котором было всего слишком много: стальной клоп утром, грязевая башня вечером, много, коридорная Маргарита, она положила глаз на Хазина, любит ловить окуней, а я собирался запнуться и подвернуть ногу, но вдруг мы оказались на Центральной площади.
— Почему вы меня не оставили? — спросил Шмуля. — Почему вы меня таскаете как патефон…
Площадь была освещена, а сам памятник словно стал выше, пленка надулась, и фигура адмирала под ней почти не угадывалась.
— Гениально… — выдохнул Хазин.
— Ай эм а диско дэнсер, — сообщил Шмуля.
— За мной!
Хазин побежал через площадь, а мы со Шмулей за ним, мы бежали, сильно стукаясь друг о друга. Хазин опередил нас, перепрыгнул через натянутую между якорями цепь и юркнул под пленку.
— Он похож на дирижабль, — сказал Шмуля. — Чичагин, как цеппелин…
Памятник нависал над нами, наваливался, пленка раздувалась и опадала, словно адмирал на самом деле собирался взлететь, дышал паровозом.
— Залезайте! — позвал из-под пленки Хазин.
Мы пролезли и увидели Хазина, стоявшего в обнимку с копытом. Оказалось, что постамент памятника не так уж высок, в метр, и адмирал не возвышается над площадью, а вполне в доступности.
— Это адмирал? — глупо спросил Шмуля.
— Это его боевой конь, — пояснил Хазин.
— Инцитатус! — сказал Шмуля.
— При чем здесь это? Смотрите лучше!
Хазин достал автомобильные ключи и постучал по копыту. Звук получился пустой и деревянный, как в дно капового ковша.
— Он что, из бумаги? — оторопело спросил Роман.
Смешно. Памятник Чичагину, стоящий в центре Чагинска, оказался сделанным из папье-маше. Или из пенопласта. Из чего-то легкого и гулкого.
— Это гипс, — пояснил Хазин. — Он отлит из скульптурного гипса.
Хазин издал нутряной ликующий звук и тут же постучал по копыту еще.
— Может, он выше настоящий, — предположил Шмуля. — Выше колена.
— Да, только копыта глиняные! — Хазин постучал одновременно себя по лбу и коня по копыту.
— Не понимаю…
Шмуля поковырял копыто.
— Они ставят муляж! — с восхищением сказал Хазин. — Вместо памятника из бронзы — памятник из бумаги! Главное, ее правильно пропитать… олифой!
И креозотом. Олифа и креозот, Харибда и Азатот, рабочий и колхозница, клоп-мормышка-Че Гевара…
— Это точно Чичагин? — Шмуля попытался сделать шаг назад, чтобы обозреть памятник на расстоянии. — Почему креозот?
Но пленка натянулась, и разглядеть всадника у Шмули не получилось, но он все равно утвердительно кивнул:
— Да… В Афинах точно такой же…
Я тоже постучал по копыту.
— Пластик.
Пластиковый адмирал Чичагин. Богатый день.
— Пластик, между прочим, весьма долговечный материал, — сказал Хазин. — У меня есть расческа с первого класса…
— Прогоркла жизнь, как папиросочка… — пропел Шмуля. — Я же говорю, Воркутин украл у меня стихи…
— Вы что, не поняли?! — восторженно спросил Хазин. — Это же не Чичагин вовсе!
— Возможно, модель, — предположил я.
— Чичагина? — поинтересовался Шмуля.
— Нет, это модель памятника, — сказал я. — Но не окончательная. Такие делают для технических нужд, для примерки. Чтобы посмотреть, как впишется монумент в среду. А потом поставить настоящий.
— Тренировочный памятник? — необычайно рассудительно спросил Шмуля.
Я не нашел, что на это ответить.
— Это не тренировочный памятник, — сказал Хазин. — Это вообще не памятник. То есть памятник, но не Чичагину…
Хазин потер лоб.
— Это Крыков! Крыков спер все деньги! Он памятник заказывал… Должен быть из бронзы, а он из пластика! Если узнают…
Крыков, как всегда, экономист, подумал я. Берется за дело, обеспечивает размах, осваивает бюджет, затем до мексиканской границы.
— И что нам делать? — спросил Хазин. — Когда все так чудесно… когда мы так…
Я старался думать, получалось плохо. Что делать…
— Что делать?
— Я могу сыграть на расческе, — предложил Роман. — Как поэт Алексей Кольцов…
Шмуля немного погудел в пальцы.
— И все-таки, — Хазин настойчиво ковырял копыто. — Что нам делать с этим конем? Со скульптурой…
— Ничего, — ответил я. — Мы к этому отношения не имеем. Не наши проблемы.
— Точно, Витенька! Мы тут совершенно посторонни! Это все Крыков! Крыса Крыков!
— А камень настоящий вроде бы. — Шмуля постучал кулаком по пьедесталу. — Гранит.
— Крыков освоил бабло и соскочил… — продолжал Хазин. — Могу поспорить, Витя, эта сука Крыков все-таки соскочил… А мы остались тут… Ты, я и картонный конь…
— Инцитатус, — сказал Шмуля.
Хазин сел у пьедестала, сильно думая.
Шмуля смотрел вверх, в темноту.
— Мы книгу пишем… — повторил я.
— Я читал, что курсанты навигацкой школы всегда… начищают яйца коня Петра… Великого, — сказал Шмуля. — В смысле коня памятника… памятника коня… Это некая традиция в День военно-морского флота…
— Заткнись…
Некоторое время молчали вместе. Странный день, думал я в очередной раз. Конечно, не как День военно-морского флота, но мучительный ничуть не меньше.
— Мне, пожалуй, плевать, — сказал я. — Пусть делают, что хотят. Пластиковый адмирал… это…
— Это то, что мы заслужили, — прочувственно сказал Шмуля. — Пластиковый Чичагин как символ всеобщего декаданса…
Хазин достал плоскую коньячную фляжку и быстро выпил.
Неожиданно.
— Дай мне… — попросил Роман.
— А ты мне клопа!
Роман стал шарить по карманам, но до клопа не дошел, послышался шум двигателя, по площади ехал автомобиль.
— Не двигаемся! — зашипел Хазин.
Мы стали не двигаться, но машина все равно остановилась напротив памятника, по пленке пополз свет от поисковой фары.
— Мусора! — по-чревовещательски в нос сообщил Хазин.
— И Паша Воркутин! — добавил Шмуля тоненько.
Я замер.
Не хотелось, чтобы милиция застала нас здесь, у памятника. Не хотелось объясняться, зачем мы здесь…
Фара погуляла по пленке, погасла. Машина уехала.
— Сваливаем!
— А я останусь! — Шмуля капризно обнял копыто. — Здесь хорошо…
У меня не осталось сил бороться со Шмулей. Зачем мы встретили его утром? Хотя это он, кажется, залез…
— Ладно, вы тут веселитесь, а я пойду.
Хазин выбрался из-под пленки.
Я за ним, но Шмуля успел схватить меня за рукав.
— Там Паша Воркутин! — с ужасом произнес Шмуля.
Но никакого Паши там не встретилось, площадь была пуста, а якоря светились еще неприличнее. Хазин, все так же подпрыгивая, бежал в переулок.
Я поспешил за ним, и тут же за мной Шмуля сильно наткнулся на якорь, но устоял, дальше мы добрались до переулка почти без приключений.
Хазин ждал в «шестерке».
— Теперь я за руль сяду. — Я вытащил Хазина с места водителя. — Едем домой…
— Я неплохо вожу, — заметил Роман. — У меня категория «С» открыта…
— Тебе нельзя, — покачал головой Хазин. — Тебе нельзя, Шмуля.
Я закинул Шмулю в машину, Хазина затолкал на пассажирское сиденье.
— Я не Шмуля, — ответил Роман. — Я хочу в коттедж…
— Мы как раз в коттедж, — заверил Хазин. — Прямо туда, по Набережной, потом направо — и там коттедж… Что-то душно сегодня…
Хазин сделал три больших вздоха и выкрикнул:
— Не растебяка, но кулераст!
Это он сделал зря. Крякнула сирена, зажегся свет.