а жизнь не ухудшилась. У них было много других глаголов.
«Помочь»: — Помочь тебе поднять камень? Да пожалуйста!
или
«Сделать»: — Сделать так, чтобы мост не раскачивался? Запросто.
И вообще, их государство, если присмотреться, весьма отдавало утопизмом.
Но сегодня возникла проблема.
У одного мудреца было чересчур много свободного времени, так как он не работал. От нечего делать он задался вопросом: если наше государство утопическое, где же выходные? Какой утопизм без выходных?
Да уж, проблема. А проблемы — незваные гости в утопических государствах.
Губковые депутаты посовещались и решили проблему до её возникновения: сегодня объявили всеобщий выходной. Аргумент в пользу этого решения нашёлся железный: губки многие поколения стоически переносили все тяготы утопической жизни, и они имеют право от неё отдохнуть!
Ликованию жителей не было предела.
Но их радость омрачила более крупная проблема — катастрофические изменения в климате.
Встал вопрос о миграции.
Военачальник не сомневался, что увеличение температуры на несколько десятков градусов повлечёт за собой серьёзные последствия: таяние снегов и другие природные катаклизмы. Военачальник предлагал выдвигаться, не медля.
Тогда как президента губкового государства терзали сомнения. Ему не хотелось бросать тёплое и уютное гнездышко (и фактическое, и метафорическое) и отправляться в неведомые дали, передавая инициативу инициативному военачальнику. К тому же на носу выборы. Если так пойдёт дело, то второго срока президенту не видать: как пить дать глупые обыватели выберут не его, а спасителя-военачальника.
И президент-губка решил, что не сдвинется с места.
Это был ультиматум.
Губки не сразу поняли это, и им пришлось объяснять.
Когда всё было объяснено, стал назревать конфликт. Горцы разделились на два лагеря: противников миграции и тех, кто поддерживал стремление военачальника «дать отсюда дёру быстрее, пока не расплавило!».
Военачальник был красноречивее, но президент был президентом. Что делать, народ как всегда не знал.
Итак, противников миграции представлял президент груднопикового государства высокогорных губок, Почётная Пятиконечная Губка, носитель орденов, гигант мысли и потомственный аристократ;
сторонников миграции — все остальные.
Исход дела был далеко не ясен…
…Адская жара била собственные рекорды.
Так вечно происходит: стоит облегчённо вздохнуть «Ну вот, хуже быть не может», и становится хуже. Причём намного хуже. А впрочем, вы наверняка уже об этом слышали…
Децербер выглянул в окно. Аэропризраки парили в мутном мареве раскалённого, как конфорка электроплиты, неба и сами были похожи на мутное марево. Йети расстёгивали рубашки и мечтали о том, с какой бы радостью они избавились от своей волосатости, если бы позволяли приличия. Саламандры ушибленно ползали, а точнее, карабкались по относительно ровному асфальту и чувствовали себя, как котлетки на решётке над мангалом; о том, чтобы светиться, пуская в глаза прохожих «зайчики» — любимое развлечение саламандр, — речи, конечно, не шло. Огнежуи сидели на фонарных столбах и почтовых ящиках, скрестив ложноножки с правдоножками, с неохотой жуя размякшую, потерявшую всякий жар жвачку и стараясь не смотреть в сторону саламандр — при мысли об огне у огнежуев сводило желудки.
Не найдя в окружающих поддержки, Децербер подсевшим голосом отдал шторкам команду зашториться. Но то ли их реагирующие на звук элементы плохо переносили жару — что не так уж странно, — то ли они просто вредничали, потому что плохо себя чувствовали… Во всяком случае, шторки не сдвинулись ни на дюйм.
Децербер выругался, вложив в пару слов ненависть по отношению к шторам, жаре, своим больным головам, обманщикам рекламщикам и халтурщикам стилонерам.
А между тем стилонеры не халтурили — они насыщали гостиную обещанной прохладой из последних сил. Но и жара не собиралась сдаваться. Всё шло к тому, что должен был остаться только один…
— Но хуже, наверное, бы-ЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫ…!
Децербер подпрыгнул на месте, когда на столике справа во всю мощь лёгких (а вот это образное выражение) затрезвонил фон.
Фон — это помесь телевизора, радио, телефона и мусорного контейнера. Механизм умел передавать не только звук и изображение, но и запахи, а иногда ему удавалось поймать какую-нибудь радиостанцию или канал. Учёные, на коих лежала вина за изобретение фона, долго спорили, как же назвать это чудо. Среди множества вариантов не нашлось ни одного подходящего. Тогда один из учёных, старой закалки, привыкший всё решать с помощью топора или налогов, предложил обрубить первую часть названия «видеофон» — предшественник фона, — а то, что останется, сбагрить с рук долой доверчивым покупателям. На сей раз разногласий не случилось: название короткое, цепкое и вместительное, к тому же как нельзя лучше характеризующее это недоразумение технической революции. Фоны, хоть и не были полуразумными, вели довольно самостоятельный образ жизни: захотят — включат радио на какой-нибудь попсовой станции, потом перескочат на новости, затем, не выключая радио, врубят на полную громкость телевизор, немножко, минут 15, поиграются с уровнем звука, дыхнут на вас запахами, одному Повелителю ведомо откуда добытыми, и, тренькнув просто так, на прощание, замолкнут — дадут вам пятисекундную передышку. Заплатите всего 9.99 нереальных душ, и вы станете обладателем фона . Вечного…
Децербер поднял трубку.
— Чтоо? — не слишком весело выпершил он.
— Дец? Это ты? У тебя что-то с голосом?
Звонил дьявол Вельзевул, друг Децербера и по совместительству торговый агент.
— Нет, я в порядке, нежусь на солнышке — а ты?
— Похоже, что-то всё-таки случилось? — Подозрение Вельзевула усилилось.
— Случилось довольно много всего, — задумчиво прохрипел Децербер, переводя взгляд левого комплекта глаз со стилонеров на окно — на шторки — и на фон. — С чего хочешь, чтобы я начал?
— Стилонеры барахлят?
— Те, что ты мне продал со скидкой? Нет, работают, и ещё как: пока ты с ними ничего не сделаешь, они тоже ничего не будут делать, а только слегонца пульнёшь в них тапком — засыплют тебя всего снегом и градом.
— Это правда? — недоверчиво переспросил Вельзевул, не первый год знакомый с Децербером и его манерой выражаться.
Децербер сдул с носа новую снежинку.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});