гарантии свободы совести перед Леопольдом капитулировала Трансильвания. Но она не была присоединена к Венгрии, а осталась, как и была, отдельной страной со своим правительством, которое назначал император, и особой канцелярией, ведавшей ее делами из Вены. Имре Тёкёли, чьи отряды в кампанию 1683 г. сражались на стороне турок, безуспешно пытался противостоять захвату Трансильвании Габсбургами и остался союзником султана до своей одинокой смерти на побережье Мраморного моря близ Стамбула (1705).
Воспользовавшись победой над султаном, Леопольд вынудил присмиревшее венгерское государственное собрание признать Габсбургов наследственными монархами Венгрии. Вместе с тем Венгрия сохранила свое обычное право, то есть решения и законы, принимаемые государственным собранием, не имели обязательной силы, пока не подтверждались судебной практикой. Это не умаляет победы Леопольда, которому при освобождении Венгрии удалось заручиться поддержкой князей и рейхстага Священной Римской империи, казалось бы, в своей частной династической войне. Протестантские князья, например курфюрст Бранденбурга, прежде опасавшийся, что Леопольд намерен исподтишка вернуть империю в католичество, заняли сторону императора. Так же поступил и правитель Баварии — несмотря на традиционное соперничество его семьи с Габсбургами. Имперский рейхстаг выделял средства и организовывал вербовку войск в помощь Леопольду, а с 1663 г. заседал непрерывно и потому мог принимать решения быстрее. С этих позиций Леопольд начал новый тур противостояния с Францией.
В 1688 г. Людовик XIV, воспользовавшись продвижением Леопольда на Балканах, вторгся в рейнские земли империи и скоро захватил почти весь Пфальц. Леопольд и штатгальтер Республики Соединенных провинций Вильгельм Оранский (ставший в тот же год английским королем Вильгельмом III) собрали коалицию, которая вскоре объединила большинство князей Священной Римской империи, а также правителей Савойи и Испании. Как и в Тридцатилетнюю войну, военные действия охватили заморские владения испанских Габсбургов: французские корабли нападали на испанские колонии в Карибском море и на суда с ценными грузами. В 1697 г. Рейсвейкский договор установил между враждующими сторонами перемирие, но не мир. После смерти в 1700 г. испанского монарха Карла II, не оставившего наследников по мужской линии, война разгорелась заново. Леопольд и Людовик сражались за владения Карла, а прочие европейские державы в ужасе думали о том, что французский король может заполучить Испанию и ее заморские территории.
В Войне за испанское наследство (1701–1714) Людовику XIV удалось склонить на свою сторону Баварию и разжечь мятеж в Трансильвании, который вскоре охватил и Венгрию. Леопольд между тем возобновил союз с Британией и Голландией. В 1704 г. британский полководец герцог Мальборо и глава имперского Военного совета Евгений Савойский в битве при Блиндхайме, что на Дунае, нанесли франко-баварскому альянсу решающее поражение. Это сражение чаще называют на английский манер — Бленхеймским — и обычно причисляют к победам британского оружия. На самом деле армия, которую вел герцог Мальборо, вовсе не была «пунцовой гусеницей» облаченных в красные мундиры британских солдат, которая, по выражению Уинстона Черчилля, проползла к победе через весь Европейский континент: британскую форму носили лишь 9000 бойцов 40-тысячного войска. Как и в случае Евгения Савойского, основу армии герцога Мальборо составляли полки, набранные либо в Голландии, либо в княжествах Священной Римской империи.
Бленхейм стал триумфом и для Леопольда. Он вновь продемонстрировал, что император все же способен вести за собой и оказывать — дипломатическими или военными средствами — то влияние, которое придает смысл его титулу. Военные подвиги Леопольда воспевались в пьесах и гравюрах. Одержав верх над турками, он уже превратился в австрийского Геракла, сокрушившего азиатские орды. Теперь же Леопольда, вставшего на пути Людовика, изображали либо германским Ахиллом, либо Одиссеем, чья Пенелопа — сама Священная Римская империя. Все эти образы, однако, отражали более глубинные сдвиги. Вне зависимости от казуистики юристов и столкновений «церемониальных грамматик» император из рода Габсбургов снова был первым лицом Священной Римской империи. Благодаря собственному упорству и умениям своих генералов Леопольд восстановил ту связь между династией и императорской короной, которая и позволяла Габсбургам претендовать на величие[259].
15
НЕВИДИМЫЕ ИСПАНСКИЕ МОНАРХИ И СМЕРТЬ ОКОЛДОВАННОГО КОРОЛЯ
Единственным Габсбургом, когда-либо посетившим колонии династии в Новом Свете, был францисканский миссионер, незаконный сын императора Максимилиана I брат Петр Гентский (ок. 1480–1572). Его забота о духовном и земном благополучии мексиканцев отмечена статуей на постаменте памятника Колумбу в центре Мехико. Статуя создавалась в 1870-х гг., и ее автор Шарль Кордье, не имея никакого представления о том, как выглядел брат Петр, вылепил его голову с бюста греческого философа Сократа, лишь добавив к нему тонзуру (которую францисканцы не выбривали)[260].
Но по крайней мере статуя, воздвигнутая в честь брата Петра, напоминает о человеке, который действительно побывал в Мексике. В заморских владениях Габсбургов, куда ни разу не заглянул ни один правящий представитель династии, изображения подменяли собой реальность, и физическое отсутствие монарха восполнялось образами, репрезентирующими его фигуру. Реальное и воображаемое сливалось в симулякр идеального короля, в иконографию, акцентирующую величие и могущество далекого правителя. Но формируемые так образы не только обозначали отсутствующего короля. Они маскировали его отсутствие, подменяя изображением предмет и материю, но одновременно обращаясь к той самой идее королевской власти, которая и делала монарха монархом[261].
Канон такой репрезентации сложился после смерти Карла V в 1558 г. По всем его владениям тогда прошли имитации его похорон с шествиями, черными полотнищами на зданиях и многоярусными погребальными помостами в соборах, богато украшенными изображениями императора, его владений и его побед. Установленные в центре помоста портрет, корона или урна символизировали тело Карла, уже преданное земле в монастыре Юсте (откуда его позже перенесут в Эскориал). Помосты так ярко освещались плотными рядами свечей, что в сумраке соборного нефа возникало впечатление «комнаты света». Печатались траурные альбомы, в которых для потомков описывалось устройство погребальных помостов, сценарии торжеств и достоинства почившего императора[262].
Помосты представляли собой временные сооружения из дерева, ткани и штукатурки. По окончании траурных ритуалов их обычно разбирали, хотя от соседства с таким множеством свечей иные успевали сгореть. Траурные альбомы, однако, сохраняли для будущих поколений правила проведения погребальных торжеств, показывали, как устраивать помосты, приводили наиболее подходящие для их украшения эмблемы и панегирики, расписывали порядок организации процессий и «живых картин» (tableaux vivantes). А еще они разжигали соперничество. Города по всей Габсбургской Испании соревновались в пышности и размере погребальных помостов, которые зачастую достигали высоты 30 метров и украшались портретами, гобеленами, геральдическими символами и зловещими изображениями смерти.
В Новом Свете помосты строились не менее великолепные, чем в самой Испании. В часовне Сан-Хосе-де-лос-Натуралес в Мехико в 1559 г. для Карла V соорудили 15-метровый крестообразный в плане