Как человек под напором штормового ветра она двинулась к змеелюду. Со всех сторон её хлестали надрывающиеся сгустки, но девушка вбивала сабатоны в песок, делая шаг за шагом.
Айнхэндер так и застыл с раскинутыми в стороны руками, выплёскивая поток всё новых и новых душ. Он закончился, когда бойцов разделяло едва ли три метра. Кляксы стали таять, исчезая, но моргал и пузырь паладина.
Она с силой замахнулась двуручником, и я, как на яву, видел эту траекторию. Один удар, и голова ублюдка слетит с плеч.
Давай. Сделай это!
— Сдавайся! — гаркнула Амидраэль.
— Через твой труп!
Клинок пошёл по дуге, но Айнхэндер судорожно выплюнул:
— Гейссс: Запрет оружия!
Паладин торопливо отшвырнула от себя меч, будто держала в руках ядовитую змею.
В ту же секунду исходящий тьмой шар опалил её бок, срывая пластины брони. Девушка пошатнулась от боли, но рывком сократила дистанцию. Кулак, усиленный латной рукавицей, выбил клыки из пасти нага. Его повело, и плетельщик душ упал на спину.
Прямо боксёрский хук.
Амидраэль оседлала противника. Прямой резкий удар, вбил голову змеелюда в песок.
— Сдавайся!
Она закинула кулак для очередного взмаха.
— Пошла… ты…
Небольшой сгусток переливающейся тьмы возник между ними. Он просто висел, не двигаясь, мерцая, как детская игрушка, калейдоскопом разных оттенков мглы. Воительница заворожённо уставилась на это зрелище, а её плечи поникли.
Что это — гипноз? Очередной МК?
Я засёк, как кончик змеиного тела, с трудом подхватил отлетевший посох, разворачивая его навершием к спине паладина. Внезапно та дёрнулась, приходя в себя, и с криком впечатала кулак в лицо оппонента. Хрупкие кости нагов никогда не отличались прочностью.
Смачный хруст услышали все. Чешуйчатая шкура треснула, открывая алое нутро. Глухое мычание длилось долю секунды и сразу стихло. Мучительная боль вынудила его беззвучно разевать рот. Плетельщик душ осоловело мотал головой, вряд ли осознавая, где он находится. Его хвост, сжавший посох, расслабил хватку.
Убей его! Хватит тянуть кота за яйца!
— Сдавайся или умрёшь! — рявкнула Амидраэль, прижимая свободную руку к глубокой ране на боку.
Та обильно кровила, потихоньку лишая её сил.
Айнхэндер на мгновение вынырнул из океана боли, обретая ясность мысли. Он видел, как видел его я, дрожащий от нетерпения кулак паладина. От слов нага зависела его жизнь.
— Сда… — он с трудом вытолкнул буквы сквозь покалеченный рот.
Противница ощутимо расслабилась, выдыхая.
— …Охни!
Хвост плетельщика душ последним усилием вновь оплёл посох и ткнул им в затылок девушки.
Приглушённый хлопок слился с криком ненависти. Моим собственным. Побелевшие пальцы вцепились в бортик, отделявший зону ожидания от арены. Дважды я вбил кулак в невидимый барьер, осознавая бессмысленность этого жеста.
Задняя секция шлема Амидраэль перестала существовать, а вместе с ней немалая часть её головы. Чёрный металл соскользнул с лица девушки и рухнул наземь, открывая прекрасное лицо, застывшее в удивлении.
Светлые кудрявые пряди вились на ветру. Белоснежные брови изогнуты в изумлении. Пухлые губы раскрыты.
Ярчайшая алая кровь обильно текла из носа и рта.
Всего секунду я видел её мозги. То, что от них осталось. А потом она упала лицом вперёд на тело нага и замерла.
Ты ответишь за это, гнида.
— Вот это поворот, сестрица! — охнул Аррамак.
— Н-да, именно поэтому нельзя терять бдительность до самого конца схватки.
— Спокойной ночи, милая принцесса, — торжественно и слегка наигранно произнёс комментатор.
Змеелюд лежал под грудой доспехов, пока его не вытащили лекари. Целебные заклинания помогли ему прийти в себя.
Чтобы как-то отвлечься, я вновь мысленно вернулся к тому калейдоскопу мрака, что на несколько секунд вывел из строя Амидраэль. Плетельщик душ берёг эту способность даже в бою с Фризолентой, когда был на краю гибели. Не хотел светить весь свой арсенал? Разумно, хоть и рискованно. Нужно держать эту штуку в уме.
А потом мои глаза вновь нашли фигуру в тёмных латах, и поток мыслей переключился обратно.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Я смотрел на неподвижное тело паладина, а в груди бушевала злость. По большей части на Айнхэндера, но в немалой степени и на саму девушку. Какой идиоткой нужно быть, чтобы раз за разом предлагать сдаться тому, кто уже показал себя хитроумным и беспринципным врагом? Солнечный ребёнок, твою мать!
Раздувая эту злость, я намеренно пытался заместить чувство сожаления и горечи. Не знаю, почему меня так сильно зацепила смерть Амидраэль. Возможно, в ней я видел тот самый идеализированный образ рыцаря, который почти никогда не встречается в обычной жизни? Человека достойного и порядочного. Эти качества вызывали у меня уважение. Чаще всего подобные люди платят за своё благородство, если не жизнью, то деньгами и здоровьем.
Как и произошло сегодня.
Похожие качества привлекли меня в своё время в Авроре. Её прямота и открытость. Быть может, поэтому убийство паладина ударило по мне. Я легко мог представить свою жену на песке в лужи крови, и сама мысль об этом заставляла ногти впиваться в ладони.
Что ж, меня нельзя назвать человеком благородным и великодушным. Возможно, именно такие и нужны, чтобы заставить ублюдков, подобных Айнхэндеру, выть от боли.
И я тебе обещаю, Айн. Перед тем как сдохнуть, ты будет кричать и молить о пощаде.
Глава 26
Между мной и Малааком оставалось всего два противника. Устраню их, и моя цель будет на расстоянии вытянутой руки. Однако, чем ближе приближался этот миг, тем сильнее меня бил мандраж.
Причиной расшалившихся нервов являлась критичность моей миссии. У меня будет только одна попытка убить Малаака. Мобильность и скрытность — вот главное его преимущество. Где бы я искал этого высокомерного ушлёпка без Ристалища? Он может прятаться от меня по всей планете аж до второго пришествия Демиурга.
Правда, если у меня не получится избавиться от Малаака, я умру. В какой-то степени это пугало, я всё же не совсем растерял чувство самосохранения. Важнее другое, моя смерть будет означать, что близкие мне люди попадут под каток божественной и земной мести. Аларис, Малаак, их церкви, выжившие Буревестники и десятки тех, кому я успел оттоптаться на больных мозолях, смогут безнаказанно открыть охоту на моё окружение.
Поэтому боялся я не за себя, а за Аврору, Маджестро, Близнецов, Смоккера, Хоуп и остальных ребят, Дом Эвер’харн и семейство Вестелей. Всех тех, кто доверил мне свою жизнь, когда решил последовать за мной.
Пока на арене происходил групповой матч, пока кричащие фигуры рубились не на жизнь, а на смерть, у меня перед глазами стояла картина вчерашнего вечера. Ведь тогда в моей голове крутились ровно те же мысли, что осаждали меня сейчас. В мрачном расположении духа я цедил полусухой сидр, сидя в отстроенном борделе.
На расстоянии вытянутой руки расположился Маджестро и лениво бренчал на своей лютне. У него имелось лишь несколько слушателей из числа работников заведения, которые преданно взирали на музыкального кумира. Для жителей села и обычный бард — потрясающее шоу, а уж пернатый играл действительно на совесть.
Маджестро словно почувствовав моё состояние, заговорил:
— «Пока в твоём сердце живёт страх, тебе не сыграть свою лучшую музыку». Так говорил мне один из учителей в Коллегии Шёпотов. И он был прав, старик. До нашего знакомства я слишком часто позволял страху управлять моими руками. Дрожащим ладоням не суждено сотворить шедевр. Ты помог мне, братишка, — он покосился на меня и защипнул струну. — Ты!
— Лестно это слышать, но я ничего не сделал, — отмахнувшись, я опрокинул стакан.
— Не прибедняйся, — фыркнул кенку. — Иногда всё, что нужно, чтобы круто изменить чью-то жизнь — это сказать несколько верных слов в нужный момент. Тебе удалось, братиш.
— Может быть, но главная работа досталась тебе. Помнишь, как раньше ты всё бросал в случае опасности и закрывался руками?