После приснопамятного постановления 1936 г. его труды, посвященные детской душе, попали в проскрипционный список запрещенных. С ликвидацией педологии, одним из лидеров которой он был объявлен, они оказались в «спецхране». Прошли десятки лет, прежде чем он был признан во всем мире величайшим новатором и началось триумфальное шествие его идей. Взращенные в московских школах и лабораториях, они придали мощный импульс движению научно-психологической мысли как в нашей стране, так и во многих странах мира.
Когда весной 1934 г. его из-за очередного страшного приступа болезни отвезли в санаторий в Серебряный Бор, он взял с собой только одну книгу — любимого шекспировского «Гамлета», заметки к которому служили для него на протяжении многих лет своего рода дневником. В трактате о трагедии он еще в юности записал: «Не решимость, а готовность — таково состояние Гамлета».
По воспоминаниям медсестры, лечившей Выготского, его последними словами были: «Я готов». В отведенный ему срок Выготский исполнил больше любого психолога за всю историю науки о человеке.
Создатели американского биографического словаря по психологии, включившие Выготского в когорту великих, завершают статью о нем такими словами: «Нет смысла гадать, чего мог бы достичь Выготский, проживи он столько, сколько, например, Пиаже, или доживи он до своего столетия. Он наверняка подверг бы конструктивной критике современную психобиологию и теории сознания, однако нет сомнений в том, что он сделал бы это с улыбкой».
А. Р. Лурия (1902–1977)
Историю психологии XX столетия, наверное, лучше всего изучать по многотомному американскому изданию «История психологии в автобиографиях». Эта уникальная серия начала выходить в те годы, когда в США еще не настолько возобладал великодержавный эгоцентризм, которым за версту разит от большинства современных американских книг по психологии. В серии нашлось место автобиографиям многих европейских ученых. Правда, наша страна оказалась представлена скромно. Единственным российским психологом, которому редактор серии Э. Г. Боринг предложил представить для публикации свою научную автобиографию, оказался Александр Романович Лурия. И это был действительно ученый с мировым именем, иностранный член Национальной академии наук США, Американской академии наук и искусств, Американской академии педагогики, почетный член французского, британского, швейцарского, испанского психологических обществ, почетный профессор шести зарубежных университетов. Его труды с 20-х гг. и до наших дней издаются на разных языках по всему миру. Лурия не кичился своими заслугами и титулами (ведь для настоящего ученого звания и титулы — побочный продукт, а не самоцель). Однажды он даже возмутился, когда в одной из журнальных статей его имя поставили в один ряд с именами великих ученых Павлова и Шеррингтона. Но на самом деле нет сегодня в мире специалиста по исследованиям мозга, который не изучал бы его труды. Помимо этого, Лурия внес весомый вклад в решение множества психологических проблем. И для новых поколений психологов будет весьма полезен и поучителен пример такого выдающегося соотечественника.
Александр Романович Лурия родился в 1902 г. в Казани в семье врача. Его отец был известным специалистом по желудочно-кишечным заболеваниям, человек строгой естественно-научной направленности, и ему впоследствии пришлось не по душе увлечение сына психологией. Как вспоминал А. Р. Лурия, он, по мнению отца, выбрал «никому не нужную, дурацкую науку». Лишь в 1937 г., когда А. Р. Лурия получил второе высшее образование, окончив мединститут, его отец наконец испытал удовлетворение судьбою сына.
1917 г. Лурия встретил 15-летним юношей, за плечами у которого было шесть классов восьмилетнего курса классической гимназии. Завершив среднее образование на краткосрочных курсах, он в 1918 г. поступил в Казанский университет, который в ту пору распахнул двери практически всем желающим, независимо от уровня подготовки. В университете царил хаос. Чему и как следует учить студентов, никто толком не представлял. Факультет, на который поступил Лурия, назывался юридическим, но вскоре был переименован в факультет общественных наук. В учебном плане сохранился курс римского права, наспех переименованный в «социальные основы права». (Ничто не ново под луной. Вспомним, как уже на нашей памяти вузовский курс научного коммунизма мимикрировал в «социальную философию», сохранив те же ритуальные заклинания и тех же жрецов.)
К психологии Лурия пришел не сразу и, надо сказать, весьма извилистым путем. Вот его собственное крайне парадоксальное утверждение: «Я начал свой путь в науке с того, что получил прочное, длительное и совершенно безоговорочное отвращение к психологии». Как и многие молодые люди той поры, студент Лурия бредил социальным прожектерством. Он намеревался написать книгу о законах возникновения и распространения идей. Этот замысел так и не был осуществлен, однако побудил Лурию обратиться к психологическим источникам, каковыми оказались труды Вундта, Титченера и Гефдинга. «Ни в этих, ни в каких других книгах по психологии тех времен и намека не было на живую личность, и скучища от них охватывала человека совершенно непередаваемая. И я для себя сделал вывод — вот уж наука, которой я никогда в жизни не стану заниматься!»
Пересмотреть эту категоричную точку зрения Лурию заставило знакомство с трудами 3. Фрейда, которыми он сильно заинтересовался. Причем настолько, что организовал психоаналитический кружок. Первое, что Лурия сделал в качестве его председателя, — заказал бланки на русском и немецком языках и на одном из них послал в Вену уведомление о создании новой организации — Казанского психоаналитического кружка. Через три недели (стоял 1921 год!) пришел ответ, начинавшийся словами: «Уважаемый господин президент…» Фрейд писал, как он рад был узнать, что его идеи подхвачены в далекой Казани. Этот уникальный автограф по сей день хранится в архиве А. Р. Лурии.
Психоаналитическими штудиями процесс психологического самообразования не закончился (как у любого настоящего психолога, у Лурии он длился всю жизнь). Немалый интерес вызвали у него работы В. М. Бехтерева, поразившие его объективным подходом к психологическим проблемам. Под впечатлением от идей Бехтерева Лурия решил основать журнал, надеясь, что Бехтерев согласится войти в редакционную коллегию. Согласием удалось заручиться, и журнал увидел свет. Вышло, правда, всего два номера. Ввиду отсутствия типографской бумаги журнал был напечатан на желтой оберточной, которую удалось раздобыть на местном мыловаренном заводе. (В наше «невыносимое» время психологи, и не только они, в один голос стонут, как трудно сейчас что-то создать, а тем более издать. В очередном приступе уныния пускай вспомнят про эти желтые листки оберточной бумаги.)
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});