Я откинул голову на спинку кресла и устало прикрыл глаза.
- Знаешь, что самое странное в этой ситуации? - и не дожидаясь отклика от друга, - его заинтересованность в делах Моретти. Арестовать его на территории Италии он не может, но все равно отчаянно пытается устроить с ним встречу. Для чего? Почему бы ни дождаться его корабли в российском порту и уж там устроить облаву? Это же стандартный вариант, зачем светить физиономией раньше времени?
- Потому что его цель не арестовать? - резонно замечает Таро.
- Именно, - провожу пятерней по затылку и массирую напряжённую шею. - Его посадили, а Викторыча убрали, хотя при последнем в городе царил порядок. Зачем?
- Возможно он пользуется чьей-то протекцией.
- Или он просто охреневший от жизни мент, решивший разнообразить своё скучное существование триллером. За одно и бабла поднять.
- Что ж, этот вариант мне кажется менее правдоподобным, но исключать не стоит.
- Чтобы узнать правду, нужно всего лишь предложить ему то, ради чего он все это затеял.
Таро подобрался на месте и с глухим звуком вытянул пробку из бутылки.
- Хочешь поймать его на взятке? - широко улыбается Таро, удивлённо изломив брови.
- Не я, а законный представитель правоохранительных органов. Отплачу ублюдку той же монетой. Хотел посадить меня, а присядет сам.
- Страшный ты человек, - салютует мне бокалом Таро.
- Всего лишь справедливый, - салютую в ответ.
Аня
Ужин в компании Агаларовых прошёл легко и даже уютно. Так приятно наблюдать за их влюблёнными взглядами и нежными, мимолётными прикосновениями. К вечеру с озера прибежала Злата - младшая сестрёнка Аделины - на ходу слопала несколько вилок салата и умчала к себе в комнату. Уговорить ее остаться и поужинать с нами не получилось даже у Таро, хотя он, как я поняла, пользуется в ее глазах особым авторитетом. Девчушка очаровательно поулыбалась ему и пресекла все уговоры одним: у меня по плану видео звонок с другом. Последнее слово она выделила интонацией и состроила забавную мордашку. Кажется, там любовь.
Давид весь вечер сидел задумчивый, поглядывал на меня периодически отчего сердце замирало. Я не могла прочитать его. Безразличная маска снова, как забрало, скрыло мужественное лицо, отнимая мизерный шанс разгадать его мысли. А у меня в голове, как назло, только и крутился вопрос: о чем он думает? Почему снова пролегла эта морщина между бровей? Почему отвечает односложно и не поддерживает беседу? Устал или есть повод для беспокойства?
Лично себя я начинала постепенно накручивать и к концу ужина совсем поникла. Ковыряла салат и дежурно улыбалась. К счастью, хозяева дома оказались весьма проницательны. Они заговорщически переглянулись, и Адель насупила аккуратные бровки. Одна рука легла на живот, а вторая на поясницу.
- Дорогой, что-то я так устала... спина разболелась, наверное, из-за долгого сидения. Идём спать? - расправила брови, перевала взгляд на нас, - Вы не обидитесь?
- Если ты устала, - Давид прожестикулировал крупной ладонью и поджал нижнюю губу.
- Прости, из-за нас тебе пришлось хлопотать по дому, - виновато улыбнулась ей, на что девушка подмигнула.
- Да, если бы ни хлопоты, мы бы с Таро весь день провели на озере. Оно прямо за виноградниками. Водичка там - парное молоко. И днём, и ночью, - сверкнула она озорным взглядом, обвила рукой предплечье мужа и делано застонала.
У Адель ещё нет этой забавной утиной походки, как на больших сроках, что даёт ей возможность быстро передвигаться. Спустя каких-то полторы минуты, их редкие реплики скрылась за дверью хозяйкой комнаты, погружая нас в тишину.
Я отчётливо слышала, как бьется кровь в висках. Учащенно. Взволновано. Украдкой взглянула на мужчину. Он сидит и смотрит в пустую тарелку с отстранённым видом. В очередной раз я задаюсь вопросом: что случилось? Неужели поцелуй в машине его оскорбил? Он ничего не почувствовал? Остыл?
К моему ликованию, Давид сжалился почти сразу. Поднял на меня кофейный взгляд, осмотрел лицо, шею, грудь. Удивилась, как под стол не заглянул, чтобы ноги рассмотреть. Это же его любимое местечко.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
- Пройдёмся? - наконец глухо выдаёт он, и я заворожённо киваю головой.
Из дома вышли в полной тишине. Молодой месяц тускло блестел серебром в глянцевых листьях винограда. Давид по-прежнему казался хмурым, но все же обхватил ладонью мою кисть и переплел пальцы. Его рука сухая, тёплая, надежная. Наделяет необъяснимым чувством безопасности, разливает в груди трепетную нежность и потребность вновь объясниться с ним. Я с трудом удерживаю язык за зубами. Слова на него не действуют. Сколько было сказано, а просветление появилось только после поцелуя. Да, короткого, поверхностного, но задевшего струны в его душе. Смахнувшего с них ледяную корку.
Немного терпения и упорства. Он здесь, со мной. Держит за руку и прогуливается вдоль виноградников. Было бы ему все равно, разве стал бы он так поступать?
- Хочу искупаться, - тихий шёпот вплёлся в гармоничную песнь цикад, когда в нескольких метрах от нас показалась зеркальная поверхность озера. Я прибавила шаг и с сожалением ощутила прикосновение прохлады там, где мгновение назад кожу плавили его пальцы. Телесный контакт прерван, но зрительный... Каждым позвонком я чувствовала его тяжелый взгляд. Он следил за малейшим движением. За тем, как снимаю обувь и зарываюсь пальцами в ещё тёплый песок на покатом берегу; как стягиваю джинсы, как пуговку за пуговкой расстёгиваю рубашку. Она длинная, ниже пояса. Прикрывает белье, но подаёт ноги в лучшем свете. Бабушка всегда говорила, что они у меня от ушей растут. В этой рубашке это особенно заметно.
Щетинистый кадык, наконец, подскочил вверх и рухнул обратно. Несмотря на темноту, я хорошо видела лицо Давида. Его глаза сверкали россыпью звёзд, когда он, облюбовав лодыжки, поднимал взгляд вверх, к коленям.
Руки от волнения немного подрагивали. Напряжение сгущалось и капало на плечи тягучей патокой. Я увязала в темноте его глаз, на дне которых бурлило желание, увязала в собственных фантазиях. Мне нужно сделать всего два шага, чтобы прильнуть к широкой груди отрывисто вздымающейся вверх. Моя красота - мое оружие. Он не оттолкнёт, не должен.
Запустив руку в волосы, я вынула несколько шпилек и распустила их. Лёгкие волны легли на плечи, выразительно обрамляя лицо.
Давид наблюдал из-под полуопущенных ресниц. С видом полноправного властелина миров. В ореховом взгляде мелькало одобрение, будь он котом, то уже бы заливисто урчал.
Шажок... ещё один.
Руки робко ложатся на грудь. Я привстаю на цыпочки, подбадриваемая оглушающими ударами его сердца, вколачивающимися в мою правую ладонь.
- Я не виновата..., - отрывистый шепот заучит жалко, но придать голосу силы не могу, - я люблю тебя и твоя жизнь значит для меня больше, чем все остальное. Я бы никогда не простила себя, если бы из-за меня твоя жизнь превратилась в ад...
Он вздыхает и прикрывает глаза.
- Я злюсь не на тебя, Аня. На себя.
- Но избегаешь ты меня. Прошу, не отталкивай, - голос дрожит и становится ещё тише. Я робко касаюсь упрямых твёрдых губ, в надежде, что он ответит. Что льдинки в его сердце тронет мое тепло. Надо долюбить... долюбить...
Лёгким поцелуем поочередно коснулась верхней губы, нижней, при этом, преданно заглядывая мужчине в глаза. Они стремительно темнели, зрачок заполонял радужку ещё чуть-чуть и проглотит полностью.
- Лучше бы я в тюрьме отсидел, чем отдал тебя кому-то другому. Сама мысль, что тебя касались чужие руки сводит меня с ума..., - хриплый низкий голос запустил по спине холодок. Меня знобило. Рядом с ним то ли жарко, то ли холодно. Разум путается.
Давид слегка наклонился ко мне и обжег дыханием нежную кожу возле ключицы. Царапнул колючей щетиной и запечатлел в лунке собственнический поцелуй. От его ласки мурашки бежали даже по затылку. Так хорошо... Я невольно прикрыла глаза и приподняла подбородок, позволяя ему больше.