Читать интересную книгу Поэзия мифа и проза истории - Ю. Андреев

Наиболее умеренная фракция атлантоманов, среди которых было немало серьезных ученых, работавших в различных отраслях науки, полагала, что если уж искать Атлантиду, то лучше всего не там, где ее поместил сам Платон и где ее упорно искали наиболее ортодоксально настроенные его почитатели, то есть в просторах Атлантики, а в пределах Средиземноморского бассейна, географически гораздо более близкого к Греции и вследствие этого гораздо лучше известного самому Платону, а также его современникам и предшественникам. В течение XIX–XX веков появилось, по крайней мере, несколько десятков гипотез, создатели которых локализовали Атлантиду в разных концах Средиземноморья, а также на его побережьях, островах и полуостровах. Одни искали ее у берегов или на берегах Северной Африки и Испании, другие — у западного побережья Италии, в водах Тирренского моря, третьи — в районе острова Сицилия, четвертые — в Восточном Средиземноморье, у берегов Сирии, Палестины, Египта. Наконец, как в детской игре «тепло — холодно», поиски приблизились вплотную к берегам и островам Эгейского моря и теперь уже велись совсем неподалеку от Афин — родины автора мифа об Атлантиде.

Тем временем в поле зрения ученых и энтузиастов-дилетантов, занимавшихся поисками Атлантиды, попала ранее совершенно неизвестная науке минойская цивилизация острова Крит, только что извлеченная из небытия усилиями А. Эванса и других европейских и американских археологов. Одним из первых откликнулся на это выдающееся археологическое открытие русский поэт М. Волошин. В уже цитированной нами прежде статье «Архаизм в русской живописи» он писал: «XX веку, первый год которого совпал с началом раскопок Эванса на Крите, кажется, суждено переступить последние грани нашего замкнутого круга истории, заглянуть уже по ту сторону звездной архаической ночи и увидеть багровый закат Атлантиды. С той минуты, когда глаз европейца увидел на стене Кносского дворца изображение царя Миноса в виде краснокожего в короне из птичьих перьев, напоминающих головные уборы северо-американских индейцев, первая связь между сокровенным преданием и исторической достоверностью положена, первая осязаемость о существовании Атлантиды зажата в нашей руке». В том же 1909 году, когда в журнале «Аполлон», выходящем в Петербурге, было опубликовано эссе Волошина, в лондонской газете «Таймс» появилась статья «Потерянный континент», подписанная неким Фростом, сотрудником университета в Белфасте. Как нетрудно догадаться, они были посвящены тому же извечному вопросу о местонахождении Атлантиды. Если Волошин, насколько можно понять патетический слог его статьи, склонен был оценивать минойский Крит как один из крайних форпостов цивилизации атлантов в Средиземном море, то Фрост просто отождествил этот остров с платоновской Атлантидой, отметив в ее описании ряд признаков, сближающих ее именно с Критом.

Статья Фроста прошла, однако, почти незамеченной и вскоре была забыта. Тон в атлантологии первых десятилетий XX века все еще задавали правоверные атлантоманы, последователи грандиозной теории И. Доннели, которые и слышать не хотели ни о какой иной Атлантиде, кроме той, которую они привыкли себе представлять скрытой под волнами Атлантического океана. Эгейская локализация Атлантиды вновь привлекла к себе внимание, став предметом серьезного изучения в кругах специалистов разных профилей — археологов, историков, геологов — лишь в сравнительно недавнее время, в конце 60-х — 70-х годов. На этот раз в пользу этой гипотезы были выдвинуты аргументы такой сокрушительной силы, что многие наконец твердо уверовали в благополучное разрешение тысячелетней загадки, которую некогда поставил перед человечеством афинский философ. На новом этапе поисков платоновского острова главную роль суждено было сыграть выдающемуся греческому археологу Сп. Маринатосу.

Еще в 1939 году, вскоре после начала второй мировой войны, Маринатос опубликовал статью, в которой доказывал, что угадок критской минойской цивилизации был прямым следствием грандиозной вулканической катастрофы, разразившейся около 1500 года до н. э. в южной части Эгейского моря, примерно в ста километрах к северу от Крита, где и до сих пор еще находится крупнейший во всем Восточном Средиземноморье очаг вулканической активности — остров или, точнее, архипелаг, состоящий из нескольких небольших островков, называвшийся в древности Фера, а теперь более известный как Санторин (букв. «Остров св. Ирины»). Согласно предположениям специалистов-вулканологов, санторинское извержение по своей мощи превосходило даже чудовищное извержение вулкана Кракатоа, расположенного в Зондском проливе между Явой и Суматрой (оно произошло в августе 1883 года). Кульминацией извержения был взрыв колоссальной мощности, который расколол кратер вулкана, как глиняный горшок. В результате возникла глубокая, до 200 метров, впадина (кальдера), затопленная хлынувшей в образовавшиеся расщелины морской водой. Слой вулканических отложений на Санторине достигает в некоторых местах огромной толщины, в 66 метров, хотя первоначально, если учесть, что значительная их часть смыта дождями, она была, надо полагать, намного больше. Это также свидетельствует об огромной силе взрыва, уничтожившего возвышавшуюся здесь некогда вулканическую гору. В акватории Эгейского моря, битком набитой островами и полуостровами, извержение такого масштаба могло иметь такой же разрушительный эффект, как взрыв мощного термоядерного устройства. Пробы вулканического пепла, взятые с морского дна в южной части Эгеиды, а также за ее пределами, в водах Средиземного моря, показали, что образовавшееся при извержении облако пепла двигалось в юго-восточном направлении, захватив на своем пути многие острова, в том числе всю центральную й восточную части Крита. Общая площадь дна, покрытого пеплом, составляет около 300 тысяч квадратных километров. Этот слой тянется на расстояние около 700 километров от Санторина и местами достигает толщины более 200 сантиметров.

Основывая свои предположения на свидетельствах очевидцев, наблюдавших последствия извержения Кракатоа, Маринатос нарисовал в своем воображении картину грандиозного стихийного бедствия, пережитого Критом и другими соседними с ним островами Южной Эгеиды. Археологически зафиксированные разрушения почти всех сколько-нибудь значительных населенных пунктов острова (Маринатос полагал, что все они произошли в одно и то же время, которое он отнес, основываясь на находках керамики в слоях, сохранивших следы катастрофы, к рубежу XVI–XV веков до н. э.) могли быть вызваны, в понимании греческого археолога, действием трех основных факторов: гигантских приливных волн (цунами), обрушившихся на северное и восточное побережья Крита, сметая все на своем пути; землетрясений большой силы, которые могли либо предшествовать извержению вулкана, либо следовать за ним; пожаров, которые обычно сопутствуют землетрясениям и могли охватить в момент катастрофы многие критские поселения, в строительстве которых наряду с мелкими камнями и кирпичом-сырцом широко использовались также разнообразные деревянные конструкции[54].

В своих более поздних работах, опубликованных уже в послевоенное время, Маринатос, возвращаясь к столь занимавшему его вопросу о причинах упадка, а затем и полного отмирания минойской цивилизации, сослался на некоторые греческие мифы, в которых, по его мнению, могла так или иначе отразиться санторинская катастрофа. В число этих мифов был включен и платоновский миф об Атлантиде, которую греческий археолог так же, как задолго до него Фрост, прямо отождествил с Критом. Однако в течение долгого времени все эти идеи Маринатоса были известны лишь узкому кругу специалистов-археологов, из которых одни соглашались с его гипотезой, другие же напрочь отвергали ее. Понадобилась новая археологическая сенсация для того, чтобы эта гипотеза приобрела поистине массовую популярность и в нее поверили так же, как в свое время в «открытую» Шлиманом Трою.

Такой сенсацией в 60-70-х годах стали раскопки экспедиции греческих археологов, которой руководил все тот же Маринатос на самом Санторине. За восемь полевых сезонов-с 1967 по 1974 год — им удалось с помощью сложной системы шахт и тоннелей, проложенных в толще вулканического пепла, открыть близ местечка Акротири в южной части острова Фера — самого большого из островов Санторинского архипелага — целый жилой квартал, состоящий из вместительных двух- и трехэтажных домов с фасадами, облицованными каменными плитами. По всей видимости, это была лишь часть крупного поселения, погребенного под напластованиями вулканического пепла и пемзы. Многие дома, вероятно, обрушились в море в момент взрыва вулкана, расколовшего края его кратера, на склонах которого и размещалось открытое греческими археологами поселение. Но даже и по сохранившимся остаткам можно представить некогда стоявший здесь многолюдный и процветающий приморский город, напоминающий другие, уже давно известные археологам островные поселения этой части Эгеиды, как, например, Фила копи на острове Мелос, Айя Ирини на Кеосе, Палекастро, Гурния, Като Закро, Маллия на восточном и северном побережьях Крита.