Читать интересную книгу Камбрия - Навсегда! - Владислав Кузнецов

Пустым местом Тристан быть не хотел. Стал исполнять все, что поручал отец, старательно. Если оказывался свободен — предлагал помощь травницам. Трудился без души, но — аккуратно. А скуке сказал, что это наука — из необходимых рыцарю. Помочь раненому товарищу нужно уметь. Это всегда пригодится.

Дня три назад принесли раненых — воинов передового отряда. Тристана, доказавшего равнодушную аккуратность, приставили к раненому рыцарю — пока к одному. Который в промежутке между забытьем и болью коротко рассказал: если бы не Немайн, саксы бы уже были здесь. Что сделала, как — ничего не сказал. Но надежда услышать продолжение истории про Учителя неожиданно привязала лекарского сына к раненому.

Он уже не слышал за спиной тоненьких шепотков травниц: «Парень, а какой заботливый!» И солидного покряхтывания заходящих на перевязку легко раненых: «Из него может выйти толк. И сиде недаром глянулся…» Просто делал рыцарское дело — помогал товарищу.

На выстругивание шин он теперь тратил редкие свободные минуты. Услышал мимоходом оброненное отцом: «Полотна и шин никогда не бывает достаточно!» — и взялся за неподъемное.

Анна под этим высказыванием тоже подписалась бы. Однако, в отличие от Тристана, за годы практики привыкла к тому, что жизнь пациентов это одно, а ее жизнь вовсе другое. Потому, передав опийную настойку и убедившись, что аннонки достаточно знают травное дело, успокоилась и направилась к лагерю. Найти свою палатку труда не составляло — лагерь маленького гленского легиона был во всем подобен лагерям римским. Правда, подразделения оказались неодинаковы — очень уж много народа пристало по дороге. Теперь эта вспомогательная когорта занимала половину лагеря — отчасти из-за численности, отчасти из-за меньшей организованности. Не то, чтобы Нион не старалась. Но сколотить из толпы добровольцев что-то боеспособное, на марше, за двое суток, при постоянном пополнении сырыми людьми? С такой задачей и Траян бы не справился. Разве — Цезарь.

Но эти люди, спокойно варящие себе суп из бобов и баранины, были так же нужны, как и все остальные в этом лагере. Они могли стоять на стенах. Могли строить полевые укрепления. Могли сражаться и умирать за отечество — даже не по долгу перед королем и кланом, а по собственному выбору.

На главной улице лагеря человеческое мельтешение всегда несколько ограничено, и за тем внимательно следят дежурные — она для гонцов и командиров. Но она-то как раз командир! Анна задумалась: а не переменить ли ведьминскую распущенную копну на воинские косы? В молодости носила… В молодости? А теперь что, старость? Под глазами сине от недосыпа, но морщины куда-то подевались. Потому как старость — это как раз то, что было до появления сиды. Жизнь без новизны, надежды, целиком уместившиеся в детей. Тут никакие маски надолго не помогут!

Но ведь смогла! Пробилась к сиде, стала чем-то другим. Новым. Может, потому, что никогда не видела себя только ведьмой? Всегда что-то было: колесницы, охота, дела клана… Семья. Ее семья! Может, судьба нарочно послала ей тогда вдовство — к нынешним временам готовила? Чтоб отвыла, отгоревала — да нашла себе нынешнего… Чтоб и в семье была главной, и было, к чьему плечу прижаться после выездов к больным да к скотине. Согреться телом и душой. Без этого доброго тепла, не то чтобы послушного — нет, терпеливого и невозмутимого — кем бы она стала?

Анна шагала легко и уверенно. Ведьма ходить умеет — не всюду и не всегда проедешь верхом, а Первая в клане — это ведь не просто самая умелая. Это та, которая больше всех пользы клану сделала. И вреда его врагам, не без того…

Уже подходя к палатке, расслышала знакомый запах овсяных лепешек и жареного сыра. Очередь стряпать была за Эйрой. Которая, разумеется, давно изучила пристрастия сестры. Впрочем, нелюбовь к овсяной каше не обязательно означает неприятие и всех прочих блюд из овса: тот же половинный хлеб, из смеси овса с ячменем, сида ест и не морщится.

Эйры внутри не оказалось.

— Я младшую ученицу отпустил. Дай, думаю, старшую побалую…Мне, знаешь, за ученицами сид ухлестывать пока не доводилось. Интересно!

Анна хлопала глазами, разглядывая мужа, недолго. Потом уперла руки в боки.

— Ты чего тут вообще делаешь? Из двоих кормильцев у семьи, одна в походе — больше, чем достаточно! Ты подумал, что будет с детьми, если мы не вернемся?

— Думал, — хмыкнул тот, — Вот не поверишь — думал. И надумал, что старшенькие уже взрослые. Выживут, и о младших позаботятся. Клан поможет. Опять же, если ты погибнешь на службе у Немайн — та о семье позаботится. Обещала же дочерей в ученицы взять. А мне твою честь ронять неохота. Ты ведь ученица сиды, значит, числишься, как копье рода Дэффида. А от Анны верх Иван кто пойдет? Никого не выставить — стыдно. А если обидел, нарушив уговор — можешь со мной развестись.

— Негодяй… — а сама обняла. Вот так, как и любила всегда — чуток сбоку. Чтоб не виснуть на шее, а вдоволь потереться о шершавую щеку, — Так я тебя и отпустила! Тебя ж, кажется, ученицы сид интересуют? Так куда ты от меня денешься!

Анна еще припомнила — кто ставил палатку. Кажется, Эйлет лично. Девчонка серьезная, можно доверять. И надеяться, что не рухнет. Оставалось высмотреть, в какой стороне постель. Любая. Все равно они одинаковые…

До возвращения Немайн оставалась целая стража.

Дэффид окинул взглядом собравшихся за столом. Половина семьи. Уже завтра — останется меньше. Эйлет с полусотней топоров уйдет вверх по течению — строить мост. Остальные разойдутся по работам — и он их увидит разве у котла. После, правда, будет день сравнительного отдыха. Предбоевой. Когда не нужно будет работать до упада — а вот мелких хлопот будет — море.

Особенно — у вождей. А они теперь все — вожди.

Эйлет — острое лицо, сжатые в щель узкие губы. Мужская одежда. Ходит вразвалку — как всадник, а не моряк. Три сотни человек, полдюжины погостов, три больших волока — все ее. Самого Робина поймала за руку. Ни медяка не потеряла зря. Была бы парнем, Дэффид бы точно знал, на кого оставить большое дело. Не трактир, а новое: сенат, иноземную торговлю, плавильни и сукновальни. Впрочем, дочь нашла хорошее занятие сама. Волоки в верховьях — дело доходное. А если ухитриться связать не только реки, текущие на юг — так можно получить свое с торговли и войны не только в Камбрии. Жаль, в войске нет никого из Поуиса — горное королевство как раз контролирует верховья. А иной сынок многодетного принца или младшего короля мог бы и согласиться поменять наследный клочок земли на звание принцепса всего Дехейбарта да торговую империю.

Эйра. Огромные — дома таких не было — глазищи горят азартом и интересом. Сквозь усталость, через настороженность, что не отпускает даже в семейном кругу. Коса одна — зато в нее вплетена не жалкая лучная стрела, а наконечник от дрына, каким стреляют «скорпиончики». Чтобы все видели — легат Эйра верх Дэффид поведет в битву все семь колесниц Диведа — по одной от клана, да ее. О, разумеется, она будет слушать свою колесничую, Анну Ивановну, очень внимательно. Как младшая ученица, как добрая подруга. И как начинающая ведьма — опытную.

Кейр — весел и бодр. Звезд с неба как раньше не хватал, так и ныне ничего не изменилось. Но — парень хороший. Не трус, верен, в делах не без хитринки. С трактиром управится, да только что теперь трактир. Главное — те парни, что встанут в первую шеренгу лучников, смотрят ему в рот и чуть не молятся на бравого командира. Командовать лучниками клана в его возрасте — честь большая, хоть и с червоточинкой — на эту должность никогда не назначают лучшего стрелка. Потому как стрелять ему и придется меньше всех. Впрочем, Кейр никогда не стремился быть самым первым. Он получал гораздо большее удовольствие, когда его признавали достойным в еще одном, новом деле.

Анна. Ученица — значит, тоже член семьи. Даже после, как срок учения выйдет, будет числиться в ближнем свойстве. Вот мужа ее пустили на семейные посиделки скорее от недоумения. Выгонять из шатра показалось неловко. Ну не случалось до сих пор в гильдейской и ведьминской практике семейных учениц! Вот и сидит — как это по латыни? — прецедент. Сам, кстати, понимает, вот и помалкивает. Жену разглядывает. Будто год не видел. Ну, да любит он ее… Дэффид представил, как вернется к Глэдис после похода, с победой. Хорошо! И особенно хорошо — проскочить мимо торжеств, сразу домой. А эти вот и перед боем сподобились.

Немайн. Вот уж сегодня — точно, не Немхэйн-Неметона, а Майни. Радость ушастая! Та, что принесла горькую, как мед с вересковых полей, славу Британии на голову новой семьи. Болтает взахлеб, развернула по уху на сестру, и сама трещит сорокой. Ей-то все нормально и привычно. Которая у нее битва впереди? Сотая? Тысячная? И все-таки — проскальзывает предбоевая тоска. В старательной радости, в ненапускном счастье свидания с родичами. Пусть епископ говорит про жизнь равно вечную — что для обычного человека, что для ушастой. Умирать страшно. Даже тому, кого скоро ждет старость и та же смерть. Кем же надо быть, чтобы раз за разом ставить бесконечную сидовскую жизнь на военный случай, на собственное мастерство, на мужество и умение товарищей? Как надо верить — в новую семью, в новый свой народ? В свою правду?