— Болван.
— Ты, Машка, ты! — Он попытался встать с дивана, но это ему не удалось. — Думаешь, я не знаю?
Не знаю, куда ты ходила?
— Куда это я ходила? — Женщина прижала к груди сумочку, не сводя с него глаз.
— К нему!
— Откуда ты знаешь?
— Я тебя выследил! — торжествующе крикнул он. — Я следил за тобой! , Та помолчала, потом пожала плечами:
— Делать тебе больше нечего? И откуда силы-то взялись следить?.. Едва по стенке ползаешь…
Надо же!
— Ты, ты! — злобно повторил он. — До сих пор забыть его не можешь, да?!
— А ты все забыл? — Маша дышала сдавленно, ей едва удавалось сдерживать ярость. Темные глаза перестали быть равнодушными, глубоко в них сверкало что-то страшное, напряженное, как сухие летние молнии — без дождя, без грома. — Забыл, видимо! Иначе не стал бы со мной говорить о сыне!
Постыдился бы, старый пес-! Да ты за бутылку водки все на свете забудешь!
— Я не забыл, нет, — пробормотал он, немного сбавив пыл. — Но он мой сын…
— Я его не убивала, — отрезала она. — А хотелось бы!
— А зачем туда ходила?
— Поговорить, раз уж ты все знаешь.
— О чем? — страдальчески протянул он. —'-г О чем ты с ним могла говорить?
— Да о жизни, о жизни! О жизни, которой у меня уже двенадцать лет нет! — крикнула она и вышла в коридор. Он не успел ее задержать — через секунду за ней захлопнулась входная дверь. Мужчина посидел, бессильно свесив руки между колен, потом встал, потянулся к столу, взял нетронутую чашку кофе, осторожно понюхал, попробовал отпить… Его лицо страдальчески скривилось, руки затряслись, кофе выплеснулся на потертый ковер.
…Маша быстро шла по улице, яростно размахивая сумочкой. Только когда кто-то обругал ее (она нечаянно шлепнула сумкой проходящего мимо мужчину), Маша опомнилась, прижала сумку локтем, пошла медленней. В груди кипело, она с трудом удерживала злые слезы. Наконец она поравнялась с витриной продуктового магазина. Потянула на себя стеклянную дверь, вошла, кивнула подружке за мясным прилавком. Та оживилась:
— О, какие мы красивые! Ты даже раньше, чем договорились!
— Ты сказала Тамаре, что я тебя подменяю?
Она не будет выступать? — поинтересовалась Маша, останавливаясь у прилавка.
— Да, она не возражает. А мне сегодня вечером к свекрови ехать, у нее день рождения, я уже второй год не могу сходить — все работаю… Уже обижается по-настоящему. Конечно, ночью за тебя тоже невесело пахать, но все равно…
Рыженькая продавщица болтала бы еще долго, но покупательница уже нетерпеливо тыкала пальцем в толстую колбасу, и Маша отправилась в подсобное помещение. Она переобулась в старые туфли на низком каблуке, натянула голубой нейлоновый халат и вышла в зал. Рыженькая уступила ей свое место и убежала переодеваться. Уходя, она сердечно улыбнулась.
— Вам? — спросила Маша очередного покупателя и достала из холодильника «Особую» колбасу.
Около пяти вечера, когда к мясному прилавку выстроилась небольшая очередь и Маша совершенно замоталась, в магазин вошел еще один посетитель. Она не обратила на него внимания — не имела привычки вертеть головой и разглядывать каждого входящего. Зато он, углядев белокурую, а не рыжую женщину за прилавком, остолбенел, потом нерешительно двинулся к ней. Маша вертелась как заведенная, отрезала куски по сто и двести граммов, взвешивала целые палки, хлопала на прилавок жестяные банки тушенки, кричала в подсобку:
«Сосисок индюшачьих!» Она не видела мужчины, пока тот не поравнялся с ней и она не спросила автоматически;
— Вам?
— Мне? — улыбнулся он.
Маша и бровью не повела, узнав знакомого. Указала на очередь:
— Видишь, сколько народу? Неужели не мог попозже зайти?
— А я зашел за пивом, не думал, что ты работаешь… — заметил мужчина.
Ему было на вид лет тридцать. Хорошо одетый, щуплый, невысокий, с вытянутым острым личиком, сильно смахивавшим на крысиное. Она пожала плечами:
— Ну и что? Я подменила Оксану.
— Ладно, тогда кинь мне вон ту нарезку… — Он показал пальцем на прилавок. — А больше ничего не скажешь?
— А что тебе сказать? — равнодушно откликнулась она. — Не видишь — очередь!
— Например, зачем ты решила эту ночь не работать? Можно узнать?
— Нельзя, — отрезала она и спросила женщину, проявлявшую нетерпеливое беспокойство:
— Вам?
Взвешивая копченую колбасу, она почти спиной услышала:
— Ты же не первый раз так делаешь?
— Так, — обернулась она. — Отойди в сторону и подожди. Немного освобожусь — поговорим. Если тебе так хочется. Вам? — обратилась она к следующему покупателю.
Мужчина послушно отошел в сторону, купил пива и стал прихлебывать прямо из горлышка, попутно беседуя с продавщицей в кондитерском отделе. Он знал всех более-менее привлекательных девушек в этом магазине. Продавщица охотно кокетничала и что-то шептала, показывая глазами на Машу.
Только через полчаса возле мясного прилавка народу стало поменьше. Маша, казалось, была не рада этому. Она бросила косой взгляд на ожидавшего кавалера. Тот быстро подошел и спросил:
— Ну так как?
— Никак. — Она достала из кармана халата зеркальце и заглянула в него, проверяя, не потекла ли помада.
— Что значит — никак? Ты что собираешься делать этой ночью?
— А ты мне кто, чтобы спрашивать? — ехидно заметила она. — Папа, дядя, дедушка? Мне, слава богу, давно уже никто не указывает, с каким мальчиком дружить.
— Я тебе тоже не указываю, — презрительно ответил он. — Мне просто интересно — если у тебя кто-то завелся, почему не скажешь прямо?
— Что? — рассеянно ответила она.
Он разозлился, отчего стал еще больше похож на крысу:
— Я приходил третьего вечером, тебя не было. Четвертого — тоже. Можешь объяснить, зачем тебе понадобилось меняться с Оксаной?
— Не могу.
— У тебя есть кто-то.
— Ну и что? — не вытерпела она. — Ты кто такой, чтобы меня проверять? Если я полгода назад с тобой переспала, ты можешь ставить мне условия?
Для меня это вообще ничего не значит. Если я это сделала, значит, мне так хотелось. А если я этого больше не делаю, значит, мне больше не хочется.
Чего тебе от меня надо?
— Ах ты! — сдавленно, не повышая голоса, произнес он. — Дешевка! С чего это я тебя за порядочную считал?!
— Иди, иди… — Ее темные глаза снова стали равнодушными и непроницаемыми. — Поищи себе другую подружку. Только подбирай по росту, а то в постели неудобно…
Взбешенный, он вылетел из магазина. Остальные продавщицы проводили его пристальными взглядами и тут же переглянулись между собой — понимающе, с улыбками. Маша снова посмотрела в зеркальце и мизинцем поправила помаду. Перевела взгляд на дверь. И шумно, горестно вздохнула. За стеклянной витриной, на улице стоял ее муж. Старый, небритый, расплывшийся. В грязной клетчатой рубахе и спортивных штанах. Ее крест. Ее позор. Двенадцать лет ее жизни. Он выискивал Машу взглядом, а найдя, виновато заулыбался, помахал рукой, делая знаки: «Выйди!» В магазин он входить не решался — знал, что она поднимет его на смех, отругает, выгонит. Маша вздохнула, глянула на девушку за соседним прилавком, где торговали молочными продуктами:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});