Прозвища Вавил менялись, а жизнь оставалась прежней, и башня росла да росла себе потихоньку на радость жрецам и в досаду людям — им, непонятливым, как всегда, казалось, что деньги, дерево, камень и кирпич можно было бы потратить с большею пользой.
Но народ в Вавилоне, как и везде, не понимал своего счастья.
Нынешнего царя звали без выкрутасов — Нимрод, но и ему было дадено прозвище — Вавила Охотник, потому что пуще всяких государственных дел царь любил поехать в поле да пострелять немножечко львов или других каких животных.
Не сказать, чтобы Вавила Охотник был удачлив; не сказать также, чтобы был он особенно храбр.
Просто однажды, унаследовав трон, он, как и его предшественники, полез в царские кладовые поглядеть, не осталось ли там чего хорошего. Но в вавилонской казне, несмотря на исключительно строгий сбор налогов, золото и драгоценности не задерживались.
Жрецы многочисленных вавилонских богов терпеливо объясняли очередному молодому государю, что храмы нуждаются в ремонте, что богов надобно чтить все новыми и новыми изображениями, что Большой Зиккурат должен расти и расти, а вот когда он достигнет хотя бы Первого Неба, одного из Семи, — тогда можно будет и пошабашить, поскольку с небес тотчас же прольются всяческие блага, люди же станут приравнены к богам и снабжены соответствующими глиняными табличками, удостоверяющими это равенство.
В одном из самых дряхлых сундуков (даже ключ от замка не пришлось искать, сундук сам рассыпался) молодой Нимрод отыскал старинный охотничий наряд из человеческой кожи.
Кожа эта, по слухам, принадлежала самому первому человеку на свете. Конечно, у далекого племени адамычей насчет первого человека были свои мнения, но к ним, за дальностью, в Вавилоне никто не прислушивался.
Первый же человек, как известно, жил в мире со всеми животными — сам их не боялся, и они его не боялись. Поэтому второй человек — тот самый, что убил ни за что родного брата и получил за это клеймо во весь лоб, — дождался папашиной смерти, ободрал покойника и пошил себе этот самый охотничий наряд.
Охотника в таком наряде звери и птицы продолжали принимать за своего, смело подходили к нему и даже ластились. Их можно было теперь свободно колоть, резать и даже душить голыми руками.
Одежды эти считались утерянными во время потопа, который был хуже двух пожаров и даже одного переезда. Только Нимроду и посчастливилось их найти.
Молодой царь немедленно и с удовольствием забросил государственные дела (что пришлось жрецам весьма по нраву) и стал целые дни и недели проводить на охоте в обществе таких же молодых бездельников.
Настоящие охотники, жившие этим ремеслом и покрытые многочисленными шрамами от зубов, рогов и когтей, ворчали и негодовали. Говорили, что никакая это не охота, а самая настоящая скотобойня, что у зверя должны быть равные права с добытчиком. Вавила Охотник их, конечно, не слушал и всех прогнал с очей своих, чтобы не портили настроения бессмысленными причитаниями.
Львов царь считал дюжинами, диких быков — дюжинами дюжин, а на всяких там серн, косуль и птиц даже чисел не хватало — это в грамотном-то Вавилоне!
А ежели никакой добычи не попадалось, царь не брезговал и домашней скотиной, и горе было тому пастуху, который подвернулся венценосному промыслителю. С десяти шагов Нимрод промахивался нечасто.
Вот и в этот день Вавила Охотник выехал в поле, сопровождаемый десятком боевых колесниц. Царю доложили, что в окрестностях города появился лев, а львы его стараниями стали уже редкостью.
Нимрод властным движением руки отослал спутников подальше от себя и остался один поджидать, пока доверчивый хищник подойдет поближе.
В это время далеко за холмами что-то грохнуло так, что земля затряслась и загудела. Лев испуганно поджал хвост и помчался в сторону ближайших гор, покрытых лесом. Вавила Охотник в гневе оглянулся на спутников, словно подозревал, что кто-то из них подстроил ему такую каверзу. Но царские егеря и доезжачие вовсе не глядели на своего владыку, а преступно пялились куда-то в небо.
Подманить и подстрелить хотя бы дикого гуся — все-таки лучше, чем ничего, поэтому Нимрод тоже уставился в небо, запрокинув голову так, что охотничья шапка свалилась.
По небу летел голый человек. Было понятно, что это не демон, поскольку даже вавилонские демоны без крыльев летать не могут. В полете человек выкрикивал незнакомые, но, несомненно, оскорбительные слова.
Сколько ни лети без крыльев, а где-то придется рано или поздно упасть. Обнаженный летун упал ни рано ни поздно, а в самый раз — прямо на Вавилу Охотника. Тот, разинув царский рот, даже не удосужился посторониться.
Когда государева охота наконец догадалась приблизиться к поверженному владыке, то увидела, что бедный Нимрод по колени вбился в землю. Летун валялся рядом, все еще делая судорожные движения руками.
Царя быстро откопали, невежливо удивляясь вслух, что он остался жив после такого удара. Придворный лекарь ощупал тело властелина и объявил, что все кости, как ни странно, целы и даже шея не сломана. Все хором вознесли хвалу богам, поскольку следующий царь мог оказаться вовсе не расположенным к такому благородному занятию, как охота.
Вавилу Охотника ласково побили по щекам, приводя в чувство. Нимрод открыл мутные глаза и громко замычал. Потом вскочил, сорвал с себя всю одежду, встал на четвереньки и начал ходить по лугу, хватая зубами траву.
Преступному летуну, конечно, отрубили бы тут же голову, да заметили на груди его священную татуировку: боги Мардук и Нергал глядели друг на друга в безмолвном поединке. Летуна, не приводя в сознание, скрутили ремнями. Потом, поколебавшись, скрутили и царя. И, сетуя на странную волю богов, повезли в Вавилон — одного во дворец, другого в темницу.
…— Обратите внимание, дорогой сэр Лю, на грудь нашего нового товарища по несчастью. Не кажется ли вам этот рисунок знакомым?
— Кажется, уважаемый. Именно таким был украшен наш отсутствующий побратим Ни Зо, когда я встретил вас на выходе из того страшного ущелья. Изображение нанесла та же неискушенная рука. Возможно, этот молодой студент побывал там же, хотя все это выглядит очень и очень странно…
— О, если бы это оказался действительно достойнейший сэр Ньюзор! Он, несомненно, изыскал бы способ покинуть это печальное узилище, куда мы угодили столь неосмотрительно.
— Как говорится, разбив драгоценную вазу эпохи Бинь, напрасно будешь разыскивать ее в эпоху Мяо. Человек этот, несомненно, нарушает последовательность времен…
Жихарь уже пришел в себя и, слыша знакомые голоса, боялся открыть глаза, чтобы все это не оказалось сном. Потом маленькие сухие руки Бедного Монаха нажали ему на виски, и в голове окончательно прояснилось.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});