меня не волнуйся. Я слишком много хлопот доставила вам, постараюсь хотя бы этим искупить свою вину. Есть маленький шанс, что удастся воскресить отца, поэтому я буду сражаться. Не хочу отступать, когда цель моей жизни так близка, – губы Юли дергаются, но глаза остаются сухими.
– Я всё равно тебе не верю! После того, что ты натворила…
– Сгинете ни за грош, и потому ваше дело – верить мне или нет. Как только мой отец воскреснет, Степан тут же кинет ему вызов и Волчий Пастырь не сможет отказаться. Думаю, что исход вам понятен и вмешаюсь я. Перевертням будет не до вас, бегите без оглядки…
– Скажи, правду сказал тот мертвый перевертень? – я вспоминаю наконечник медной иглы в глазнице убитого перевертня.
– Юлия, ты нужна мне здесь! – повышает голос белоголовый Степан.
– Как только мой отец шевельнется, так сразу же бегите, – шепчет девушка и отходит в сторону.
Автоматчики тут же приближаются к нам. Задиристый парень что-то хочет сказать, но Вячеслав наклоняет голову и обезоруживающе улыбается. Юноша сплевывает тягучую струйку в зеленый мох.
Мы смотрим, как Юля отдает тарелки подошедшему перевертню, мужчине средних лет серовато-мышиной наружности. Когда она легко перешагивает через жерди ограждения, то Степан тут же всучивает ей потрепанную книгу в кожаном переплете и велит читать. Я не могу поручиться, что кожа переплета от какого-то животного, а не человека. По крайней мере, пупка на обложке я не видел. Юля затягивает что-то нараспев. Что-то шипящее и шкворчащее, словно кусок мяса поджаривается на сковороде.
– Что думаете? Успеем сорваться до того, как эти ребята нашпигуют нас свинцом? – я делаю вид, что чешу нос, прикрывая губы ладонью.
– А что тут думать, она же хочет воскресить своего отца, так пусть воскрешает. Мы под шумок и сдернем, – так же почесывается Вячеслав.
– У-а, – вносит свой веский аргумент Ульяна.
– У нас нет другого выхода, так что ждем ночи, – тихо роняет Людмила и крепче прижимает дочку.
Я раньше слышал поговорку, что «человек предполагает, а Бог располагает». Даже слышал, что взята эта поговорка из Священного писания. Однако ночью я впервые так близко столкнулся с подтверждением библейских аксиом. Действительно, создается такое ощущение, что кто-то за нами наблюдает и решает – как нам поступить в ту или иную минуту. А может это лишь оправдание для человека, мол, я-то всё продумал, а Всевышний решил по-своему.
День проходит спокойно. Нас ещё раз покормили. Вячеслав пару раз закрывал от посторонних глаз кормление Ульяны. Перевертни даже воды согрели, когда Ульяна произвела на свет детскую неожиданность.
С сумерками нервное напряжение сгущается настолько, что его можно резать как желе и раскладывать по тарелочкам. Перевертни ходят мрачные, постамент почти весь скрывается под растениями, кажется, что старый богатырь лежит на скирде из скошенной травы. Странно, но от него не несет трупным смердением или каким другим запахом. Лежит себе и не пахнет.
Беловолосый Степан и Юлия то и дело посматривают на небо, где вот-вот должен появиться лунный диск. Юля прекращает бормотать, а Степан подкидывает в костер последнюю охапку подготовленных дров. Лики на деревянных истуканах хмурятся и грозно взирают на замерших в благоговении перевертней. Фигуры в темных защитных костюмах расходятся по поляне и останавливаются, представляя собой пародию на деревянные столбы.
Напряжение растет. Появляется тот звук, который льется с экрана телевизора при профилактических работах.
Птицы смолкают, под небом цвета пошехонского сыра далеко разносится тоскливое кукование страдающей одиночки. Так и подмывает спросить: «Кукушка, кукушка, сколько мне жить осталось?» Но взгляд падает на черные зрачки сменившихся автоматчиков, и вопрос отпадает сам собой. Судя по невеселым взглядам перевертней, жить нам осталось всего ничего. Вячеслав подсаживается ко мне.
– Женек, не удавалось всё поговорить. Ты… это… прости меня за Федора и Марину. Я был не в своём уме, когда наговорил тебе всякого…
– Да всё нормально. Я тоже потерял родных и близких, так что понимаю твои чувства.
– Если бы вы оба держали свои чувства под контролем, то мы не сидели бы сейчас и не ждали восхода полной луны, – упрекает нас Людмила, пока укачивает на руках засыпающую Ульяну.
– Эх, если бы у бабушки был… – я замолкаю, наблюдая за приближением Юлии.
В руках девушки блестит небольшая пипетка, такой мама капала мне в нос лекарство от насморка. Может это та самая пипетка? Воспоминание о мертвых родителях раздувает ярость в груди, и я для себя решаю, что не дам убить Вячеслава с Людмилой. Пока они убегают, я сделаю по-своему. Отомщу за мать с отцом. Правильно это решение или нет – покажет время.
– Я постараюсь не делать больно, – присаживается перед Людмилой Юлия.
Людмила инстинктивно отодвигает Ульяну. Юля горько кривит губы, в руке у неё блестит лезвие от бритвы. Я даже успеваю разобрать вытравленное слово – «Нева».
Людмила выдыхает и поворачивается к дочери Пастыря. Ульяна серьезными глазками смотрит в припухшее от слез лицо. Желваки Вячеслава нервно подергиваются, крылья носа раздуваются так, что показываются тоннели, заросшие жесткими волосами. Я расслабляю пальцы, который сжали ткань брюк так, что слышится треск рвущихся волокон.
Угрюмые ели наблюдают, как краешек лезвия приближается к розовому пальчику. Чахлые березки вздрагивают, когда острая сталь касается кожи. Шумят долговязые сосны, когда Юля делает маленький надрез. Огромная луна останавливает на миг свой величавый ход, чтобы взглянуть на крохотную царапину. Смолкают птицы и стихает ветер – они тоже смотрят, как на свет появляется капля драгоценной крови. Перевертни замирают, глаза прикованы к наполовину наполненной пипетке. Всё кругом превращается в камень, лишь беспечный костер всё также жадно пожирает свою пищу. Тишина, потрескивание костра и несколько хлюпов от пипетки. Окружение представляет собой застывший кадр, где внимание приковано только к пальчику девочки.
Ульяна громко хнычет и наваждение спадает. Словно какой-то могучий волшебник произносит заклинание, снимающее оцепенение с живых существ, ветра, деревьев.
– Всё-всё-всё, мне больше не нужно, – говорит Юля и поднимается с колен.
Я тут же срываю лист подорожника, тру его в ладонях и протягиваю Людмиле. Она успокаивает надрывно кричащую дочь, благодарит меня взглядом и плюет на лист. Затем аккуратно прикладывает его к ранке и что-то негромко шепчет над покачиваемым ребенком. Заговаривает или просто успокаивает? Мне уже не до этого – я смотрю, как Юля отходит с пипеткой в руках.
Не только я наблюдаю за идущей к постаменту девушкой. Перевертни подтягиваются ближе к лежащему телу. Белоголовый Степан возводит руки к вышедшей луне. Одинокий волчий вой, подхваченный сотнями глоток, заставляет нашу троицу содрогнуться. Даже Ульяна на несколько секунд замолкает,