Читать интересную книгу Кочубей - Аркадий Первенцев

Володька разыскал карту, с большим трудом развернул Игната, снял его дорогое одеяние и, предварительно скинув рваную овчинную шубейку, замотал знамя поверх рубашки. Затем нагнулся, поцеловал комбрига и, кивнув головой одобрительно и весело глядевшему Ахмету, пополз, по пути пристегивая маузер. Володька рыдал. Ведь он был еще совсем мальчишка, и ничего постыдного не было в жгучих слезах, хлынувших ручьями из глаз партизанского сына.

Ветер менял направление. Песок крутился, завихрялся, не сумев сразу повернуть по ветру. Позади щелчками кубанского батога хлопали выстрелы. Володька бежал, спотыкаясь и переползая дюны. Он уже не плакал, а кусал губы, ощущая соленый и одновременно сладкий вкус крови. Пережитые события стояли у него перед глазами. В его мальчишеской голове кипели горячие мысли. Он останется жив… он принесет весть о гибели батьки-комбрига. Пусть всем станет страшно… Он, Володька, соберет войско и появится на границах Кубани. Он расскажет Ленину о Кочубее. Он развернет перед Лениным Знамя бригады, пробитое пулями и обагренное кровью Игната…

Ленин даст ему пехоту, даст бронированные поезда; откуют рабочие броню по призыву товарища Ленина, как заковали невинномысские рабочие броневик «Коммунист № 1». Они, рабочие, снимали его, Володьку, с буферов, гоняли, но он давно помирился с ними. Через них он нашел себе батьку, знаменитого отца…

Стихала метель. Циклон, разорвав облака, будто обессиленный, упал на бескрайнюю прикаспийскую пустыню. Зажглась на солнце рукоятка меткого кочубеевского маузера…

XXXVIII

Кочубея везли в Святой Крест через села Урожайное, Левокумское, Покойное. Начальник карательного отряда полковник Пузанков выделил для сопровождения больного комбрига две сотни от 1-го Осетинского и 5-го Кабардинского полков. Белые, загнав крупного зверя, боялись его упустить. Кочубей почти не приходил в сознание. В святокрестовскую тюрьму его, связанного, снесли на руках. Сотни, доставившие Кочубея, держали оружие на изготовке. Человек, завернутый в бурку, был страшен даже теперь.

* * *

Кочубея не постигла участь красных вожаков, попадавших в руки белой гвардии. Кочубей остался жить. Известный большевистский командир, «раскаявшийся», во главе конного казачьего полка — что могло быть заманчивее для белых, сколачивавших казачьи части! Белым нужен был кубанский национальный герой. Казак Кочубей должен был заслужить жизнь и прощение боевыми делами.

Генерал Эрдели возбудил ходатайство перед командующим вооруженными силами юго-востока России.

Маневр, придуманный на Тереке, был хорош, и Эрдели не сомневался в успешном его разрешении.

Кочубея из тюрьмы перевезли на квартиру. Наряду с хозяйкой, женщиной с мягкими, приятными ладонями, теплоту которых часто ощущал Кочубей на своем лбу, к больному прикомандировали двух сиделок и врача. Предусмотрительный начальник контрразведки капитан Черкесов приставил к дому усиленный наряд от гусарского полка.

Утро. Кочубей сидел, обложенный подушками. Его брил парикмахер-армянин, словоохотливо рассказывая Кочубею о новостях, происшедших на воле. Парикмахер, осторожно поглядывая на дверь, шумно наводил бритву на зеленом английском поясе.

— Вы проезжали Солдатское, Урожайное, наверное, сами слышали.

— Ничего я не слышал. Был я хворый.

— Камышане там сейчас, красные, Моисеенко, Шейко, Федор Синеоков…

Бритва оставляла голубоватые широкие полосы в пухлой белой пене на лице комбрига.

— Моисеенко, Шейко? Про таких не слышал… — отрицательно качал головой Кочубей.

— Спокойней, могу порезать, — вежливо просил парикмахер выжидая. — Вы еще молоды, а волосы лезут. Падают волосы…

— Шо ты! — хмурился Кочубей, проводя ладонью по голове. — Облез? Га?

— Немного, пустяки. Вы еще молоды. Вырастут, — утешал парикмахер, выбривая шрам на лбу Кочубея. — Вот только придется теперь бриться почаще.

Кочубей попросил зеркало, внимательно глядел в него, поворачивая зеркало в стороны и приподнимая. В зеркале желтела лысина от лба до макушки. Кочубей снова щупал голову. Ладонь мягко скользила.

— От хворобы. От хворобы это… Отросли волосья за два тифа. Два месяца шапку не скидал… А тут жар, жар… Оголилась башка от подпарки, як курчонок от кипятка.

Он прикрыл глаза.

— Так говоришь, здорово сгарбузовались красные бойцы в прикумском займище?

В вопросе звучали нотки удовлетворения. Кочубей, ожидая ответа, улыбнулся.

Парикмахер не расслышал вопроса — он вдевал пульверизатор в бутылку с мутной жидкостью. Пробка пульверизатора была велика и в горлышко не входила. Он торопливо пожевал ее и втиснул. Пробка вошла со скрипом. Придерживая одной рукой горло бутылки, парикмахер начал быстро и решительно "сжимать резиновую грушу. Пульверизатор захрипел, засвистел, по лицу Кочубея потекли ручейки, скатываясь на грудь. Кочубей отфыркнулся.

— Шо ты водой меня полоскаешь?

— Одеколончик давно вышел, — оправдывался парикмахер. — Раньше, бывало, выедешь в Пятигорск за косметикой. А там приятели. В Кисловодск, в Ессентуки, бывало, приедем, по маленькой раз, по маленькой два… дамочки…

Кочубей закрыл глаза.

— Это в другой раз, в другой. Просю тебя, скажи, як добре организовались камышане?

— Ну, раз боятся их, выходит, неплохо. Чтоб не было ошибки, по всем селам виселицы.

— Вешают? Кого? — тревожно спросил Кочубей.

— Больше коммунистов-большевиков, дружков товарища Примы, кто не успел уйти в камыши. Вы их не знаете?

— Говори, кого вешают, — раздражался комбриг, — может, узнаю кого.

— Ну, я могу только про своих, которых в городе. Плотника Филатова, Шаховцева…

— Еще кого?

— Мартыщенко, матроса…

— Еще?

— Орла.

— Шо ты мелешь! Неужель и орла повесили проклятые кадеты? До птицев добрались.

— Матроса Орла — коммуниста… Куритова, Гипсиса.

— Будет, будет, — отмахивался комбриг, — брешешь ты! Як можно столько? Що ж они не убегли? — Кочубей ловил руку парикмахера. Цепляясь за нее, добрался до уха, шептал горячо и хрипло: — А Ахмета, Роя, Левшакова, братана моего Игната? Володьку? Моих орлов…

— Про таких не знаю, ей-богу, не знаю, — отнекивался парикмахер, — не было про этих людей слухов. Что не слыхал, то не слыхал.

Парикмахер собрал инструменты в ручной чемоданчик и на цыпочках вышел. Кочубей удовлетворенно откинулся на подушки.

— Мабуть, ушли хлопцы в камыши аль до товарища Орджоникидзе, — прошептал комбриг. — Як же меня зацу-рали?

Память его не могла восстановить картину последнего боя. Видно, в бреду говорил тогда он с начальником штаба. Верил пленный комбриг, что остались жить и гуляют на свободе его друзья-соратники.

Вернулась сиделка, рыхлая женщина с испуганными глазами. Она принесла молоко. От кувшина сквозь подгорелую пенку шел пар. Женщина сполоснула чашку и начала наливать в нее молоко.

— Подведи меня до окна, товарищ женщина, — попросил Кочубей, приподнимаясь.

Сиделка бросила наливать молоко и отерла руки. Подхватила его под мышки, с трудом поворачивая больного, пока он старался попасть ногами в войлочные туфли. Кочубей, поддерживаемый сиделкой, приближался к окну, широко расставляя худые ноги, на которых кальсоны болтались, как на палках.

Подоконник был покрыт тонким слоем пыли. Кочубей навалился на подоконник грудью. Локтем распахнул окно, протянул наружу светлые исхудавшие кисти рук. Ветер, обычно утихающий на ночь и снова начинающийся с утра, еще не дул. Кочубей пошевелил пальцами.

— Нету ветра. Гарно як поют кочеты. Як в Суркулях. Товарищ женщина, вот так и у батьки моего спивали кочеты, когда был я маленький…

Кочубей говорил с сиделкой не оборачиваясь. Он не видел, как смахнула женщина слезу с ресницы и отвернулась к стене. Кочубей бормотал:

— Добрые трубачи эти кочеты, добрые… Зорю поют, радуются… Ветру нету, бури нету, кочету радость великая…

Было удивительное спокойствие в воздухе, поэтому так звонко раздавалось это бесчисленное «кукареку». Петухи орали во внеурочное время, точно решившись вдоволь накричаться, пока не воет циклон и в горло не летит горячий астраханский песок. Кочубей улавливал знакомое ему хлопанье крыльев горластой птицы, взлетающей на забор. Видел, как две хохлатые курицы вылезли из-под амбара. Попыжась, встряхивались, выбивая вчерашнюю пыль. Чирикали заливисто и продолжительно какие-то невидимые птички, — может, это были простые, заурядные воробьи. Басовито мычали телята.

Где-то стучали подводы, и пленному комбригу мерещилось, что это окованные хода обозов его бригады, что едут, покачиваясь в седлах, казаки, трепыхаются алые сотенные значки и впереди сотен, поблескивая серебром и золотом, гарцуют сотенные командиры. Растянулись сотни на десятки верст, а видны ясно все, до одного, и те, кто на ровном шляху, и те, кто опускается в балки, и те, которые, поторапливая коней, проскакивают студеные быстрые речки. Кочубей, вздрогнув, провел ногтями по пыльному подоконнику.