Читать интересную книгу Империя зла - Александр Шакилов

Костыль что-то крикнул, потом опять выстрелил, продырявив борт сантиметрах в двадцати от головы Жукова. Черт, слишком близко! Меж тем грузовик мчал по прямой, не сворачивая. Какова прицельная дальность у пистолета?.. Грохот. Еще одна дырка. Значит, пока что достаточная. Эх, выпрыгнуть бы из кузова и подтолкнуть машину, чтоб ехала быстрее и увезла Ивана от убийц. Едва удержался, честное слово.

На ходу дверца приоткрылась, вновь высунулась лысина:

— Брезентом накройся!

Накрылся без разговоров, не переча и не спрашивая зачем. В дыру, проделанную пулей, увидел, как к шайке Костыля бегут вэвэшники, как сам Костыль мечется, не зная, куда направить оружие — на уезжающий грузовик или на вертухаев, явившихся подозрительно вовремя — для Ивана вовремя, не для раба-мстителя. А потом грузовик тряхнуло на колдобине, Иван ударился лицом… Опять сунулся к дырке. Работяг как раз уложили мордами в плиты. Костыля в том числе. У того хватило мозгов не сопротивляться властям и не стрелять в охранников при исполнении.

Кстати, откуда взялись вертухаи? Просто мимо проходили? Подозрительное совпадение. Ивана вычислили, ведут за ним наблюдение? И что это за грузовик? Зачем водиле понадобилось лезть под пули ради спасения незнакомца?

Не понравилось все это Жукову.

Электрогрузовик притормозил у блокпоста. Вэвэшники зацепились с водилой — мол, хрена ты тут катаешься, и мало ли что в путевке указано, а что за груз везешь, а если досмотреть, а чего так грубо отвечаешь, а если обыскать… И так далее, и в том же духе.

Наконец грузовик покатил прочь. Несколько раз свернул. Остановился.

Вдалеке кто-то с надрывом кричал. Едва-едва слышался плач далекой сирены. А так — тихо, спокойно. Иван выглянул из-под брезента. Высоко в черном вечернем небе проплывал подсвеченный прожекторами дирижабль с гербом Союза на толстом боку. Почти как дома, почти как в Москве… Что-то протяжно заскрипело. А потом грузовик опять тронулся. Неба над головой не стало. Вместо него — стальные балки и стеклянные панели потолка метрах в двадцати от уровня пола. Грузовик вильнул и вновь затормозил. Хлопнула дверца. Жуков осторожно выбрался из-под брезента, выглянул в пулевое отверстие. Хм, стеллажи с пластиковыми ящиками, помеченными маркировками и пиктограммами — зонтик небось означает, что содержимое не стоит окунать в воду и кислоту.

— Ты шо, так и будешь там сидеть? Вылазь уже!

Сказано было явно ему. Иван поднял голову над кузовом. Тусклый свет ламп. И стеллажи, заставленные ящиками… На склад, значит, приехали.

И никого рядом. Только водила стоит, уперев кулаки в бока.

Жуков спрыгнул на плиты пола.

— Меня зовут… — он запнулся, — Маршал. А ты кто такой?

— Сам ты такой. А я такая. Ириской меня звать. Смешно?

Иван улыбнулся:

— Как конфету.

— Мама конфеты эти любила, вот и назвала. Любила конфеты больше, чем доцю. А ты б хоть спасибо сказал. А то неблагодарный вообще, как все мужики.

— Спасибо… — пробормотал он. Только сейчас сообразил, что перед ним не мужчина, не парень, но девушка. Девчонка еще. Ярко-зеленые глаза. Веснушки. Миленькая, в общем. Даже отсутствие волос не очень-то ее портило. — Спасибо большое!

— Та не за шо. Ты ж понял, шо то я натравила вертухаев на Костыля поганого и его шестерок?

Иван на всякий случай кивнул. А то ведь назовет дурным, что обидно все-таки.

— Удачно так натравила. Костыля поганого взяли с волыной на кармане, теперь ему не поздоровится. А может, вообще до смерти продержат его в морозилке. Я б сама на него ведро вылила.

— Где-где продержат? — перебил ее Жуков.

— Тю! В твоем лагере шо, морозилки не было?

— Ну-у… Не было.

— Морозилка — то яма такая, метров шесть глубиной, два на два. Туда раба провинившегося опускают голого, крышкой закрывают, и он там сидит, пока вертухаи не смилостивятся. Оно и летом не шибко там приятно, а зимой так вообще…

У Ивана мороз прошел по коже — он представил себе, каково это, сидеть голым в яме на морозе, ведь зимой тут в отличие от Москвы не очень-то жарко.

— А чего ты с ним так? Ну, с Костылем?

Ярко-зеленые глаза прищурились:

— Угрожал он мне. Говорил, если не отдамся, убьет меня, а потом мертвую все равно того-этого… А правда, шо ты его брата убил? Все только о том и говорят!

Вот оно как. Слухи быстро распространяются по лагерю.

— Правда. Только я не хотел убивать, так получилось.

— Тю! Будто стесняешься. Мне это нравится.

Вот так у Ивана Жукова появилась поклонница.

— А ты ж еще не только смелый и сильный, но и красивый!

Он хмыкнул. Ага, хоть сейчас на конкурс красоты: рожа опухшая, если не черная, так фиолетовая, двух резцов нет, лысый, с татуировкой-номером над виском. Впрочем, у девушки прическа аналогичная, и состояние ее зубов озолотило бы стоматолога. Но миленькая. Говорушка.

— Красивый? — Впервые ему такое девушка сказала. Захотелось услышать еще раз.

— Ага. Но дурной.

Он снова хмыкнул. Бог с ними, с его умственными способностями. Перевел разговор на другую тему, спросил, что за склад такой, почему сюда приехали. В ответ услышал нечто маловразумительное о спецдоставке, и вообще — надо выбираться отсюда, до отбоя полчаса.

— После отбоя на территории собаками затравят, если не в цеху, конечно. Или расстреляют. Или повесят. Или…

Список оказался длинным. Они уже выбрались из здания по пожарной лестнице, а Ириска все перечисляла.

Чуть попетляв меж складов, они пролезли в дыру в заборе — и оказались почти у самых бараков.

— Тринадцатый вон тот, — указала Ириска. — Но еще время есть, можно прогуляться. — Взяла его под руку, прижалась худеньким тельцем. — Будешь моим кавалером. Пусть все видят.

Иван не возражал — пусть видят, чего уж. Видят, а потом расскажут Костылю. Хуже не будет. Подумаешь, сначала брата убил, а потом объект вожделения увел. Обычное дело, с кем не бывает.

Он смотрел по сторонам. За высотками было разбито подобие парка. По дорожкам из асфальта, в трещинах которого скопился снег, неспешно прогуливались парочки — вот как местная молодежь развлекается. Вместо деревьев в «парке» — бетонные столбы с разными знаками. Вот круг из толстой жести, полметра диаметром, выкрашен белым, по краю красная кайма. В центре черным нарисована дымящаяся сигарета. Сигарета перечеркнута красной полосой под углом в сорок пять градусов. Странный знак, чем-то похож на дорожный.

— Шо уставился, Маршал? Не знаешь разве, шо в лагере курить запрещено? И пить тоже. Ты бухаешь вообще? Так нельзя у нас. Алкоголь вредный для здоровья. У столовки стенд, там написано. А из-за курева — рак. У Маньки, подружки моей, киндер народился, так у него сразу рак легких был, прикинь. Наверное, у Маньки в животе он не взатяжку, помалесику. А Манька просто не просекла, шо сигареты к ней в пузо кто-то сует.

Ириска еще что-то щебетала про наркоту, за которую сажают на час в морозилку, а если попался под кайфом опять, то… А Иван вспомнил, что курил на рабочем месте с Ильей Степановичем на виду у всех и никто им слова не сказал. Что-то тут не сходится…

Знаки с перечеркнутыми сигаретами, бутылками и шприцами были натыканы везде, чуть ли не через каждые метров пять. Много плакатов с текстом. «Добросовестно трудись на благо Родины!», «Перевыполнить план на 10 % — этим можно гордиться!», «Девушки любят работящих!» Особенно понравился рисунок, на котором схематически изобразили раба с перевязанной рукой: «Соблюдай технику безопасности!»

— Ириска, а чего так много этого всего? Как-то уж очень…

— Тю, ты дурной. Ты дурной, да? Типа не знаешь, шо министр Бадоев заботится о здоровье восстанавливаемых ресурсов. Мы ж ресурсы, вот и заботится. Дольше протянем — больше это… как его… произведем для него, для страны то есть, материальных благ. Понял, дурной? У вас шо, в лагере не так было?

— В лагере?.. — Иван задумчиво смотрел по сторонам. — Я не был никогда в лагере, это мой первый…

— Как не был? А де ж ты был? На небе, чи шо? — Ириска расхохоталась, будто он сказал что-то очень смешное.

А Жуков вдруг понял: конопатая девчонка представить даже не может, что люди где-то иначе живут, вне бетонных стен периметра, и спят вовсе не в бараках, и в цеху никогда не бывали.

Ну вот не может она!

Есть лагерь. Есть много лагерей. И там живут и работают люди. Рабы. И министр Бадоев тоже живет в лагере, обычном таком Московском лагере, где в особом бараке стоят койки прочих министров, а кто попроще, зам какой, тот на нарах в пять этажей спит. А с утра министры встают к станкам. А как же. И охраняют министров киборги и вэвэшники и, если что, сажают в специальную министерскую морозилку. Министры — это те же рабы. И начлаг у них, в Москве, тоже есть, Председателем кличут…

И от понимания этого защемило в груди. Заволокло взгляд злыми слезами. Он отвернулся, чтобы не заметила Ириска, смахнул скоренько, закашлялся для виду.