— Простите меня, мисс Тэлбот. — Губы Кристофера тронула легкая улыбка. — Долг составляет внушительную сумму, и это может быть моим единственным шансом получить ее назад.
— О, я понимаю. — Клодия была раздражена отказом, но ей удалось это скрыть. — Тогда я оставляю вас заниматься делами. — Она не смогла удержаться и с надеждой спросила: — Может быть, мы увидимся позже?
— Сегодня вечером я уезжаю из Мобри. Я заканчиваю здесь дела и не знаю, когда смогу вернуться.
— О, но вам необходимо вернуться! — воскликнула она. — Если вы не вернетесь, то как же я вас увижу снова?
Кристофер скрыл свое удивление полным отсутствием у этой женщины какой-либо скромности.
— Я сохраню за собой свой номер в здешней гостинице. Пройдет не так уж много времени, прежде чем я вернусь.
Клодия с облегчением вздохнула:
— Дайте мне знать, когда приедете, Кристофер. Зимой мы будем давать бал, и мне не хотелось бы, чтобы вы пропустили его. — Губы ее сжались в уголках, когда он не ответил и только посмотрел через плечо. Она начинала подозревать, что его дела слишком уж концентрировались вокруг дочери мэра. — Мне пора, Кристофер, но если сегодня ваши планы изменятся, то я буду дома весь вечер. — На губах ее мелькнула еле заметная улыбка. — Отец все еще в Лондоне и, наверное, еще пробудет там какое-то время.
— Я буду помнить об этом, — ответил Кристофер и притронулся к полям шляпы. — Всего хорошего.
Клодия слегка склонила, прощаясь, голову в шляпке, раздраженная тем, что он даже не попытался удержать ее. Она лишь утешала себя мыслью, что если он проявляет интерес к Эриенн, то это пустая трата времени. По крайней мере, после аукциона она будет женой кого-то другого и вне досягаемости.
Карета выехала на дорогу, и Кристофер сосредоточил все внимание на ходе торгов. Он небрежно прислонился к столбу, а глаза его безотрывно смотрели на Эриенн.
— Джентльмены, вы пришли сюда в надежде найти себе жену, и женой она станет… для одного из вас! — Эйвери фыркнул, указывая пальцем на тех, кто протискивался поближе, чтобы было лучше видно. Эйвери изобразил серьезную мину и взялся за лацканы своего сюртука. — Теперь вот что. Я дал ей слово, что вы, джентльмены, будете иметь в виду только, женитьбу, и ничего меньше. Я надеюсь, вы будете вести себя соответственно. Я сам буду свидетелем на брачной церемонии и не потерплю никаких фокусов. Я ясно выразился?
Эриенн содрогнулась от отвращения, когда глаза ее наткнулись на человека, которого она окрестила серой мышью. Он продвинулся и стоял в передних рядах, а его самодовольная улыбка слишком ясно говорила Эриенн, что этот претендент намерен участвовать в торгах серьезно. Если он предложит высокую цену, то, наверное, захочет получить компенсацию за то, что был отвергнут, когда первый раз посетил их, и у нее, возможно, больше не будет ни тихого дня, ни спокойной ночи.
Эриенн тайком обежала лица в толпе глазами. Смедли Гудфилда среди них не было, зато присутствовал Сайлас Чамберс. Его скромный экипаж стоял неподалеку, а рядом дрожал от холода старый морщинистый кучер в потертом сюртуке.
Большей частью собравшиеся вокруг помоста мужчины являли собой не вызывавшую доверия компанию и вряд ли были очень платежеспособны. Эриенн всецело приковывала к себе их внимание. Всех, за исключением седовласого, богато одетого человека, который принес небольшой складной стульчик и сидел на нем, деловито перелистывая разложенную на коленях книгу. Видно было по всему, что он полностью поглощен цифрами в гроссбухе.
Эйвери широко развел руки над головой, требуя от толпы тишины и внимания:
— Сейчас, джентльмены, как вы, несомненно, слышали, на меня жестоко насели мои кредиторы, иначе я бы никогда и не решился на сегодняшнее действо. Но они давят на меня, где только могут. А этот, — он чуть махнул рукой в сторону Кристофера Ситона, — даже явился требовать возвращения долга ко мне домой. Проявите сочувствие к отцу и его юной дочери, никогда не знавшей мужчины. Она была воистину божественным даром для меня и Фэррелла все эти годы, с тех пор как умерла ее бедная мать. Но сейчас настало время, когда она получит мужа и отойдет от этого нелегкого труда — заботиться о своих родственниках. Я призываю вас, джентльмены, распустить завязки ваших кошельков. Пусть выйдут вперед те из вас, кто пришел сюда с серьезными намерениями. Выходите вперед. Сюда, пропустите их поближе.
Эйвери сверился с огромными, как репа, часами, которые он носил в жилетном кармане, и высоко поднял их перед собравшимися.
— Час близок, и сейчас все начнется. Что же я слышу от вас, джентльмены? Что же я сейчас слышу? Я слышу слова «тысяча фунтов»? Тысяча фунтов?
Сайлас Чамберс был первым из тех, кто откликнулся на эту подсказку, осторожно подняв руку. Довольно неуверенно он подтвердил:
— Да… да, одна тысяча фунтов.
Остававшийся в задних рядах Кристофер разорвал пачку бумаг и вытащил две. Он помахал ими, чтобы привлечь внимание Эйвери, и тихо проговорил:
— Всего лишь жалкие гроши.
Эйвери покраснел и удвоил свои старания:
— Ах, джентльмены, только посмотрите на товар, который вы можете получить. Моя собственная прекрасная дочь. Она красива, даже слишком. Умна. Умеет читать и писать. Здорово соображает с цифрами. Сделает честь любому купившему ее мужчине.
— Полторы тысячи, — донесся грубый голос из толпы. — Полторы тысячи за девку.
— А вот этого не надо. — Эйвери стал несколько раздраженным. — Вы разве не помните, что этот аукцион завершается только заключением законного брака? И это будет законный брак, я клянусь. Так что не думайте, будто вы покупаете мою дочь, чтобы пополнить какой-то непристойный гарем. Только законный брак, и только о законном браке я веду речь. Тут не место никаким проделкам, и я позабочусь об этом. Ну давайте, джентльмены. Давайте, развязывайте ваши кошельки, умоляю вас. Вы видите человека, который там стоит. Он ждет и злорадствует. Давайте с этим покончим. Разумеется, это стоит дороже, чем тысяча фунтов. Конечно, дороже, чем полторы тысячи.
Человек, сидевший на складном стульчике, поднял перо и произнес ровным, безразличным тоном:
— Две тысячи.
Эйвери с воодушевлением подхватил его слова:
— Две тысячи! Две тысячи от этого джентльмена. Что я слышу, две с половиной тысячи? Две с половиной тысячи?
— А-а, две тысячи сто фунтов, — немного прибавил Сайлас Чамберс. — Две тысячи сто, да, я даю две тысячи сто.
— Ладно, две тысячи сто! Две сто! Я слышу что-то еще?
— Две тысячи триста! — подключился Харфорд Ньютон, вытирая толстые губы платком. — Две триста!