С самого появления на Даркоувере им манипулировали. И кто мог заниматься этим, кроме землян? И какая цель могла при этом преследоваться — кроме как заставить его теряться в догадках, выбить у него из под ног почву, толкнуть к комъинам?
Мина с часовым механизмом — вот он кто! Арилиннские комъины приняли его — и теперь он в любой момент может взорваться прямо у них в руках!
Остер осторожно положил руки Кервину на плечи — так, чтобы не потревожить раны.
— Мне очень жаль, что мы не успели подружиться, — произнес он. — Хотя ты, наверно, сейчас думаешь, будто я говорю это потому, что мы все время были на ножах.
Джефф покачал головой. В искренности переживаний Остера не мог бы усомниться никто, обладающий хотя бы малейшими телепатическими задатками.
— Нет, не думаю, — ответил он. — Но что я могу поделать? И чего они хотели добиться?
Голос Остера стал совсем неслышен.
— По-моему, они надеялись, что с твоим появлением круг развалится.
— А теперь, когда мы обнаружили шпиона и можем снова его поймать?
— Если бы дело было только в этом! Но есть еще одна вещь; я пытался этого не замечать, но… — Лицо его стало совсем бледным и застыло, словно маска. — Джефф, что ты сделал с Элори?
Сил ответить у Кервина не нашлось. Его чувство вины, страх Остера наполняли комнату подобно отвратительным миазмам.
— Оставь нас, Джефф, — глядя прямо ему в глаза, произнес Остер. — Ради всех ваших земных богов, оставь нас. Я понимаю, что ты сейчас чувствуешь; но если это правда, если мы тебе не безразличны — оставь нас, пока все не погубил. Пока еще не поздно.
Он развернулся и вышел, а Кервин бросился ничком на кровать.
Остер был прав. Сумрачным эхом в голове у Джеффа отдались слова женщины — бывшего матричного механика из Старого города, жизнью заплатившей за то, чтобы приоткрыть Кервину хоть частицу его прошлого: «Ты найдешь свою любовь и погубишь ее, но вместе с тем спасешь».
Пророчество сбылось. Он нашел свою любовь — и уже подошел очень близко к тому, чтобы погубить ее. Может, он действительно спасет ее, если сбежит из Арилинна?
Кервин поднялся с кровати; на лице его застыла мрачная решимость. Теперь он знал, что делать.
Медленно, избегая заглядывать в украшающие стены великолепной комнаты зеркала, он стянул замшевые бриджи и зашнуровал низкие сапожки. Он облачился в черный кожаный мундир, снятый в день прилета в Арилинн.
Джефф замялся, когда взгляд его упал на матричный камень, и выругался; ему хотелось вышвырнуть кристалл в окно, но в конце концов он засунул матрицу в карман: «Она принадлежала моей матери; она отправилась с Клейндори в ссылку. Может отправиться и со мной».
Он снова замялся, когда взгляд его упал на вышитую, отороченную мехом даркованскую накидку, с которой все и началось, но в конце концов набросил ее на плечи. Это его собственная вещь; за нее заплачены деньги, заработанные на других мирах; да и черт с ней, с романтикой, в конце концов — это единственная его защита от ночного дождя и снега. Вряд ли есть смысл мерзнуть, с двумя ножевыми ранами-то. И — в высшей степени практическое соображение — на улицах Арилинна землянин будет выделяться, как одинокий эдельвейс на голых вершинах Хеллерса; накидка может ему сохранить анонимность, пока он не уберется подальше.
Он подошел к двери. Откуда-то доносился приятный запах готовящейся еды; драки на ножах, кровные раздоры, бесконечные телепатические операции на матричных кольцах, при одной мысли о которых мурашки по коже бегают — все это приходит и уходит, но практичная Месир так и будет составлять меню обеда, покрикивать на кирри, чтобы те ничего не перепутали, журить Раннирла за то, что он только портит аппетит перед обедом таким количеством вина, пришивать новые ленточки к воздушным платьям Таниквель, упрекать Коруса, что, мол, сколько раз говорить, нельзя отряхивать сапоги в обеденном зале… Издалека донесся ее бодрый, спокойный голос, и Кервина кольнула ностальгическая боль. Это его дом: единственный его настоящий дом.
Джефф миновал приоткрытую дверь; до него донесся свежий, цветущий аромат Таниквель, и он услышал, как она что-то напевает. На мгновение перед глазами у него промелькнула ее хорошенькая, — ладная фигурка с кудрями, собранными в пучок на затылке, в наполненной зеленоватой водой ванне. Нежность подступила к горлу комом; Таниквель еще не знала, чем кончился поединок с Раганом. Она выспалась после ночного сеанса и еще не говорила ни с Остером, ни с Раннирлом, ни с Кеннардом…
Он замер ледяным изваянием. Очень скоро между ними начнет — если уже не начала — виться паутина раппорта, и все узнают, что он задумал. Он должен уйти немедленно, не тратя времени на прощания и прочие сантименты — или они обязательно догадаются, что он задумал («О Боже, если они догадаются!»), и ему снова придется выдержать настоящую битву.
Кервин набросил на голову капюшон, молча спустился по лестнице; миновал Вуаль, отделяющую Башню от внешнего мира. Решительной походкой, гоня усталость, обогнул скопление строений у подножия башни и крошечный аэродром и направился в город.
Определенных планов у Джеффа не было; и даже намеков на планы. Куда ему податься? Земля давно отвергла его; теперь и на Даркоувере ему не находилось места. Впрочем, в конце концов, может, это самый лучший выход — вернуться в Земной сектор; пусть себе депортируют. Хватит противиться судьбе…
Хотя, если земляне подослали его к комъинам как живую мину с часовым механизмом… И если теперь он действительно возьмет да вернется и сорвет им этот план саботажа — наверняка ведь вынашивавшийся много лет… Что тогда?
Какая разница?
Какая теперь, черт возьми, разница?
Джефф поднял голову и вперился прямо в огромный красный глаз солнца. Тот медленно опускался за нависающую над городом громаду Арилиннской Башни; а из-за горизонта накатывались темнота, промозглый холод и тишина. Последний отблеск Кровавого Солнца померк. На внутренней стороне зажмуренных век Кервина в бледном ультрафиолете отпечатался на мгновение силуэт башни — и растворился в мелком дождике. Единственный огонек пытался еще доблестно пронизать лучиками туман, но потом и он потускнел, истаял совсем, Кервин стряхнул с ресниц дождевые капли, решительно развернулся спиной к башне и направился вглубь города.
Он отыскал такое место, где в нем не признали бы ни землянина, ни комъина — где смотрели только на цвет его денег, зато предоставляли уединение, койку и достаточно вина, чтобы нереальными казались возникающие картинки, когда он неотвязно и тщетно прокручивал в памяти события последних недель. Планы на будущее могли подождать. В настоящий момент ему хотелось одного — отучиться думать. В конце концов он заснул, но по-прежнему в темноте неясно звучали голоса, возникали расплывчатые лица и туманные воспоминания, кошмарные и болезненные. Потом он вроде бы как очнулся от долгого забвения (скорее ступора, чем сна), с немалым трудом осознал, кто он и где находится — и увидел их всех, плотным кольцом окруживших кровать.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});