Когда стемнело, костер разводить не стали. Сумрак слегка разгоняло только мерцание цепочки горящих свечей. Словно стая светлячков прилетела к подножию холма и расположилась на земле извилистой линией, изогнутой в форме замысловатой петли. Кольцо огоньков охватывало сосну и, не смыкаясь, двумя линиями уходило к сцене. Темнота пахла водорослями и свежей сосновой смолой. Сахемоти вошел в светящийся круг, приблизился к сосне и опустился на колени. Его взгляд остановился на светлом пятне – том месте, где Анук срезал кусок коры. «Прости, что вынужден так поступить с тобой, – мысленно сказал он дереву, глядя, как оно плачет смолой, затягивая рану. – Но, боюсь, это только начало».
Сахемоти низко склонился, коснувшись лбом сложенных перед собой рук, и зашептал заклинание на мертвом языке комма, предшественнике древнекиримского. В доисторические времена, когда острова Кирим носили другое имя и не было там еще ни городов, ни дорог, а только одни бесконечные леса, полные звериных богов, это заклинание было известно каждому охотнику и лесорубу. Сахемоти просил у сосны прощения за то, что собирался с ней сделать, уговаривал ее не держать на него зла и не мстить ему, и обещал устроить ей скорое новое рождение в вечных лесах Небесной Заводи. Анук сидел на корточках по соседству, за линией огоньков, и внимательно слушал. «Странный у меня братец, – думал он. – Демона или смертного ему убить – что комара прихлопнуть, а перед деревом распинается».
«Цукиеми все-таки умница, – думал тем временем Сахемоти, пока его губы шептали слова молитвы. – Этот так называемый Везунчик действительно не человек. Подумать только, если бы не ее наблюдательность, я и внимания бы на него не обратил…»
Сахемоти вспомнил, как, будто любуясь облаками, попытался нащупать в невидимом срезе мира внутреннюю сущность этого парня, и обнаружил… пустое место.
«Я смотрел и не видел, словно внезапно ослеп… Очень плохо. Как же это у него получается? Непроницаемая маска? А что под ней? Интересно, как он узнал обо мне? Увидел танец Отражения Солнца – и догадался? Нет – он нанялся в артель гораздо раньше, еще в Асадале. Когда возрождение старинного театра еще обсуждалось, а Кагеру только-только начал подыскивать подсобных рабочих и музыкантов… Мог ли этот невидимка случайно увидеть меня и распознать в новом теле? Маловероятно… если только ему не подсказали».
Мысли Сахемоти обратились к Кагеру. Мог ли мокквисин предать его?
«Если ему хоть сколько-нибудь дорога жизнь – не мог. Он ведь знает, чт`о с ним сделают в случае неповиновения. Хотя… после его полета в огненный ад нельзя быть уверенным ни в чем. Ни один бог не решился бы на такое безумство. А этот колдун, похоже, решил, что ему терять нечего. Ну, если только это он нас выдал, скоро он поймет, как заблуждается…»
Сахемоти подумалось, что он зря и невовремя отослал Кагеру в столицу. Опытный чародей, знаток безымянных богов, был бы сейчас очень кстати…
«В обычных маскирующих заклинаниях есть одна неудобная, но в нашем случае полезная сторона – они работают в обе стороны. Я не могу разглядеть невидимку, но и он не видит меня. Все равно, что надвинуть на лицо шапку. Чтобы кого-то увидеть, ему надо раскрыться самому. Правда, этот парень опознал Цукиеми… Впрочем, для этого хватило бы обычных мозгов…»
По тыльной стороне ладони Сахемоти пробежал муравей. Где-то рядом сопел Анук, терпеливо дожидаясь начала ритуала.
«Допустим, мне удастся его спровоцировать – и он раскроется…Не исключено, что мне вовсе не понравится то, что я увижу. Возможно, я пойму, что мне с этим попросту не справиться. А если он все-таки шпион? Есть старый верный способ в этом убедиться. Но его оставим на крайний случай…»
Сахемоти договорил последние слова заклинания, выпрямил спину и взглянул наверх. Ровный сосновый ствол уходил в шелестящую темноту.
– Эй, Везунчик! – позвал он. – Спускайся! Я же знаю, что ты там!
Глава 20. А тем временем Кагеру…
Княжий град Асадаль справедливо славился как один из прекраснейших городов империи. Всякий, кто смотрел на него со стороны порта, согласился бы с этим. Холмы в зеленом бархате садов, увенчанные многоярусными храмами; сотни кораблей у причалов, похожие на огромных бабочек и стрекоз, нарядные люди, гуляющие по набережным, купцы и моряки со всего мира. Спросят: а как же городские стены, форты, сторожевые башни, без которых не обходился ни один сколько-нибудь крупный город на материке? Они давно снесены по приказу императора. Столица Кирима встречает гостей, широко распахнув двери, словно прекрасная гостеприимная хозяйка, с легкой улыбкой на лице, означающей всё что угодно.
С изнанки Асадаль грязнее и непригляднее, словно штопаное домашнее платье. Местные жители, прибывающие в столицу из долинного Нана и из северных префектур, должны миновать городское кладбище, трущобы, скотобойни, разнообразные государственные и частные мастерские, бесконечные ряды однообразных складов, неказистые пригороды, и только потом они доберутся до Северной таможенной заставы. Заплатив въездную пошлину, они попадут, наконец, в кварталы, напоминающие тот Асадаль, который когда-то так поразил маленького Мотылька. Сразу за заставой красочной стеной теснятся гостиницы разного ранга, таверны и чайные домики для приезжих и местных любителей гульнуть. Приличные горожане стараются не селиться в этом районе, если не заставит крайняя нужда.
Чайный домик «У Прекрасной Азалии» имел репутацию одного из самых захудалых притонов квартала у Северной заставы. Его хозяйка, эта самая Прекрасная Азалия, склочная неопрятная старуха, хвалилась, что в молодости была знаменитой кисэн, и, словно княжеская дочь, даже не знала, как выглядят деньги. К старости от ее баснословной красоты не осталось и следа, а денег она по-прежнему почти не видела, правда, по другой причине – ее посетители предпочитали столоваться в долг, или расплачиваться краденым. Прекрасную Азалию это устраивало. Она давала приют ворам, занималась сводничеством и собирала сплетни для всех, кто ей платил. Старуха настолько привыкла, что в ее чайный домик приходят за чем угодно, кроме чая, что даже не удивилась, когда ее порог переступил мужчина в сером одеянии монаха.
«Этого вора я не знаю, – подумала она, кланяясь гостю и стараясь разглядеть его лицо, спрятанное под низко надвинутой соломенной шляпой. – Чем со мной сегодня расплатятся за кров и стол? Не храмовой ли утварью?»
– Мир сему дому, хозяйка, – раздался хрипловатый голос из-под шляпы. – Славный домишко. Тихий, уединенный. А можно ли получить в этом гадюшнике чистую комнату с жаровней и ужин не из человечины?