Вовчик расхохотался.
— У него ресторан и два кафе, — тихо объяснил Фоменко. — А начинал с бармена.
— Ага, с бармена, представляешь?! — Вовчик в этот миг и сам был удивлен своими достижениями. — Дела я наладил, теперь все само крутится, а мне есть чем заняться. Я тут лежу, думаю и уже много чего придумал. А лежу потому, что на всю жизнь настоялся. Я, Вить, десять лет барменом за стойкой проторчал.
Спрашивать, как произошел скачок из барменов в миллионеры, я не стал.
— Хорошо вы тут устроились. А это что? — спросил я про жестяной таз с трубками.
— Действующая модель мироздания, — скромно отвечал хозяин.
Очевидно, Фоменко ждал вопроса и предвидел ответ. Он смотрел на меня с интересом — ну-ка, чем я отвечу на подобный маразм? Хватит у меня мужества и интеллекта дослушать до конца?
— Включить? — безмятежно спросил Вовчик.
Я опять вспомнил французского актера, опять напряг мозги — и опять имя куда-то проскользнуло и спряталось.
— Попозже.
— Хорошо. Так вот, Аркан сказал, что тебе нужно про мою теорию времени и пространства… Садись, я все сейчас быстренько объясню!
Я сел. Хорошо, что на диван. Мог и мимо.
— Вот ученые пишут, пишут, нагородят такого, что без поллитры не поймешь, а я сел как-то и по-простому все придумал, — сказал, шлепаясь рядом, бывший бармен. — Хотя — нет! Я одну статью в газете прочитал, она меня надоумила. Знаешь, в субботнем приложении, в «Прогрессоре». Смысл был такой: мы думаем, будто есть только три измерения, длина, ширина и высота, а четвертое — время; так вот один ученый высчитал, что у времени тоже есть несколько измерений, и тоже вроде бы четыре. Я прочитал и стал воображать — как это?..
Я угукнул. Тут четвертое измерение непонятно как вообразить, а этот красавец за стойкой представлял себе пятое и шестое!
— И я начал их рисовать.
— А посмотреть можно?
— Сейчас!
Он полез в стопку распечаток и вытащил действительно странную картину.
— Это мне сын сделал, — объяснил бывший бармен. — Олежке шестнадцать, от компьютера за уши не оттянешь, и когда я его попросил, он даже обрадовался! Ну вот. Это — пространство.
Пространство, на мой взгляд, выглядело, как рулон обоев, который сам собой начал разворачиваться.
— Я для простоты представил пространство двухмерным, — объяснил изобретатель. — Вот тут, скажем, наша Солнечная система…
Он показал пятнышко.
— Очень похожа, — согласился я.
— Можно вывести на монитор с максимальным увеличением!
— Не надо!
Обменявшись этими воплями (его — восторженный, мой — исполненный ужаса), мы продолжали изучать теорию времени и пространства, разработанную бывшим барменом.
— Сперва был Большой Взрыв — слыхал про такой?
— Слышал.
— До Большого Взрыва не было ни времени, ни пространства, а потом они появились, — уверенно сообщил он. Информация была, надо полагать, тоже из «Прогрессора».
— И про это слышал.
— А ты вот о чем подумай. Пространство — оно стабильно, ни прибавить, ни убавить, оно замкнуто на себя. Если где-то отнимется, в другом месте столько же прибавится. Пространству дай волю — оно будет сидеть на месте, как валун при дороге, и никуда не двинется. Ну разве что энтропия… — с явным огорчением и чувством неловкости за ленивое пространство сказал бывший бармен.
— Да, энтропия — это серьезно, — согласился я, чтобы подвигнуть его к дальнейшим откровениям.
— Ну а время — оно движется!
Тут он был совершенно прав. Достаточно взглянуть на любые часы, чтобы в этом убедиться… Вот мои недвусмысленно сообщали: хозяин, ты уже полчаса торчишь без толку на этом чердаке.
— Время движется, — повторил он, я бы сказал, с удовольствием.
— Но время четырехмерно. У него есть длина. Есть?
— Есть.
— Ширина и высота! А что внутри?
— То есть как?..
— Внутри — плотность! Время имеет плотность, это я тоже где-то читал. В разных местах — разную.
Я твердо решил: когда вся эта хренотень закончится, добраться до бездельников из «Прогрессора» и устроить им «райскую жизнь».
— И вот представь… Тут — эпицентр Большого Взрыва… — он показал на кривую многоконечную звезду внизу другой картинки. — Родилось пространство и родилось время. Пространство — как ком материи, а время — как поток другой материи. И время стало пихать пространство вперед, продвигая его по временной оси от Большого Взрыва к полной победе энтропии. Вот — первичный поток времени и первичное пространство.
От звезды шли толстые стрелки, упираясь в очень туго скрученный рулон.
— А потом началась энтропия. Пространство, подпихиваемое временем, стало расползаться, в нем появились дырки, то есть менее плотные участки, а поток времени стал… ну…
— Ветвиться, что ли?
— Вроде того, — он вернулся к тому рисунку, который достал первым. — Время все еще продвигает пространство, но кое-где проскакивает в дырки…
— В проколы, — поправил Фоменко. Я даже и забыл, что он тоже присутствует.
— И эти маленькие временные потоки соединяют разные точки пространства. Скажем, входишь ты в прокол на Семеновском болоте, а выходишь в Марселе! В каком-нибудь там забытом веке…
Дался им этот Марсель, подумал я.
— Погоди! — тут до меня дошла нелогичность объяснения. — Если меня в месте прокола подхватывает временной поток, то он меня затащит в тридцатый век! Или в тридцать пятый. И там я и останусь. Какой же смысл?..
— Ты не с того конца начал, Володя, — вмешался Фоменко. — Покажи ему обратное движение.
Бывший бармен встал и подошел к кровеносной системе на бельевых прищепках.
— Как кровь течет, видел? — проникновенно спросил он. — Сперва — по артериям, видишь, вот эти, толстые, потом разветвляется…
Слово он выговорил с удовольствием — очевидно, оно ему понравилось.
— …потом совсем тоненькие сосудики — капилляры.
— Допустим.
— А потом кровь доходит до кожи, упирается в нее и возвращается обратно! Понял? Она повторяет все то же самое, только наоборот! Сперва — маленькие сосудики… — он водил пальцем по плакату, как мне показалось, с неизъяснимой нежностью. — Потом — вот эти, толстенькие, потом большие вены. Точно так же и время! Понял?
Я кивнул. Понял я одно — отсюда нужно бежать без оглядки.
— Погоди, ты неправильно объясняешь, — Фоменко тоже подошел к плакату. — Есть определенный предел, за которым кончаются время и пространство. Но это не полное торжество энтропии. Время доходит до него, настолько изменив по дороге свои свойства, что в какой-то миг становится своей противоположностью. И начинает двигаться обратно — к эпицентру Большого Взрыва. Естественно, возникают другие проколы. Через одни можно попасть в Гренландию двадцать пятого века нашей эры, а через другие — в Австралию двадцать пятого века до нашей эры.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});