Читать интересную книгу "О годах в дипломатии с долей сарказма - Владимир Ельбаздукович Ваниев"

также, отдавая дань творчеству Б. Пастернака, решил последовать его примеру и завершить свой труд поэтической главой.

Стихотворчеством баловался еще со школьных времен, но, особенно, во время учебы в институте. Написанные вскоре после поступления в ВУЗ произведения «Как я поступил в МГИМО», «Израильская агрессия-1», «Израильская агрессия-2» и другие исполнялись по просьбе друзей после третьей кружки пива в Дорогомиловском пивбаре – филиале МГИМО для избранных. До публикации, конечно, не доходило, поскольку значительная часть творчества носила неподцензурный в силу ненормативной лексики характер.

Осенью 1974 года, когда я находился в отпуске в Москве, мои друзья за кружкой пива показали мне сентябрьский номер журнала «Крокодил», в котором было опубликовано стихотворение Е. Евтушенко «Дитя злодей». В нем он обрушивал свой праведный гнев на нашу Альма-матер. После его публичного прочтения я получил социальный заказ дать «наш ответ Чемберлену».

Для тех, кто не читал или не помнит этого опуса, привожу его текст, найденный мною, как ни странно, в Интернете, причем с комментариями.

«Дитя-злодей встает в шесть тридцать,

Литой атлет,

Спеша попрыгать и побриться, и съесть омлет,

Висят в квартире фотофрески

Среди икон:

Иисус Христос в бродвейской пьеске,

Ален Делон.

На полке рядом с шведской стенкой

Ремарк, Саган,

Брошюрка с йоговской системкой

И хор цыган.

Дитя-злодей влезает в «троллик»,

Всех раскидав,

Одновременно сам и кролик,

И сам удав.

И на лице его бесстрастном

Легко прочесть:

«Троллейбус – временный мой транспорт,

Прошу учесть».

Вот подъезжает он к ИНЯЗу

Или к МГИМО,

Лицом скромнее он, и сразу —

Чутье само.

Он слышит чей-то голос слабый:

«Вольтер… Дидро…»

А в мыслях – как бы тихой сапой

Пролезть в Бюро.

В глазах виденья, но не Бога:

Стриптиз и бар,

Нью-Йорк, Париж

И даже Того

И Занзибар.

Его зовет сильней, чем лозунг,

И чем плакат,

Вперед и выше – бесполосый

Сертификат.

В свой электронный узкий лобик

Дитя-злодей

Укладывает, будто в гробик,

Живых людей.

И он идет к своей свободе,

Сей сукин сын,

Сквозь все и всех,

Сквозь «everybody»,

Сквозь «everything».

Он переступит современно

В свой звездный час

Лихой походкой супермена

И через нас.

На нем техасы из Техаса,

Кольцо из Брно.

Есть у него в Ильинке хаза,

А в ней вино;

И там, в постели милой шлюшки

Дитя-злодей

Пока играет в погремушки

Ее грудей…»

Упомянутые мною комментарии в Интернете содержат довольно нелицеприятные оценки этого стиха и его автора. Знатоки его творчества, как и я сам, припомнили, что паталогическая нелюбовь к МГИМО проявилась у автора и позднее в его прозе «Ягодные места» (1982 г.). Эту неприязнь многие увязывают с тем, что кто-то из его отпрысков не был принят в этот элитарный по тем временам ВУЗ.

В соответствии с полученным наказом, вернувшись в Польшу, сочинил ответ, который в силу указанных ранее особенностей творчества, не дошел до читателя, в отличие от опубликованной в «Комсомолке» официальной беззубой отписки. Привожу текст своего ответа, заранее предвидя гневную бурю со стороны почитателей недавно усопшего поэта.

«Поэт, всем известный, проснувшись в семь сорок,

Съедает кефир, булку с маслом и творог.

Бушует за окнами злая метель,

В квартире тепло, сделан кофе в постель.

На стенах не фрески – висит акварель —

«Мадам Конъюнктура» а-ля натюрель.

Как ангел-хранитель, не раз выручала,

Язык тарахтел, только совесть молчала.

Сболтнув представителям западных пресс,

Грешки замолить – поскорее на ГЭС.

Потише, родная, тебя попрошу,

Письмо я в Италию нынче пишу.

Надо ж, злодеи закончат учиться,

Не иначе как – маханут за границу.

Поедут, поди, не в Сибирь за туманом,

Как я – вдохновленный – за рыжим и рваным.

На Запад, туда, где алеют закаты,

И где бесполосые сертификаты.

Туда, где воры, проститутки, буржуи,

Самбоди, ноубоди и хаудуюдуи,

Где бары ночные, стриптизьмы и джазы

И много другой буржуазной заразы.

Мы – хлеб с черемшою, мы в валенках рваных,

По праздникам водку в граненых стаканах.

А эти – гляди ты, все джины да виски

И с вилки едят отварные сосиски.

Мы – элементарных удобств не имели,

Справляли на бревна, а бревна белели.

Отправив, романтикой мы любовались,

А эти заелись, зазнались, зажрались.

Все хазы имеют по Минке, Рязанке,

А мне не нужна, я ведь сам куртизанка».

Предвидя гневные обвинения в свой адрес, типа: кто ты и кто он, привожу один из фактов из опубликованного в сетях материала под заголовком «Евгений Питовранов: самый таинственный босс советской разведки»:

«В1957 году председатель КГБ Иван Серов отозвал Питовранова из ГДР и назначил начальником 4-го управления КГБ – по борьбе с антисоветскими элементами. Здесь Питовранов, по его словам, применил рекомендации Сталина, который во время беседы с ним сказал, что слишком большая сеть осведомителей неэффективна. Питовранов освободил «стукачей» от официальных обязательств по работе, предоставив им добровольно сотрудничать с КГБ. Тем самым, штат осведомителей стал как бы личной агентурой самого Питовранова. По утверждениям Жирнова и историка Юрия Фельштинского, одним из его осведомителей о настроениях среди интеллигенции был поэт Евгений Евтушенко».

Лично у меня сомнений на этот счет нет. Сам я не стучал.

Еще раз утвердился в своих убеждениях, прочитав в сетях статьи под названием «Почему Евгений Евтушенко не настоящий диссидент?» и «Великий Евтушенко».

Отсутствие публичности не останавливало мой творческий порыв, тем более, что в узких кругах сочинения пользовались популярностью. Пробовал творить в разных, больших и малых формах, в том числе сочинять благозвучные и даже патриотичные вирши. Например:

Не нужны мне Поля Елисейские,

Мне дороже луга наши сельские.

Я Парижский собор Нотр-Дам

За глоток русской водки отдам.

Мне на струганой лавке шершавой

Мягче, чем в гранд-отелях Варшавы

И чем вальсы те плавные венские

Мне частушки родней деревенские.

Что Нью-Йорк мне – тот город контрастов,

Рай воров, торгашей, либерастов.

Водку пью я без всяких забот,

Я российской земли патриот.

Упомянутому выше напитку, как источнику вдохновенья, была посвящена