Несколько раз по заданию разведотдела фронта на этом самолете и на тяжелых бомбардировщиках мы проводили выброску диверсионных групп. Я тогда еще и не подозревал, что именно с этих выбросок десантов в тыл врага начнется мое особое задание. Да и задумываться особенно было некогда. Дел было невпроворот. По соседству с нашим аэродромом находилась большая группа парашютистов. Вскоре, по заданию командования, я побывал в их лагере, познакомился с инструктором группы и договорился о дальнейших совместных действиях. Однако новое наступление немцев, взявших Вязьму, нарушило наши планы. Но здесь-то и проявили себя парашютисты. Несмотря на большие потери, они в течение нескольких дней держали оборону железнодорожного моста па реке Угре возле Юхнова, пока не подошли курсанты Подольского артиллерийского училища. Маршал Советского Союза Г. К. Жуков потом писал в своей книге, что эта группа сорвала план быстрого захвата Малоярославца и тем помогла нашим войскам выиграть время, необходимое для организации обороны на подступах к Москве.
Вскоре после того, как фашисты были отогнаны от Москвы, я оказался на Южном фронте. Тут работы для меня было очень много.
Разведотдел фронта усиленно готовил разведывательные группы для заброски в тыл врага. Органы, поддерживавшие связь с партизанами, создавали опорные базы и тоже посылали своих людей и грузы за линию фронта. И все это можно было осуществить почти исключительно при помощи авиации, а еще точнее — парашютных десантов.
Организовывать переброску людей и грузов за линию фронта, в тыл врага — стало моим особым заданием почти на все годы войны.
На практике мое особое задание выглядело так. Я постоянно встречался с представителями различных организаций, у которых возникала потребность в воздушном мосте, и вел с ними чисто технические переговоры: место и время выброски, количество людей и грузов, условные сигналы, запасные варианты.
Уточнив все эти детали, каждая из которых, впрочем, могла решить успех операции, я потом через нашего диспетчера заказывал потребное число самолетов на нужное время и строго следил за тем, чтобы и люди, и грузы вовремя были сосредоточены в одном месте…
Прозаическая, казалось бы, работа. Кому-нибудь она могла показаться даже немного скучной. И все-таки это было не так.
Я уж не говорю о том, что и я, и мои помощники находились на аэродроме круглосуточно. Тогда не приходилось считаться со временем. Нет, главное заключалось в огромной ответственности, которая постоянно лежала на нас.
Ведь от каждого тюка груза, от парашюта, на котором он пойдет в ночной мгле к земле, зависело, выполнит ли группа свое задание, нанесет ли урон врагу, приблизит ли своими действиями победу. Ведь именно через нее, через каждую такую группу или даже одного-единственного человека, которого мы под покровом ночи сбрасывали в тылу врага, осуществлялся наш вклад в победу. Нам нельзя было плохо делать свое дело.
Уже сколько лет минуло, а я не перестаю и не перестану поражаться тому непостижимому мужеству наших советских людей, которые, едва узнав, как надо надевать парашют и отделяться от самолета, поднимались по гнущемуся под ногами трапу самолета, чтобы через час или полтора нырнуть в черную бездну…
Надо!
Надо для победы.
Люди, ни разу не прыгавшие, ни разу не летавшие, не имеющие должной подготовки, нагруженные сверх всякой меры оружием и снаряжением, заходили в самолет и летели полтора-два часа в ночи, освещаемые неприятельскими прожекторами, под обстрелом вражеской зенитной артиллерии. Летели к точке, над которой им в первый раз предстояло отделиться от самолета и на парашюте достигнуть земли.
Потом им надо было выполнять свою работу, свою задачу. И не дома, не на подготовленной площадке аэродрома, а на территории, пусть временно, но все же оккупированной неприятелем. Здесь можно было ожидать всего: и ранения, и смерти, и плена. Но надо было выполнять задание. Выполнять во что бы то ни стало. Не считаясь ни с чем.
Надо!
Сколько лет прошло, а я и теперь мысленно обнажаю голову, вспоминая этих людей, поклоняясь героям, скорбя о жертвах, которые принесла наша Родина-мать ради победы, ради независимости, ради жизни того справедливого дела, которое началось Великим Октябрем…
Деликатность моей военной работы заключалась в том, что меня как специалиста парашютного дела обычно не вводили в суть тех задач, какие выпадали на долю этих людей. Мое дело было — подготовить их к прыжку и вместе с экипажем десантного самолета найти в темноте точку выброски. И не приблизительно найти, а совершенно точно. И в точно указанное время выбросить на парашютах этих людей. Проследить за их приземлением и только потом вернуться на аэродром и доложить командованию о результатах.
Случалось, что мы вывозили несколько групп парашютистов сразу, и, соответственно с этим, увеличивалось число точек на земле, которые надо было найти. Выбросив одну группу, мы летели к другой точке и выбрасывали вторую группу, затем третью.
Что греха таить, не всегда все было гладко, случалось, после зенитной встряски путались точки выброски, группа оказывалась совсем не там, где надо, и после пешком, иногда в течение нескольких дней, добиралась до места назначения, в душе кляня эту авиацию и летчиков, которые не смогли подвезти их ближе к месту работы. К счастью для всех нас, такие случаи были редки.
Зато какой отрадой было для нас, когда знакомые уже командиры приезжали еще раз и привозили добрые вести, рассказывая, что их группа, которую, помните, бросали тогда-то, точно попала в нужное место, сразу связалась по радио с Центром, приступила к работе, дала ценную информацию и, между прочим, передавала привет летчикам, парашютистам-инструкторам.
У меня несколько правительственных наград, и. поверьте, я их высоко ценю, но выше всего эти благодарности — оттуда…
А случалось, некоторые группы после выполнения задания через линию фронта возвращались домой и после непродолжительного отдыха снова попадали на наш аэродром для отправки в тыл противника.
Верно говорят о фронтовой, боевой дружбе. Такие люди были для меня самыми желанными. Я расспрашивал, как жилось им на захваченной территории, как работалось, когда, наконец, после выполнения задания они возвращались обратно.
И это были не досужие расспросы.
Чуть ли не каждую ночь, чаще, чем любой из них, я «переходил» линию фронта, возвращался обратно и, кто знает когда, мог не вернуться, а остаться там… В большинстве случаев ответы были малоутешительные. Жилось на «той стороне» трудно. Работали много, таились, рисковали, теряли навсегда товарищей… К себе возвращались ночью, с огромными трудностями переходили линию фронта — и снова изъявляли желание идти на выполнение другого задания.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});