от сотворения мира/1654
Жених
Глава 40
Санька не хотел разлеплять глаза. Голова раскалывалась так сильно, что хотелось раздавить ее руками (одно счастье — сил не хватало руки поднять). Каждый вдох раздирал грудь. Но хуже всего было от зеленой тоски, что разлилась по всему телу. От нее вообще жить не особо хотелось. Тем более, когда жить — так больно.
«Прихворнул я в дороге, — начал анализировать Санька ситуацию. — Не тягаться все-таки мне с местными, нельзя спать на голом снегу. Если это пневмония — мне капец».
— Да и пофиг! — выкрикнул Известь в небеса… Вернее, хотел выкрикнуть, а вышло только слегка просипеть.
Тут же, словно, в ответ, неподалеку что-то зашелестело, зазвякало. Санька с усилием приоткрыл глаза — и вот тут уже заорал. Слабенько, но от души.
На него надвигалось чудовище. Высоченная тварь с ветвистыми рогами на голове, с длинными лапами. Всё тело монстра ходило ходуном, жило какой-то множественной жизнью. Всё шевелилось, мельтешило, позвякивало — словно сотни крупных жуков или червей копошились под ним.
Чудовище надвигалось, Санька явно видел жуткие, сияющие своим светом глаза. Лапы поднимались вверх… потом сошлись, и по ушам беглеца из будущего больно и глухо стукнуло:
— Боммм!..
Бубен… Блин, да перед ним шаман. Вот дурак! Пугала ряженого испугался. Оно, поди, лечит его. Мошенники хреновы с бубнами своими дурацкими.
— Почем опиум для народа? — нашел в себе силы съязвить больной, но стрела сарказма цели не достигла. Шаман начал «работать», что-то подвывая и настукивая палочкой по натянутой коже.
— Да отвали ты… — Санька попытался отмахнуться рукой, вытащив ее из-под шкуры; сразу пахнуло застоялой мочой и калом, и больной закашлялся. — Сука… Лучше б стрептоциду дал…
— Нет здесь твоих стрептоцидов, лоча, — внезапно зло сплюнул шаман. И чуждое даурскому языку «стрептоцид» с первого раза вышло у него весьма четко. — Это место для иных духов. Твои демоны из Угдела бессильны в этом месте, лоча.
Дурной скривился.
— Шаман, ты же не настолько глуп, чтобы считать русских на самом деле демонами-лоча?
— Я говорил только о тебе.
— Что?
— Борчохор сообщил мне, что ты придешь по ледяному следу. Он послал мне солон — и вот ты здесь.
Дурной замотал головой. Он думал, что если не на уроках у Мазейки, то хоть за долгую зиму с Аратаном уже неплохо изучил даурский, но этот шаман сыпал слова, которые он никогда не слышал.
— Твой Борчохор просто слышал, что говорил Делгоро. Все ведь знают, что нас позвали в гости.
Страшный шаман рассмеялся и заговорил в стену.
— Ты слышишь, ача? Глупый лоча считает, что ты узнаешь истину, подслушивая за людьми!
Санька перевел взгляд налево. На большом куске красной ткани висела фигурка: маленький человечек без каких-либо отличительных особенностей. Кругленькая головка, палочки ручек и ноже. Он был вырезан из войлока и пришпилен прямо к стене.
— Пробудивший меня, рассказал в солоне, что ты демон небольшого ума. Рад снова убедиться в его мудрости.
— Это мне говорит безграмотный шаман, который думает, что люди болеют от того, что в них вселяются духи.
— Именно так и происходит, демон. Человек что-то делает неправильно — и хитрый дух проникает в него, найдя брешь в защите…
— Чушь! Болезни распространяют мельчайшие микробы. И лечить их надо не дурацким стуканьем в бубен, а антибиотиками!
— Это просто слова. Я верю в одного злобного духа, что сидит в тебе. Ты — в тысячу мелких микробов. Нет никакой разницы.
— Есть! Микробы — это не вера! Это знание! — Дурной разозлился так сильно, что сам себе удивлялся. — Вы, шаманы, надеетесь, что ваши дрыганья совпадут с исцелением. А антибиотики — это наука…
Санька уже понял, что говорит слишком много слов, которые для любого здесь являются просто набором звуков.
— Просто в твоем языке слишком мало слов, чтобы я мог тебе доказать…
— Потому что это просто слова, демон. Я два дня жег отур, пел охранные заклинания над твоим телом. Я достал духа камышовой стрелой, спрятал его в беме и изгнал окончательно из твоего тела. И вот ты открыл глаза и поливаешь грязью своего спасителя. Значит, мои тайные знания истинны… Или в тайне от меня ты отхлебнул из бутылки своих антеотиков?
Побагровевший Известь уронил голову. Что тут скажешь? Шах и мат, атеисты.
Но шаман и не думал останавливаться на достигнутом успехе.
— Борчохор говорил мне ночью, что ты демон, не ведающий слов благодарности.
— Что?! Благодарить тебя, за то, что ты попрыгал с бубном над телом умирающего? Надеясь, что у него… у меня, то есть, хватит сил оклематься?
Шаман сидел с оскорбленным видом, человека, который подал нищему сто рублей, а тот ему еще и на руку плюнул… Хотя, деньги взял.
«Да чего я так взбеленился?» — спросил Дурной сам у себя.
— Пробудивший меня говорит, что люди, проклинающие себя, чаще всего вслух оскорбляют других.
Повисла тишина.
— Прости, шаман.
— Здесь меня зовут Науръылга, демон, — ответил тот. И прибавил. — Что изменилось в твоей жизни? Черный дух не пролез бы в тебя так легко.
— Я шел за самым важным… И лишился его.
— Этого важного больше не существует?
— Существует, конечно!
— Оно перестало быть для тебя важным?
— Нет. Никогда…
— Тогда ты ничего не лишился, глупый демон.
Науръылга снял тяжеленую шапку с железными рогами и птичкой на таком же железном пруте.
— Я изгнал из тебя черного духа. Дальше давай уже сам.
«Блин, чего же это я? — задумался Дурной. — Расклеился, как тряпка. Мне драться надо, а я…»
— Вот тебе чашка, пей! — приказал шаман. — А у меня свои дела есть.
И ушел.
Густой пар от чашки намекал, что в ней что-то горячее и наверняка полезное. С трудом повернувшись, он поднял пиалу и глотнул. Желудок моментально сжался, отказываясь принимать в себя эту гадость. Молочное, жирное, с какими-то осклизкими комочками… и целым букетом резких травяных ароматов. И соленое! Больше всего походило на монгольский чай, про который Дурной только слышал, но ни разу не пробовал.
«Пей!» — приказал он себе и сделал первый глоток.
Где-то через полчаса в темном помещении появился новый гость. Круглолицый Делгоро впервые выглядел невесело.
— Хорошо, что ты поправляешься, Сашика, — прямо начал он. — Жизни не стало. Я ведь не желал зла. Просто повеселился… Чакилган меня потом чуть не убила. Ей-ей, она могла! И на Науръылгу с ножом шла. Требовала, чтобы тот тебя исцелил.
Санька слушал эти слова и готов был расцеловать за них брата любимой девушки. Что он себе накрутил, дурак! Она ждала и ждет