Этот военный план показался мне для людей в нашем положении самым приемлемым. Я его одобрила. Мы привязали животных как можно надежнее: небольшие группы тибетских мародеров, не решаясь напасть на караван открыто, имеют обыкновение ночью пугать животных ружейными залпами. Когда перепуганный скот срывается с привязи, они гонятся за ним. Почти всегда им удается поймать несколько голов, и они угоняют их и продают подальше от места разбоя.
Йонгден настоял на сооружении баррикады из мешков и ящиков с дорожными припасами. Она должна была служить нам прикрытием при стрельбе в противника. Однако, хотя мой приемный сын и мог по праву считаться у себя на родине выдающимся ученым, военное дело даже в самой скромной степени не входило в круг его познаний. Не баррикада защищала нас, но скорее мы оказали ей эту скромную услугу, подпирая и поддерживая ее в равновесии своими телами.
Немного было в моей жизни таких восхитительных ночей, как эта ночь, когда каждое мгновение мы ждали вторжения разбойников в наш маленький лагерь. Конечно, не перспектива нападения придавала очарование нашему бдению…
Церинг, усевшись у входа в свою палатку с чашей чая под рукой, пел, отбивая ритм палкой о бронзовый котел (такие котлы изготавливают на востоке Тибета и продают по всей стране). Он передавал сказания страны Кхан, несомненно больше чем тысячелетней давности, воспевая леса, снежные вершины, подвиги национальных героев. Эти сказочные витязи были разбойниками, так же как и бандиты, чье близкое соседство заставляло нас бодрствовать, так же как и сам певец — насколько мне известно, принимавший участие не в одном жарком деле — и как все обитатели этой страны отважных дикарей, где еще слывет за доблесть архаическая война с караванами.
Церинг пел хорошо. В его голосе, мужественном и в то же время нежном, сочетались героические созвучия с мистическими интонациями. Его песня возрождала образы богинь и святых лам. Порой строфа заканчивалась страстными устремлениями к духовному пробуждению. «Дук мед, джиге мед, Саггиас тхоб пар шог» — «О, если бы я мог достигнуть блаженства Будды, не знающего ни страдания, ни страха».
Даже будничный котел пел в такт и в тон его стихам. Его металл вибрировал бархатными переливами колокола. Этот железный певец был неутомим, до самого рассвета продолжался его удивительный сольный концерт. Вернулись продрогшие дозорные и бросились разжигать костер и готовить свежий чай. Церинг умолк. Сладкозвучный котел вернулся к своим повседневным обязанностям и, наполненный до краев водой, стоял на пламени костра. Йонгден сладко спал на своей баррикаде вместо подушки.
Воры на нас не напали, но остались поблизости. Когда мы кончали завтракать, они появились перед нами все трое. Каждый вел лошадь под уздцы. Мужчины вскочили и подбежали к ним.
— Кто вы… Мы вас вчера видели. Что вы здесь делаете?
— Мы охотники, — сказал один из них.
— Охотники! Вот хорошо! У нас как раз нет мяса. Мы купим у вас что-нибудь из вашей добычи.
Эта просьба поставила мнимых охотников в тупик.
— Мы еще ничего не убили, — заявили они хором.
Мои слуги умели с ними разговаривать:
— Знаете ли вы, кто эта почтенная госпожа-лама, которая путешествует с такой красивой палаткой и носит тага (корсаж без рукавов — часть монашеского одеяния лам) из золотой парчи?
— Должно быть, она жестюн кушог из Жакиендо… Мы слышали о ней.
— Да, это она и есть. Вы, конечно, понимаете, она не боится разбойников. Тот, кто у нее что-нибудь похитит, сейчас же будет обнаружен. Ей стоит только посмотреть в чашку с водой, и тут же она увидит в ней изображение вора, укравшего вещь, и место, где то и другое находится.
— Значит, это все правда. Все докпа говорят, будто пелинги умеют так делать.
Церинг знал об этой басне и ловко сумел ею воспользоваться, желая отбить у воров охоту объединиться с товарищами и потом напасть на нас с превосходящими силами.
Дней через десять мы выбрали место для ночлега прямо перед стойбищем кочевников, Я легла еще до наступления ночи и из палатки слышала, как к нам пришли многочисленные посетители. Они принесли в подарок молока и масла и хотели меня лицезреть. Йонгден объявил: госпожа лама занята вознесением молитв. Сейчас ее невозможно потревожить, но она примет всех завтра утром.
Послышалось шушукание, и затем один из слуг пригласил пастухов на чаепитие. Все отошли от моей палатки, и мне уже больше ничего не было слышно.
На следующее утро очень рано Йонгден попросил разрешения войти ко мне.
— Прежде чем пастухи вернутся, я хочу рассказать вам, чего они хотели от вас вчера вечером. Они уверяют, что у них увели лошадей, и хотят, чтобы вы посмотрели в чашу с водой и описали наружность конокрадов и местность, куда воры угнали животных.
— Что вы им сказали?
— Вот что: я подумал, не собираются ли они расставить нам ловушку. Не исключено, что докпа не очень-то верят в чудесные способности чужеземцев и, может быть, у них никто ничего не крал. Наоборот, они хотят удостовериться, нельзя ли нас ограбить безнаказанно. Тогда, если вы скажете, будто видите лошадей и воров, они решат, что сами вывели нас на чистую воду — на самом деле вы ничего увидеть не можете, и им вас бояться нечего.
Я подтвердил, что вы действительно можете узнать все, что им нужно, но для этой церемонии недостаточно зачерпнуть свежей воды из реки. Необходимо подготовить ее, совершая над ней заклинания в течение трех дней, а вы вряд ли задержитесь здесь еще на три дня. Они сейчас же согласились с необходимостью подготовительных процедур. Потом, зная как им отвратительна смертная казнь, я добавил, что как только вы найдете преступников, вам придется доставить их к китайскому судье для совершения над ними смертного приговора. Ничто не сможет этому помешать. То-уо («Разгневанный» — наименование одной из разновидностей зловещих божеств), властью которого совершается гадание, выместит свой гнев на пострадавших пастухах, просивших его о помощи.
Пастухи, по-видимому, пришли в ужас и сказали, что они лучше поищут лошадей своими силами и потом заставят конокрадов платить штраф. Все-таки они хотели вернуться, и я решил вас предупредить.
Докпа вернулись с новыми дарами. Я раздала больным кое-какие безобидные лекарства, и дело о лошадях снова было выдвинуто на обсуждение. Но, когда я подтвердила все сказанное моим приемным сыном, пастухи окончательно утвердились в намерении обойтись без услуг моего пророческого дара.
Церинг уже совершал путешествие до самого Татшиенду и служил у европейцев. Благодаря общению с ними он стал до некоторой степени вольнодумцем и любил щеголять своим скептицизмом перед наивными товарищами. Теперь в течение многих дней пищей для его остроумия стала доверчивость бедных пастухов и легкость, с какой эти простофили позволили нам себя провести.