Ройбен молча размотал шарф и снял очки.
Джим едва оглянулся, жестом приглашая «человека» занять место в исповедальне. Но этого было достаточно.
Он увидел звериное лицо, возвышающееся над ним, ахнул и отшатнулся. Тут же вскинул правую руку и совершил крестное знамение. Закрыл глаза, открыл снова, но увидел то же самое.
— Исповедь, — сказал Ройбен, открывая дверку. И двинул лапой, призывая Джима занять свое место.
У Джима ушла добрая минута на то, чтобы прийти в себя.
Так странно было видеть Джима сейчас, не знающего, что чудовище, на которое он смотрит, — его родной брат Ройбен. Когда еще столкнешься с таким, что родной брат или сестра смотрят на тебя, как ни совершенно незнакомого?
Теперь он понял то, чего не понимал всю предыдущую жизнь, каждый день общаясь с братом. Понял, что его брат намного храбрее и преданнее, чем он мог себе представить. Что его брат сможет справиться со своим страхом и обрести спокойствие.
Ройбен вошел в исповедальню и закрыл дверь. Внутри было тесно, эта комнатка предназначалась для обычных мужчин и женщин, среднего роста. Но он преклонил колена к обитой бархатом скамеечке и повернул лицо к решетке. Джим открыл ставню. Ройбен увидел, как рука Джима сделала благословляющий жест.
— Прости меня, отче, ибо я согрешил, — сказал Ройбен. — Все, что я скажу тебе, отныне охранено тайной исповеди.
— Да, — ответил Джим. — Искренне ли намерение твое?
— Совершенно. Я твой брат, Ройбен.
Джим не проронил ни слова.
— Я тот, кто убил насильника в Норт-Бич и людей в парке Голден Гейт. Я убил женщину в Буэна Виста, которая мучила стариков. Я убил похитителей в Мэрин, освобождая детей. Опоздал, не успев спасти их всех. Двое уже были мертвы. Третья девочка, больная диабетом, умерла сегодня утром.
Молчание.
— Я действительно твой брат, — сказал Ройбен. — Это начало происходить со мной после нападения в Мендосино. Не знаю, что за зверь напал на меня там, намеревался ли он передать мне эту силу. Но я точно знаю, что я за зверь.
Снова полнейшее молчание. Похоже, Джим просто глядел вперед, опершись локтем на подлокотник и прикрыв рот рукой.
Ройбен продолжал.
— Превращение происходит все раньше и раньше, вечером. Вчера вечером оно случилось в семь. Я пока не знаю, смогу ли я научиться предотвращать его или вызывать по своей воле. Не знаю, почему превращаюсь обратно перед рассветом. Могу лишь сказать, что после этого чувствую себя смертельно уставшим.
Как я нахожу жертвы? Я их слышу. Я их слышу, чувствую запах… запах страха и невиновности. И чувствую запах зла, исходящий от тех, кто на них нападает. Чувствую, как собака или волк чуют запах добычи.
Остальное ты знаешь. Ты читал это в газетах, слышал в программах новостей. Больше мне тебе нечего сказать.
Молчание.
Ройбен ждал.
В этой крохотной комнатке было очень жарко и душно, особенно для него. Но он ждал.
Наконец Джим заговорил. Тихим, глухим голосом, неразборчиво.
— Если ты действительно мой младший брат, то должен знать что-нибудь такое, что знает только он, что-то такое, что ты мог бы сказать мне, чтобы доказать, что ты тот, кем назвался.
— Бога ради, Джимми, это я, — ответил Ройбен. — Об этом даже мама не знает, и Фил тоже. Как и Селеста. Никто не знает, Джим, кроме одной женщины, и эта женщина не знает, кто я на самом деле. Она знает меня лишь в образе Человека-волка. Если она и позвонила в полицию или ФБР, в Национальный институт здравоохранения, ЦРУ, об этом еще людям ни слова не сказали. Я рассказываю это тебе, Джим, потому, что ты мне нужен. Я один перед лицом этого, Джим, совершенно один. Да, я твой брат. Я ведь все еще брат тебе, Джим? Ответь мне, пожалуйста.
В полумраке Ройбен увидел, как Джим прикрыл руками нос и рот и издал звук вроде кашля.
— О'кей, — сказал он, откинувшись на спинку кресла. — Ройбен. Дай мне минуту. Знаешь, как положено. Нельзя, чтобы священник вел исповедь в состоянии шока. Хотя, я думаю, это применимо к людям, которые не превращались в своего рода…
— Животное, — закончил за него Ройбен. — Я вервольф, Джим. Но сам я предпочитаю называть себя Человеком-волком. Я полностью сохраняю свое сознание и разум в этом состоянии и вполне могу быть совершенно честен с тобой. На самом деле все очень сложно. В этом состоянии в моей крови бурлит куча гормонов, и они влияют на мои эмоции. Я Ройбен, да, но я Ройбен, находящийся под влиянием ряда факторов. Вряд ли кто-нибудь знает, насколько эти гормоны и порождаемые ими эмоции влияют на свободу воли и совесть, реакции торможения и моральные устои.
— Да, вот это очень похоже на правду, и никто не описал бы это такими словами, только мой младший брат Ройбен.
— У Фила Голдинга не мог вырасти сын, не способный осознавать проблемы космических масштабов.
Джим рассмеялся.
— Где же Фил в тот самый момент, когда он мне больше всего нужен?
— Не клони к этому, — сказал Ройбен. — То, что мы говорим здесь, закрыто от остальных тайной исповеди.
— Аминь, это не подлежит сомнению.
Ройбен подождал.
— Так легко оказалось убивать, легко убивать людей, от которых просто смердит их виной, — продолжил он. — Нет, не так. Они не смердят виной. Они смердят намерением совершить зло.
— А другие люди, невинные?
— Другие люди пахнут так, как пахнут другие. Пахнут невиновностью. Их запах здоровый. Хороший. Видимо, именно поэтому зверь из Мендосино бросил меня. Он напоролся на меня, когда напал на двоих убийц. И он бросил меня, возможно, осознавая, что сделал со мной, что он мне передал.
— Но ты не знаешь, кто или что он такое.
— Нет. Пока нет. Но я собираюсь это выяснить, если существует хоть какой-то способ сделать это. В смысле, тут куда больше, чем кажется на первый взгляд, связь между случившимся и домом. Семьей, которая им владела. Но пока что рано делать выводы.
— Сегодня. Ты уже убивал сегодня?
— Нет, я этого не делал, но ночь еще не наступила, Джим.
— Тебя ищут по всему городу. Следят за всеми камерами, включили подсветку. Поставили людей следить за крышами. Ройбен, они даже спутниковые системы используют, чтобы следить за крышами. Они знают, что ты именно так передвигаешься. Ройбен, они собираются поймать тебя. Собираются пристрелить тебя! Собираются убить тебя.
— Это не очень-то просто, Джим. Давай я буду об этом беспокоиться.
— Слушай, я хочу, чтобы ты сам сдался властям. Я пойду с тобой домой. Мы вызовем Саймона Оливера, пусть главный адвокат фирмы, как там его, Гэри Пэджет, и…
— Достаточно, Джим. Этого не будет.
— Младший, ты не сможешь справиться с этим сам. Ты разрываешь на части человеческие существа…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});