– А когда начались ваши размолвки? Примерно?
– Лет пять назад. Как раз после смерти Ильи. Я думаю, что, может быть, после смерти мужа она изменилась.
– Нет. Дело не в этом, – покачал головой Лука.
– Что? Почему? А в чем?
– Ты пять лет назад начала заниматься всеми этими надгробиями. И стала очень даже неплохо зарабатывать.
– И что? Я же ей сама сколько раз в долг давала, это же ей в первую очередь удобно было…
– Зависть, Зоя, – перебил Лука. – Зависть. К деньгам и успеху.
Зоя замолчала. Потом сказала:
– Ты думаешь?
– Ничему так не завидуют люди, как чужим деньгам и чужой славе. Возможно, Полина этого и не понимала. Но она завидовала. И переносила свои чувства на тебя – что это ты ей завидуешь. В чем люди обвиняют других – тем они сами страдают, это я уже давно понял.
– Зависть, значит…
– Да. И я завидую. Тем, кто успешнее меня и имеет возможность грести деньги лопатой. Более успешным своим коллегам своим завидую. И думаю иногда – а что, если зависть и меня сожрет и я тоже превращусь в злобное чудовище?..
* * *
– Зоя. Зоя, это я, Галина Гавриловна, – прозвучал в телефонной трубке надтреснутый, едва узнаваемый голос. Зоя вздрогнула. – Сегодня поминаем Полиночку, девочку мою ненаглядную… Ты приезжай, пожалуйста.
Зоя не знала, что ответить. С одной стороны, ей было жаль Галину Гавриловну, потерявшую единственную дочь. Ну и Полину тоже, до слез… Но, с другой стороны, даже смерть Полины не могла заставить Зою забыть о том, что она чуть не погибла по вине бывшей подруги…
– Галина Гавриловна, я не хочу, – честно ответила Зоя. – Я… – она сбилась. Хотела сказать – «я простила Полину, но от поминок меня увольте» – и не смогла.
– Она же была твой лучшей подругой… Как ты можешь… – простонала женщина. – Ради меня, умоляю, приезжай.
– Хорошо, – сказала Зоя. – Приеду.
…Зоя с Лукой отправились в город. По дороге обсуждали, стоит ли Луке появляться у Галины Гавриловны, потом решили, что не стоит. Во-первых, Луку не приглашали, и, во-вторых, то, что Лука теперь рядом с Зоей, возможно, ранит безутешную мать.
…Оказалось, что поминки как таковые не проводились.
Галина Гавриловна – одна дома. Вся в черном, с исплаканными глазами, но на удивление держалась бодро.
Расположились в комнате Полины. Зоя посмотрела на стены, увешанные картинами, которые рисовала бывшая подруга – цветы, цветы, цветы, – и ей стало нехорошо.
– Дети у соседки, – пояснила пожилая женщина. – На часок оставила у нее… Я, Зоенька, с тобой серьезно хочу поговорить.
– Слушаю вас.
– Зоенька, Полина, считай, была твоей родной сестрой, – начала Галина Гавриловна. – Вы же с ней с самого детства – неразлейвода… И я к тебе, как к родной, ну, ты помнишь. В общем, я что… Я хочу, чтобы ты усыновила Левушку с Глебом. Нет-нет, не пугайся! Дети со мной будут. А ты, по возможности, помогать станешь.
Первым порывом Зои было – отказаться. Но она сдержалась, напомнила себе, сначала надо обговорить, обдумать все.
– В чем будет заключаться моя помощь? – сдержанно спросила Зоя.
– Ничего сложного. Приходить иногда, уроки у детей проверять, меня подменять, если вдруг заболею… Ну, и главное, скрывать не буду, – помогать финансово, – спокойно произнесла Галина Гавриловна. – Ты дама не бедная, я знаю.
– Вы сообщили родителям Ильи, что Полины нет?
– Вот еще, – раздраженно произнесла Галина Гавриловна. – Их какое дело!
– Они не чужие люди.
– Чужие. Чужие они. В суд хотели подавать… Они на нас с Полиной в суд хотели подавать, ты представляешь?! Это склочники, это негодяи, это…
– За что в суд? – осторожно спросила Зоя.
– Хотели у нас Глеба с Левушкой отнять. Да кто им позволит…
– Наверное, они просто пытались доказать, что имеют право встречаться с внуками…
– Зоя, я тебя умоляю! Это страшные люди, я лучше их знаю, эти Родченки, что он, что она. Им бы в концлагере работать… Детей им доверить нельзя.
Зоя хотела возразить – ей родители Ильи вовсе не казались извергами, да и их методы воспитания – более разумны, чем непрерывное баловство вперемешку с руганью у Галины Гавриловны, но опять промолчала.
Пожалуй, Галине Гавриловне в этом вопросе ничего не докажешь. Так зачем же тратить время?
– А что с картинами? – оглядела комнату Зоя. – Послушайте, Полина была талантливой художницей, и…
– Я никуда и никому их не отдам, – быстро произнесла женщина. – Заходила эта ваша, перекроенная… как ее… Болконская. Вот хитрожопая дамочка! Предложила забрать у меня картины Полиночки.
– Как – забрать? – опешила Зоя.
– Вот-вот, я тоже от таких заявлений обалдела… Картины моей дочери останутся при мне. И никаких благотворительных аукционов, я в эту туфту не верю. Купят за копейки, а потом за миллионы продавать начнут.
– Минутку, Галина Гавриловна. Лена Болконская не собиралась отнимать у вас картины Полины, она, скорее всего, планировала устроить благотворительный аукцион, а деньги передать вам, детям… Это совершенно нормальная практика, и… Лена поступила благородно!
– Зоя. Зоя, детка, ты все еще веришь этой крашеной грымзе? Да она вся насквозь лживая… «Все собранные средства будут положены на счет Глеба и Льва!» – передразнила она. – Ха… Так я и поверила. И потом. Пусть даже без денег я останусь, зато никому не отдам картины Полиночки. Это единственное, что у меня от доченьки осталось! – Галина Гавриловна заплакала.
Зоя вздохнула. Она хотела возразить собеседнице, что на волне сочувствия за картины заплатят хорошие деньги, да и никто не просит Галину Гавриловну отдавать всё. И память о художнике останется у людей – какой смысл хранить картины в доме? Возможно, Галина Гавриловна надеется в будущем продать картины дороже, но Полина – не Ван Гог, не Пиросмани, ее творения не взлетят в цене после ее смерти. Подобных натюрмортов, пусть и талантливо нарисованных, – полно, как ни жестоко это звучит. И художников, пытающихся продать свои творения, – тоже полно. На рынке искусства – затоваренность и конкуренция, а желающих купить картины – очень мало.
У кого есть деньги, те покупают раскрученных авторов.
Предложение Болконской – очень выгодное, просто безумие, что Галина Гавриловна от него отказалась.
Зоя опять вздохнула сквозь стиснутые зубы. Потом спросила:
– Сколько вы хотите получать от меня на детей, Галина Гавриловна?
– Немного. Я экономная, ты же знаешь. Тысяч десять. Детям еще пенсию должны дать по потере кормильца, своя пенсия у меня есть… Прожить можно. Дело в чем. Дети – сироты, и они не должны чувствовать себя ущемленными. То есть если бы ты им еще, отдельно, покупала все эти айфоны-айпады, или как там они называются, я была бы просто счастлива, – спокойно заявила Галина Гавриловна.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});