Отставка Коновалова показала, что российская буржуазия не способна на сотрудничество с умеренным социалистическим крылом, о котором говорил Хендерсон. Ни один видный промышленник или специалист не пожелал занять его место. И тут умеренные социалисты оказались перед дилеммой. Следует ли им махнуть рукой на коалицию с политическими представителями торговли и промышленности или ради сохранения коалиции отказаться от разработанной социалистами широкой программы перестройки? В результате они дрогнули и уступили. Последствия этой уступки оказались поистине роковыми. Они отказались от идеи публикации специальной правительственной декларации, подготовленной в двух вариантах (социалистическом и буржуазном) Скобелевым и Степановым. В обоих вариантах говорилось о «необходимости коренного изменения экономической жизни страны и внедрения государственного контроля и регулирования». В обоих предлагалось объединить частные предприятия в синдикаты под наблюдением государства. Вместо этого правительство издало обращение министра труда к рабочим, призывавшее их к самодисциплине, самоограничению и многим другим хорошим вещам. Изумленные рабочие стали спрашивать, что именно Временное правительство собирается делать с промышленностью помимо чтения трудящимся изъеденных молью проповедей. Это было главной слабостью Временного правительства: вместо принятия мер по изменению законодательства и управления оно использовало их заменители – призывы и заклинания.
Но полного разгрома всех попыток принять новое трудовое законодательство предпринимателям было недостаточно.
Через своих наиболее воинственно настроенных лидеров фон Дитмара и Тикстона промышленники потребовали, чтобы правительство «подтвердило всему населению, что все законы, не отмененные декретами Временного правительства, продолжают действовать и что за их нарушение предусмотрено наказание». Они пытались воспользоваться тем, что пересмотреть все царское законодательство, складывавшееся веками, сразу невозможно. Кроме того, работодатели выразили сомнение в праве Временного правительства решать наиболее острые конфликты между хозяевами и рабочими. В противовес петроградскому соглашению о введении восьмичасового рабочего дня и попыткам распространить его на всю страну декретом Временного правительства Московская торговая палата заявила:
«Вопрос о восьмичасовом рабочем дне не может быть решен по взаимному согласию работодателей и рабочих, так как является вопросом государственной важности. В его решении заинтересовано все население, а потому он не может быть предметом временного законодательства, но должен решаться в соответствии с волей народа хорошо организованными законодательными органами... Представители промышленности не считают возможным решить этот вопрос в ближайшем будущем, но склонны пойти навстречу интересам рабочих»2.
Если Временное правительство не полномочно решать фундаментальные проблемы трудового законодательства, а все старое законодательство не отменено и остается в силе, то результат ясен. При Временном правительстве рабочие должны жить по старым царским законам, подчиняясь всем требованиям фабриканта и уповая на его «склонность пойти навстречу интересам рабочих».
Промышленники не собирались соблюдать даже такие слабые зачатки нового трудового законодательства, как закон о создании фабрично-заводских рабочих комитетов. Согласно этому закону (№ 9а), такие комитеты обладали полным правом защищать перед администрацией интересы рабочих «в вопросах, касающихся отношений между работодателями и рабочими, в том числе размеров заработной платы, часов работы, правил трудовой дисциплины и т. д.». Но этого «и т. д.» работодатели признавать не желали. Противореча явному смыслу этого перечисления, они доказывали, что вопросы найма и увольнения к нему не относятся. Многие владельцы отказывались позволять членам комитета присутствовать при найме рабочих. Хотя в законе № 15 четко говорилось, что все споры относительно его применения должны рассматриваться согласительной комиссией, работодатели поставили ультиматум с требованием сделать исключение для вопросов найма. Ассоциация промышленников Южного экономического района заявила, что «промышленность сможет продолжать существовать только в том случае, если найм и увольнение рабочих и служащих останутся исключительным правом работодателя». Всероссийская конференция ассоциаций промышленников потребовала «прекратить вмешательство фабричных комитетов в сферу компетенции фабричной администрации». Предприниматели Урала заявили, что «ни одна фабричная администрация не признает никаких комитетов и комиссий, что у фабрики есть хозяин и он будет делать на ней что хочет. Что же касается контроля правительства и общественности, то промышленники его не признали и никогда не признают»3.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
К посредничеству Совета рабочих депутатов, безболезненно решившего вопрос восьмичасового рабочего дня, теперь относились с открытой враждебностью. На Ростокинской фабрике Керзона владелец отказался иметь дело с представителем Совета рабочих депутатов, приглашенным рабочим комитетом в качестве «умиротворителя»; он заявил, что «не узнает его», и с револьвером в руке выгнал с фабрики как «самозванца». Еще раньше ассоциация владельцев металлургических заводов объявила своим членам, что «новые комиссии, сформированные Советами рабочих и солдатских депутатов, самовольно присвоившими власть и права законных органов, не могут быть допущены на предприятия». Началась кампания против выборных рабочих представителей, которые при выполнении своих обязанностей были вынуждены часто отвлекаться от работы. Совет объединенной промышленности решил, что «в случае систематического отсутствия на фабрике такой человек перестает быть рабочим и в соответствии со статьей 104 никем не отмененного закона о промышленности может быть исключен из списка работников фабрики». Администрация Богословских шахт объявила, что «служащие, выполняющие свои обязанности выборных лиц в ущерб постоянной работе, будут заменены другими сотрудниками». Министерству труда пришлось издать специальное объяснение, указывавшее, что владельцы фабрик имеют право увольнять членов рабочих комитетов только с разрешения согласительной комиссии или арбитражного суда. Но это объяснение отвергла даже назначенная правительством администрация Путиловского завода, настаивавшая на своем праве увольнять членов рабочего комитета до решения согласительной комиссии и даже угрожавшая уволить всех рабочих предприятия. Это привело к неизбежному результату. На заводе сразу возникло озлобление, готовое перерасти в стачку; не случайно рабочие-путиловцы приняли активное участие в Октябрьской революции.
Крупнейшим недостатком петроградского соглашения между местной ассоциацией промышленников и Советом рабочих и солдатских депутатов являлось отсутствие пункта о стандартных размерах заработной платы. Это был самый насущный вопрос для всей России. Для провинции он был еще важнее, чем для Петрограда; по оплате труда Петроград являлся оазисом в Сахаре первобытной эксплуатации.
Историк должен ответить на два вопроса: (1) были ли справедливыми требования рабочих повысить оплату труда, или их заработная плата увеличилась перед революцией до максимально возможного предела; и (2) были ли справедливыми утверждения работодателей о том, что уровень их прибыли недостаточен для удовлетворения требований рабочих.
На первый вопрос ответили лица и учреждения, которых невозможно заподозрить в предвзятости и симпатиях к рабочему классу.
Одним из них стал царский генерал Рузский, объявленный октябристами и националистами «народным героем» и пользовавшийся доверием правых. На тайном совещании Совета министров от 10 августа 1915 г. генерал Рузский говорил об условиях труда на петроградских фабриках следующее: рабочие трудятся день и ночь и при этом страдают от высокой стоимости жизни; фабриканты не поднимают зарплату, в результате чего рабочие вынуждены работать сверхурочно, чтобы не голодать; этому вопросу нужно уделить самое серьезное внимание и принять срочные меры, иначе возможны забастовки и беспорядки; если это случится, то война будет безнадежно проиграна4.