Читать интересную книгу Болезнь Портного - Филип Рот

Время — за полночь. Я ходил на променад, прогуливался у моря в шумной, веселой толпе евреев. Евреев, которые едят мороженое, пьют лимонад, беседуют о чем-то, смеются, прогуливаются под руку друг с дружкой. Теперь я возвращаюсь в отель и внезапно обнаруживаю, что я остался совсем один. Вокруг ни души. А в дальнем конце променада, как раз перед отелем, стоят пятеро юнцов. Курят и о чем-то переговариваются. Еврейские юнцы, само собой разумеется. Как только я оказываюсь рядом с ними, один из них обращается ко мне по-английски:

— Который час?

Я машинально смотрю на часы, и только тут соображаю, что они специально поджидали меня и отнюдь не намерены расступаться, чтобы уступить мне дорогу. Они собираются побить меня! Как же так! Если они — евреи, и я — еврей, то каковы мотивы этих юнцов? Почему они хотят причинить мне боль?

Надо сказать им, что они совершают большую ошибку. Конечно же, они не хотят меня побить. Это же не шайка антисемитов!

— Прошу прощения, — говорю я строго и начинаю протискиваться сквозь шеренгу юнцов.

— Мистер, который час? — окликает меня один из них, но я, прибавив шагу, иду к отелю, не в силах уразуметь, почему они хотели напугать меня. Почему евреи хотят напутать еврея?

Не подается объяснению, не правда ли?

В отеле я быстро скидываю брюки и при свете настольной лампы принимаюсь изучать свой член. Я нахожу его вполне здоровым, безо всяких признаков триппера, и все же на душе у меня тревожно. Наверняка, в некоторых случаях (и эти случаи, должно быть, наиболее опасны) болезнь протекает в скрытой форме. Она разъедает организм изнутри, и обнаружить заболевание можно лишь тогда, когда процесс уже стал необратимым. Как правило, в таких случаях больной обречен.

Утром я просыпаюсь от шума, доносящегося с улицы. Нa часах — семь утра, но пляж за окном уже битком набит людьми. Я никак не ожидал этого. Сегодня ведь воскресенье, и я полагал, честно говоря, полагал что в городе будет царить свойственная шаббату атмосфера благочестия и набожности. Но евреи — опять! — веселятся вовсю. Я вновь внимательно изучаю свой член и прихожу к выводу, — опять! — что он находится в прекрасном состоянии.

Выхожу из гостиницы и отправляюсь на пляж, чтобы поплескаться в море в компании веселых евреев. Я забирался в самую гущу пловцов. Море просто кишит евреями! Евреи дурачатся, евреи рассекают волны еврейскими руками и ногами, еврейские дети заливисто хохочут так, словно все здесь принадлежит им! Так оно и есть на самом деле! А спасатель? Он тоже еврей. Кругом, куда ни посмотри, — одни евреи! Они сыплются словно из рога изобилия — с каждой минутой их на пляже все больше и больше! Я выхожу из моря, ложусь на песок и закрываю глаза. Что-то рокочет в небе: ничего страшного, это еврейский самолет. Подо мной теплый еврейский песок. У еврейского мороженщика я покупаю еврейское мороженое. «Это что-то потрясающее, — думаю я. — Еврейская страна!» Понимаете, это легче выразить словами, чем понять. Суть я все равно не могу до конца уловить. Алекс в стране чудес.

Днем я знакомлюсь с молодой зеленоглазой женщиной — лейтенантом израильской армии. Загорелая лейтенант приглашает меня вечером в бар, расположенный в гавани. «Там обычно собираются грузчики», — объясняет лейтенант. Евреи — грузчики?! Да. Я хохочу во весь голос, а она спрашивает меня, что в этом смешного. Я восхищен ее миниатюрной чувственной фигуркой, перехваченной в талии широким ремнем цвета хаки. Надо же — такая самовлюбленность при полном отсутствии чувства юмора. Боюсь, что она не позволит мне угостить ее, даже если я сделаю заказ на иврите.

— Тебе что больше нравится? — спрашивает она, когда мы с ней пропускаем по бутылочке еврейского пива. — Тракторы, бульдозеры или танки?

Я опять начинаю хохотать.

А потом приглашаю ее к себе в номер. Мы целуемся, мы начинаем раздеваться, и тут я теряю эрекцию.

— Да ты меня совсем не любишь! — обижается лейтенант.

— Я люблю тебя! — отвечаю я. — Я полюбил тебя с первого взгляда, когда увидел тебя в воде… У тебя гладкая, как у тюленя, кожа… — но тут, к стыду своему, расстроенный неудачей, я вдруг взрываюсь: — Но у меня, возможно, триппер. Было бы нечестно с моей стороны…

— Ты это находишь смешным? — шипит лейтенант сердито.

И, надев униформу, уходит прочь.

emp

Сны? О, если бы мне снились сны! Но мне не нужны сны, доктор, мне редко что снится — ибо сны мне заменила жизнь. То, что с другими происходит во сне, творится со мною при свете дня! Несоразмерность и театральность событий — хлеб мой насущный! Случайные стечения обстоятельств, комические ситуации, странные, зловещие банальности, несчастные случаи, унижение, чудовищно меткие удары судьбы, улыбки фортуны — все, что другие переживают во сне, я испытываю на себе наяву! Ну кому еще родная мать угрожала ножом? Кому еще грозили кастрацией, как это делала моя мама? У кого вы видели яичко, которое не опускалось в мошонку? Яичко, которое приходилось уговаривать, баловать, убеждать, пичкать лекарствами — ради того, чтобы оно соизволило вернуться в мошонку! Кто еще ломал себе ноги, гоняясь за шиксами? Кто еще, кроме меня, расстреливал собственный глаз своей же спермой? Кому еще доводилось снять прямо на нью-йоркской улице настоящую живую мартышку — девушку, одержимую страстью к Банану? Доктор, может быть, другие ваши пациенты видят сны — но со мною все это происходит на самом деле. Моя жизнь лишена скрытого смысла. Сон оборачивается явью! Доктор: у меня не стоит в Израиле! Каков символизм, а, буби! Ну, кому удастся меня переплюнуть? У меня не стоит на Земле Обетованной! Во всяком случае, я не могу добиться эрекции тогда, когда мне это нужно, когда я хочу этого, когда появляется шанс сунуть член в нечто более привлекательное, чем мой собственный кулак. Но тут выясняется, что в любую щель можно засунуть пудинг. Именно свой «пудинг» я предлагаю этой девушке. Влажный губчатый пирожок! Щепотка чего-то мягкого, расплавленного. И это в то время, когда самоуверенная маленькая женщина, лейтенант израильской армии, гордо несущая по жизни свои еврейские груди, ждет от меня напора танкиста!

Потом этот казус повторяется еще раз. С гораздо более печальными последствиями. Мое последнее падение и унижение — Наоми, израильская Тыква. Героическая, отважная, рыжая, веснушчатая девушка! Сгусток идеологии. Я подобрал ее на шоссе неподалеку от ливанской границы. Она навещала в киббуце своих родителей, и теперь возвращалась в Хайфу автостопом. Наоми было двадцать лет. Ростом под метр восемьдесят. И, похоже, она продолжала расти. Родители ее, сионисты из Филадельфии, эмигрировали в Палестину перед самой Второй Мировой войной. Отслужив в армии, Наоми решила не возвращаться в киббуцу, в которой она родилась и выросла, а присоединиться к коммуне молодых израильтян, которые расчищают от огромных черных валунов заброшенное поселение, затерявшееся в горах на границе с Сирией. Работа была тяжелая, условий для жизни — никаких, к тому же в поселение в любую ночь мог проникнуть сирийский лазутчик с грантами и минами. А ей там нравилось! Потрясающая девушка! Да-да, израильская Тыква! Мне предоставлен второй шанс.

Любопытная вещь. Наоми ассоциируется у меня с потерянной навеки Тыквой, хотя чисто внешне она похожа, конечно, на мою мать. Цветом волос, ростом, даже — как выяснилось — характером. Такая же профессиональная критикесса. Объектом критики являюсь, конечно же, я. Ее мужчины должны быть идеальными. Но я совершенно ослеп: я не вижу этого поразительного сходства Наоми со школьной фотографией моей матери.

Чтобы вы поняли, насколько выбитым из колеи я оказался в Израиле: через пару минут после того, как я подсадил Наоми, я уже серьезно задавался вопросом — «Почему бы мне не жениться на ней и не остаться здесь навсегда? Почему бы мне не забраться в горы и не начать новую жизнь?»

Почти сразу же у нас завязался серьезный разговор о проблемах человечества. Речь ее была переполнена страстными лозунгами вроде тех, которыми сыпал в юности я сам. Справедливое общество. Совместная борьба Свобода личности. Социально продуктивная жизнь. Но как естественен ее идеализм, думал я. Да, эта девушка просто создана для меня — невинная, добрая, простодушная, незатраханная девушка Конечно! Мне не нужны кинозвезды, манекенщицы и шлюхи — ни по отдельности, ни скопом Мне ни к чему сексуальная буффонада, мне надоела эта мазохистская экстравагантность. Нет! Я хочу простоты Мне нужна здоровая жизнь. Я хочу эту девушку!

Она блестяще владела английским — он у нее был немного книжным, с едва уловимым европейским акцентом. Я смотрел на нее, пытаясь представить, какой бы она стала, не покинь ее родители Филадельфию. Она вполне могла бы быть моей сестрой, решил я, — еще одной высокой девушкой с высокими идеалами. Кстати, я вполне допускаю, что Ханна эмигрировала бы в Израиль, если бы ее не вытащил из нашего семейного болота Морти. Но кто же вытащит меня? Кто мог меня спасти? Мои шиксы? Нет-нет — это мне приходилось спасать их! Все мое спасение — Наоми! Волосы ее по-детски заплетены в две длинные косички. Сделано это, конечно же, намеренно, чтобы я не проводил прямых аналогий со школьной фотографией моей матери, Софи Гинской, которую мальчишки дразнили «рыжей», и которая должна была далеко пойти со своей умненькой головкой и большими карими глазками. Весь день Наоми по моей просьбе водила меня по древнему арабскому городу Акко, а вечером уложила свои косы в два кольца на затылке. «Как бабушка, — подумалось мне тогда. — Как она не похожа, на мою предыдущую подружку-манекенщицу с ее париками, шиньонами и многочасовыми визитами в салон Кеннета. Как переменится моя жизнь! Я стану новым человеком! С этой женщиной!»