От командира дивизиона я получил задачу немедленно, хотя бы глазомерно, нанести на планшет боевой порядок дивизиона и подготовиться для стрельбы по заградительным огням и местам предположительного сосредоточения противника. Подошел к стереотрубе. Впереди, метрах в ста от НП, по пологому склону, обращенному к противнику, тянулась ломаная линия наших окопов. Местами были видны дымки винтовочных выстрелов и тупо стучали короткими очередями «максимы». Через НП и левее, из оврага, редко постреливают наши минометы. Дальше по полю видны отдельно лежащие предметы. Я решил, что это убитые. Метрах в трехстах от наших окопов, перед оврагом, поросшим кустарником и небольшими деревьями, чуть заметна хорошо замаскированная линия окопов противника. Из окопов ведется интенсивный пулеметный огонь, а в овраге виден дым и слышны звуки стрельбы разнокалиберных минометов.
Вместе с командиром разведки наношу на карту увиденное и по линии связи отправляюсь в обратный путь. Спустился в овраг и за ручьем, в ответвлении основного оврага, нашел штаб, развернувшийся в землянках, оставленных ранее занимавшей оборону частью. Начальник штаба накалывает на карту две батареи. Мне остается третья. На скорую руку готовим командирам батарей и командиру дивизиона данные для стрельбы. Вызывает начальник штаба. Звонил командир дивизиона, срочно вызывает на НП. Беру данные для командира дивизиона и командира 1-й батареи, который находится на одном НП с командиром дивизиона, и бегу туда. Путь ружейным огнем не простреливается. Только рвутся отдельные мины и снаряды, выпущенные по случайным целям. Докладываю о прибытии и выполненном задании. И тут же получаю новое: срочно подготовить данные для стрельбы по двум точкам – основной и запасной немецким батареям. Оказалось, что, пока я занимался привязкой батареи и готовил данные для стрельбы, немцы предприняли очередную «психическую» атаку на наш обороняющийся батальон. Немцы, чувствуя жидкий огонь с нашей стороны, короткими перебежками стали приближаться к нашим окопам. Им это удавалось, и когда до окопов оставалось метров 150, они по команде поднялись – по пояс голые, с упертыми в живот прикладами автоматов и, ведя непрерывный огонь, пошли на наши окопы. К счастью, наша пехота устояла. А пулеметный, минометный и артиллерийский огонь сначала остановил, а затем и заставил наступающих повернуть обратно. Перед окопами осталось много убитых, в том числе совсем недалеко от окопов лежал офицер. Он был во френче, фуражке и с офицерской сумкой. Как только немцы показали пятки, кто-то из смельчаков вылез из наших окопов и снял сумку c убитого. В ней была карта с нанесенными двумя батареями. Неизвестно, какие трофеи добыл солдат, рисковал он, надо полагать, не из-за карты, а карта пригодилась.
Сразу же гаубичная батарея была привязана инструментально в истинных координатах, подготовили данные и нанесли два огневых налета по батареям. Неизвестно, были ли поражены немецкие батареи, мы ведь находились в обороне и на место их расположения не выходили и видеть их мы с наших НП не могли, так как они находились на закрытых позициях.
Во второй половине дня левый фланг нашей обороны не выдержал. Немецкие танки двинулись на деревню Железница. Бои завязались в самой деревне. Деревня горит. Все это рядом. Мы слышим лязг гусениц и урчание танковых моторов. Противник в 500 метрах слева от нас, и ни одного нашего солдата в обороне. Позже мы узнали, что немцы прорвали оборону, занимаемую двумя дивизиями нашего корпуса, справа и устремились на Тулу. Остановлены они были только на реке Упе, продвинувшись на 40 км. Наши разбитые дивизии оказались в окружении. Но тогда мы этого не знали. Не знали, что и справа у нас, как и слева, территория, занятая противником. Группировка, прорвавшая оборону слева от нас, продвинулась на 7 км и все-таки была остановлена. В деревне Железница был полностью уничтожен наш противотанковый дивизион. Погиб и командир дивизиона.
Наступила ночь, бой затих. Обычная фронтовая ночь. Осветительные ракеты и пулеметные очереди со стороны противника. Наша сторона молчит.
Утром с НП в штаб дивизиона пришел командир 28-го гв. сп. Он бросил в бой последние резервы: писарей, поваров, ездовых – всех, кто еще мог держать оружие. В батальонах осталось по семь человек. За пулеметы легли офицеры. А противник продолжает атаковать.
Ездовой хозотделения принес термос с кашей. Солдаты стали подходить с котелками. Вдруг относительную тишину разорвали несколько совсем близко взорвавшихся снарядов. Бросились в ровики и землянки. Разрывы участились. И, больше того, снаряды летят с востока, из наших тылов. Наши землянки, врытые в стене оврага, обращенной к противнику, теперь открыты для снарядов наших батарей. Хорошо, что у нас на батареях экономили снаряды. Десятиминутная канонада закончилась, и потерь не было. Не обошлось и без эксцесса… Обстрел закончился, все вышли из укрытий, кроме командира дивизиона. Антонов исчез. Все ахнули. Решили, что любимый командир попал под снаряд. Бросились по кустарникам искать и нашли… сидящим со спущенными штанами. Капитан выругался: «Вы что, командиру и в уборную самостоятельно сходить не разрешаете?»
Позавтракав и подлечив зубы, капитан ушел на НП. Телефонист доложил, что он прибыл, и на полуслове связь прервалась. Начальник связи лейтенант Шило приказывает линейному связисту восстановить линию. Тот, взяв винтовку, бежит по линии, но в 100 метрах от командного пункта падает с пулевым ранением в ногу. Раненого посадили в двуколку, чтобы отправить в медсанбат, но, как только двуколка выехала из оврага, совсем рядом щелкнул винтовочный выстрел и со смертельным ранением в кончик носа падает ездовой. Раненый связист, перехватив вожжи у убитого, повернул лошадь назад. А в это время немцы по одному, с автоматами на изготовку, стали пробираться вдоль ручья, отрезая нас от переднего края и наблюдательных пунктов. Мы оказались в ловушке. И сообщить на НП, что немцы зашли им в тыл, не можем, нет связи. Начальник штаба приказывает занять круговую оборону. Паники нет. Да, мне показалось, что всерьез это окружение никто и не принял. За исключением двух солдат, все 16 человек, находившихся здесь, воевали с самого начала войны и в 1941 году побывали в более серьезном окружении. К нашему счастью, немцы, из каких-то только им известных соображений, заняв все подходы к КП, в овраг не пошли.
Уже близился вечер, когда нас всех по одному стал вызывать комиссар дивизиона старший политрук Кавицкий. И каждый, кто еще не был членом партии, под его диктовку написал заявление о приеме: «…и если погибну, считать коммунистом…».
Мы знали, что немцы ночью не воюют. Ночью они спят. Это удел русских – ночные атаки. Однако по ночам немцы вели разведку, поэтому все солдаты и офицеры (их было трое: начальник связи, ст. военфельдшер и ст. ветфельдшер) занимали боевые посты, а комиссар Кавицкий и начальник штаба капитан Черноусов были как бы начальниками караула.