Здесь гораздо теплее, суше. Чувствуется юг.
Самолет идет на посадку, но вдруг, не коснувшись земли, опять круто взмывает вверх. Мы опять делаем круг над селом. Внизу поворачивается маленькая быстрая речка. По ее мутной поверхности бегут лиловые водоворотики. Поворачивается зеленый луг. Поворачивается высокий, палевый, прошлогодний камыш. Каруселью несется небо, полное круглых пасхальных облаков.
Мы низко пролетаем над белым кубом новой мельницы. Возле нее видны волы и подводы с мешками. Мелькают соломенные и цинковые крыши, плетеные заборы, клуни, виноградники, фруктовые сады, церковь, длинный железнодорожный мост, по которому ползут наши танки.
Большой термометр, прикрепленный к стойке крыльев, показывает десять градусов выше нуля. Тепло. Самолет опять идет на посадку.
Самолет окружают - чудные молдаванские парнишки в высоких бараньих шапках, коричневых домотканых свитках и штанах, босые, с карими веселыми глазами и зубками, белыми и крепкими, как молодая кукуруза. Эти мальчишки смотрят на наш самолет как на величайшее чудо. Радостно приветствуют прибывших. Так они встречали своих освободителей, воинов Красной Армии, в 1940 году.
С 1941 года захватчики держали трудолюбивый, умный и талантливый молдавский народ, вновь попавший в кабалу, на положении рабов. Цветущую страну они превратили в колонию. Румынские бароны молдаван и за людей, собственно, не считали. Румынская "метрополия" у молдавского народа умела только брать. А сама ничего не давала.
Трудно поверить, что в Европе, в середине XX века, в цветущем и богатом селе, вы не найдете пары сапог, носового платка, десяти метров ситца, - я уж не говорю о патефоне, велосипеде, швейной машине, радио, газете - то есть о всем том, что прочно вошло в быт народов Советского Союза.
Впрочем, и сами "господа" румынские бароны, эти маленькие хищники, в свою очередь, являлись аграрным придатком еще более сильного хищника немецкого империализма. Так что молдавский народ изнемогал под двойным прессом. Из молдавского народа выдавливали все его жизненные соки с двух сторон. С одной стороны его жали румынские помещики, с другой стороны немецкие фашисты.
Единственная мельница, которую мы заметили с воздуха, принадлежала немцу. Немец был монополист. Он держал в своих руках всю округу, этот кулак и живодер. Он опутал своими сетями всех. От него зависел каждый местный земледелец. Все были у него в долгу. Все снимали шапки и низко ему кланялись.
Теперь Красная Армия освободила село. Немец-мельник сбежал. Он даже не успел разрушить мельницу - так стремительно наступала Красная Армия! Немец бежал, теряя штаны и высунув язык. Он оставил свой дом, лучший дом в селе, выстроенный с покушением на "стиль" - с террасой, со столбиками и стенами, выкрашенными масляной краской под мрамор. Он оставил свою контору со столами и стульями "модерн", свой несгораемый шкаф, свои бухгалтерские книги, списки своих должников.
Теперь в его доме остановился командир подразделения штурмовиков гвардии подполковник Шундриков.
На полу разостлана громадная карта. Подполковник Шундриков входит в комнату с большой вешалкой. Он накладывает ее на карту. Она служит линейкой. Он проводит по линейке красным карандашом черту. Это новый курс на Кишинев, на Яссы.
- Не угонишься за пехотой. Скоро и карты не хватит, - говорит Шундриков, - надо новые листы подклеивать.
Сквозь открытое окно врывается шум моторов. Подполковник мельком смотрит на небо:
- Наша пара возвращается с разведки. Садятся.
Через пять минут в комнату входит пилот в шлеме, в комбинезоне, в унтах, с большим целлулоидным планшетом у колена.
- Товарищ гвардии подполковник, с разведки вернулся лейтенант такой-то. Разрешите доложить?
- Докладывайте. Где были? Что заметили?
- Пересек Прут, Жижию, дошел до Ясс, прошелся на запад вдоль железки.
- Ну, что там видать?
- На станции стоят пять составов.
- Вчера ж было семь?
- Два состава ушли.
- Зенитная артиллерия бьет?
- Бьет, но слабо.
- А что на дорогах?
- Маленькое движение.
- Туда или оттуда?
- Главным образом оттуда.
- Понятно. Балочки хорошо просмотрели?
- Балочки просмотрел хорошо. В квадрате девятнадцать - сорок восемь обнаружил обоз и обстрелял. Ну и паника там поднялась! Кто куда... Разбежались во все стороны.
- Правильно, - сказал Шундриков. - Это им не сорок первый год, когда у них было превосходство в воздухе.
Глаза подполковника Шундрикова весело сверкают.
Не завидую я фрицам, которые встретятся с Шундриковым на земле или в воздухе. Это прирожденный воздушный боец. Штурмовик до мозга костей. Человек железного мужества, стремительных решений, он беззаветно храбр, грозен в бою, беспощаден к врагам и доброжелателен, даже нежен, к своим товарищам.
Он выглядит очень молодо. В нем есть что-то мальчишеское, задорное, почти детское. Он худощав, строен, быстр в движениях. Его руки, привыкшие к штурвалу, постоянно работают. Если он рассказывает что-нибудь, особенно какой-нибудь боевой эпизод, его узкие, гибкие ладони ловко и быстро изображают все то, о чем он говорит.
Он командует подразделением штурмовиков. Шундриков идет на самые ответственные, самые опасные задания.
...Немцы сильно бомбили с воздуха одну из наших переправ на Днестре. Над Днестром стоял туман. Но для Шундрикова не существует нелетной погоды. Он сел на свой ИЛ и с группой штурмовиков пошел громить гитлеровцев. Он обрушился на "юнкерсы", повисшие над переправой. Он разогнал их и барражировал до тех пор, пока наша пехота не переправилась на западный берег.
Тем временем гитлеровцы вызвали свою истребительную авиацию, и только на одного Шундрикова ринулось четыре "мессера". Шундриков и его группа в этом бою показали высокий класс летного искусства. Шундриков обманул "мессеров". Он ушел от них на бреющем полете, по балкам, по лощинам, делая зигзаги, петляя, и в конце концов замел свои следы и скрылся.
В тот день, когда я познакомился с подполковником Шундриковым, он сидел за столом на командном пункте и занимался подготовкой перевода своего подразделения на новую точку, на запад. Позвонил телефон. Шундриков взял трубку:
- Алло! "Незабудка" у телефона... Здравия желаю!.. Как?.. Газету? За девятое апреля?.. Нет, еще не читал! Никак нет. Все время в движении... Так точно... Сводку по радио? Никак нет. Не принимал.
Шундриков некоторое время внимательно слушал, прижав трубку к уху, и вдруг побледнел, встал, вытянулся.
- Служу Советскому Союзу, - сказал он, отчетливо произнося каждое слово, и глаза его странно блеснули.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});