Читать интересную книгу Свет вечный - Анджей Сапковский

Тогда досталось не только предместьям, вспомнил Рейневан. Ворота были разбиты, стены взяты штурмом, Змрзлик и Пухала ворвались в город, учинив резню и пожары, после которых Глогувек не оправился до сих пор. Черными от сажи и копоти были каменные дома на рынке, руину, несмотря на идущее восстановление, представляла собой южная часть города, окрестность колегиаты[139] Святого Варфоломея. Самой колегиате тоже хорошо перепало, серьезно пострадал монастырь францисканцев.

– Угнетающее зрелище, не так ли, Рейневан? – князь Болько Волошек облокотился локтями на стену. – А тебе то известно, что городу и так еще повезло. В то время, в марте, когда я договорился с вами, Прокоп прекратил поджоги и приказал освободить взятых в плен горожан. Освобожденные взялись за восстановление, только благодаря этому название Глогувек не исчезло с карты Силезии. А не скоро еще вернутся на карту Прудник, Бяла и Чижовице.

– Я не допущу, чтобы следующие города постигла участь Прудника и Бялой, – продолжил князь. – Глогувек уцелел благодаря союзу с вами, гуситами. Который я заключил по твоему совету, Рейнмар, друг и товарищ с пражского университета. Я помню об этом. Поэтому настаивал, чтобы сейчас ты находился в составе Прокопового посольства. Поговорим об этом, но в палатах, за вином. За большим количеством вина. Вид этих пожарищ регулярно будит во мне желание напиться до смерти.

– Я слышал, – Волошек покачал венгерским в бокале, – что во Вроцлаве на тебя наложили анафему. Так что добро пожаловать в братство! Сейчас мы мало того, что товарищи, жаки[140] с пражского Каролинума, но и оба под анафемой. Мне досталось за соглашение с вами, ясное дело. И за то, что я тогда тому ксендзу дубинкой череп проломил. Но мне плевать на их анафемы. Могут проклинать до Судного дня, имел я их. Меня, приятель, и так с помпой Меньшие Братья в отстроенном глогувецком конвенте похоронят, в крипте, будут петь над гробом, молиться, жечь свечи и ладан. Полная помпа и парад будут, не знаю, курва, почтят ли так епископа, когда он протянет ноги, что, впрочем, дай нам Боже как можно быстрее. Ты удивляешься, откуда я это знаю: о своем погребении. Есть у меня, браток, один прорицатель в услужении, sortiarius и чародей.[141] Такой он, правда, мелковатый чародеешка, кур и уток ловит, потрошит, по потрохам будущее предвидит. Но предвидит удачно, надо признать.

– Так это он, этот гаруспик,[142] такие похороны тебе наворожил? Дай-ка угадаю: в преклонном возрасте? После счастливой жизни? В славе и богатстве? Дай-ка угадаю: платишь ему щедро? Обеспечиваешь благосостояние семьи, родственников и знакомых?

– Ты зря ехидничаешь, – нахмурился князь. – Вещун вещал не для выгоды и не для того, чтобы подлизаться. Потому что не побоялся предсказать мне такие вещи, за которые я его едва не приказал волочить конями. Он предсказал мне… А, это не твое дело. Впрочем, что должно быть, то будет. Судьбу не изменишь.

– Но судьбой можно управлять.

– На это, откровенно говоря, я и рассчитываю, – признался Волошек. – Чародей, разумеется, предсказал мне по утиной требухе жизнь долгую и в достатке, потом смерть в славе и почете, и пышные похороны. Но я по этому поводу не стану почивать на лаврах и пассивно ожидать того напророченного счастья. Я хочу управлять судьбой. Мир стоит на распутье, сам знаешь. Силезия тоже оказалась на распутье. Я вроде знаю, что хочу делать, решение почти принял. Но сначала хотел с тобой повстречаться, как со старым товарищем. Поэтому потребовал, чтобы ты был в посольстве. Доверяю тебе.

Рейневан глотнул венгерского без комментариев.

– Ровно год тому, – продолжил Волошек, – над Страдуней, когда как и сегодня на вербе цвели котики, ты мне рассказывал о революции. О колеснице истории, которая вихрем сметает Старое, чтобы освободить место для Нового. Ты мне советовал, чтобы я присоединялся к победителям, потому что побежденным горе, а победителей ожидает слава, власть и могущество. Расстилал миражи предо мной. Прошел год. Сегодня Великая Суббота. Завтра Пасха. Прибыл Бедржих из Стражницы, посол от Прокопа. С пропозицией, с конкретным предложением. Я хочу знать, честная ли это игра? Рейневан? Должен ли я заключать союз с Прокопом и Корыбутовичем?

Болько Волошек, хозяин Глогувека, наследник опольского княжества, Пяст из Пястов, впился в Рейневана пронзительным взглядом.

Рейневан не опустил глаза.

– Заключая союз с Табором, – серьезно спросил князь, – я сяду на колесницу истории или оступлюсь в пропасть? Что представляет собой это грядущее и взлелеянное в мечтах Новое? Рай? Или апокалипсис, который провозгласит: «Горе победителям наравне в побежденными»? Должен ли я заключать союз с Прокопом и Бедржихом, с их идеей, с их верой? Положи руку на сердце, Рейнмар, посмотри мне в глаза. И скажи как другу, как товарищу с универа, ответь одним словом: да или нет? Я затаил дыхание.

* * *

Светлое Христово Воскресение с самого рассвета приветствовало Глогувек солнцем, весенним теплом и пением птиц. Раззвонились колокола, тронулась процессия пасхальной заутреней.

Surrexit Dominus, surrexit vereEt apparuit SimoniAlleluia, alleluia!

Процессию вел настоятель миноритов и одновременно колегиатский лектор. За ним следовали другие Меньшие Братья. За ними шли рыцари, судя по гербам, в основном польские. За ними знать, горожане, купцы. Немногочисленные, которые остались в разрушенном и лишенным значения городе.

Advenisti desiderabilis,quem expectabamus in tenebris,ut educeres hac nocte vinculatos de claustris.Te nostra vocabant suspiria,te larga requirebant lamenta…Alleluia![143]

Процессия подошла к монастырю францискацев. Волошек преднамеренно выбрал это место. Вид побитых, обгорелых, но по большей части уцелевших стен должен был нести послание. Он должен был напоминать, благодаря кому и чему эти стены стоят, как прежде.

Из свиты выступил герольд, одетый в табарт[144] со знаком золотого опольского орла. Подождав, пока стихнет шум и гам и настанет полная тишина, герольд развернул обвешанный печатями пергамент.

– In nomine Sancte et Individue Trinitatis, amen, – громко прочитал он. – Nos Boleslaus filius Boleslae, Dei gratia dominus Glogovie et dux futurus Oppoliensis, significamus praesentibus litteris nostris, quorum interest, universis et singulis.[145]

– Уведомляем, что для спасения мира, земли и наших подданных мы даем обет и клятву союза, братства оружия и веры с Сообществом Табора и всеми союзниками Табора. Клянемся верно стоять на стороне Табора и совместно бороться за мир и стабилизацию, то есть совместно нападать на других, стабилизации препятствующих.

Настоятель францисканцев побледнел, стал белым, как саван покойника, похоже выглядели остальные монахи и священники. Хотя князь предварительно подготовил их к тому, что должно было произойти, шока они не избежали.

– В награду и для компенсации настоящему союзу земли и крепости наши, в дополнении перечисленные, Табору даруем, за исключением тех, которые для себя оговариваем. Взамен Табор обещает нам земли и крепости в дополнении перечисленные, а ныне другим принадлежащие, которые мы в борьбе за мир у нынешних владельцев отберем.

– Factum est, – закончил герольд, – in Dominica Resurrectionis Anno Domini MCCCCXXIX ad laudem Omnipotentis Dei amen.[146]

Тишину не нарушил даже шорох.

Из свиты выступил князь Болеслав Волошек, сын Болеслава, внук Болеслава, правнук Болеслава, Пяст из Пястов. Он был в полных доспехах, золотая цепь на груди и горностаевый воротник делали его похожим на короля. По правую сторону от него стоял маршал, тоже весь в латах, за ним сенешаль,[147] по бокам гости князя, польские рыцари, один Леливита, второй Корнич. По левую сторону от князя стоял бледный настоятель францисканцев. Позади выступал хорунжий с хоругвью.

– Также уведомляем всех вместе и каждого отдельно, что для укрепления союза с Табором мы принимаем святое причастие способом Христа, то есть под обоими видами, sub utraque specie, никого, однако, из наших подданных к такому причастию не принуждая и свободу обряда гарантируя. Клянемся также четырьмя статьями, провозглашенными и принятыми свободными людьми в Чешском Королевстве.

Герольд отодвинулся. Волошек сделал шаг вперед, сенешаль и аббат остались позади. Со свиты появился Бедржих из Стражницы, которого до неузнаваемости изменила черная, затянутая кожаным ремнем сутана. Гуситский проповедник держал поднос и золотую красиво выгравированную чашу. Волошек поднял правую руку.

– Клянусь, что в княжестве, Богом мне данном, свободно, безопасно и беспрепятственно будет провозглашаться слово Божье. Что Тело и Кровь Господа Христа будут раздаваться верным под обоими видами, хлеба и вина, по установлениям Писания и учения Спасителя. Что папские священники будут лишены светской власти над богатством и временным имуществом, и что временное имущество и богатство будет у них отнято, ибо мешает им жить, верить и учить так, как поступал Христос со своими апостолами. Что все смертные грехи и явные проступки против закона Божьего будут покараны. Да поможет мне Бог и Святой Крест.