По словам Гейтса, Путин выразил сомнение в том, что американцам действительно нужна система защиты на случай атаки Ирана. «Он показал мне листок с дугообразными траекториями движения иранских ракет и объяснил, что, по сведениям российской разведки, у Ирана еще долго не появится даже ракет, способных нанести удар по Европе. Тогда я и сказал: “Вам бы не помешала новая служба разведки”»14.
В новостях процитировали саркастическое замечание Путина о ракетах на Луне и сделали вывод, что переговоры провалились. А тем временем «за кулисами» Гейтс и Райс сделали предложение, которое понравилось российской стороне. Оно предназначалось для того, чтобы навести мосты независимо от того, представляют угрозу иранцы или нет. Лавров вспоминает: «Предложение заключалось в следующем: США не будут приводить в действие свою систему ПРО до тех пор, пока мы общими усилиями не убедимся в существовании реальной угрозы»15.
По словам Райс, «Боб [Гейтс] говорил: даже если мы выроем шахты, предстоит еще совместная оценка угрозы со стороны Ирана, а создание базы перехватчиков начнется лишь после того, как мы придем к пониманию, что происходит у иранцев».
«Все равно понадобятся годы, чтобы подготовить базы к действиям, — добавлял Гейтс, — так что с установкой перехватчиков мы можем подождать до тех пор, пока иранцы не приступят к полетным испытаниям ракет, способных нанести удар по Европе».
Предложения были приняты благожелательно, потому что они как минимум откладывали решительные действия, однако они почти не поколебали российскую сторону в убеждении, что подлинной целью американцев является именно Россия, а не Иран. И тогда Гейтс выдвинул предложение, которое, как он теперь признается, криво усмехаясь, не было согласовано с силовиками на родине. «Я думал, что мы могли бы многое предложить в сфере прозрачности, по вопросу предоставления им доступа. Мы могли бы даже согласиться с более или менее постоянным присутствием российской стороны в роли инспекции».
За несколько минут на основании этой идеи было сформулировано предложение о постоянном, круглосуточном, продолжающемся семь дней в неделю присутствии российских представителей на базах США в Польше и Чешской Республике. Русские были изумлены. Глава делегации на переговорах Анатолий Антонов вспоминает: «Мы пока не обсуждали технические детали — где они будут жить, кто будет оплачивать их присутствие… но идея выглядела заманчиво»16.
Гейтс с грустью вспоминает: «Все меры, о которых я говорил, я выдумывал на ходу. Если мы с Конди так решили, почему бы не убедиться сразу, что мы можем продвинуться в переговорах с Путиным?»
Лавров предложил американцам изложить сказанное в письменном виде. Но когда Гейтс и Райс вернулись для этой цели в Вашингтон, их известие, по словам Гейтса, вызвало «приступ ужаса». Предложения предстояло оценить всем отделам администрации, к которым они имели отношение в ходе так называемого межведомственного процесса. Вскоре стало ясно, что неоконсерваторы не имеют ни малейшего намерения предоставлять российской стороне постоянный доступ на ультрасовременные военные базы. Кроме того, они запоздало обратились за консультациями к чехам и полякам и получили резкий отпор. Как вспоминает Гейтс, прикрывая улыбкой недосказанность, «в нескольких сферах межведомственный процесс сгладил острые углы предложений и снизил их привлекательность».
Предложения были изложены в письменном виде, согласно требованию, но вместо «постоянного присутствия российских представителей» в них говорилось, что атташе посольств могут время от времени посещать чешские и польские базы. Российская делегация насмешливо покачала головами. Лавров вспоминал в интервью: «Мы получили эти документы в ноябре, и в них не было ни одного из ранее высказанных предложений».
Второй раунд переговоров «два плюс два» состоялся в марте 2008 г., но прошел в нервозной и непродуктивной атмосфере. Российской стороне уже стало ясно, что администрация Буша не намерена отказываться от своих планов. В следующие несколько месяцев Вашингтон подписал необходимые соглашения с Прагой и Варшавой (несмотря на общественные протесты в обеих странах). Путин снова попытался заставить Вашингтон принять во внимание мнение российской стороны, но безуспешно.
Паралич в Кремле
Постепенное ужесточение внешней политики Путина совпало по времени с растущей неопределенностью внутри страны. Сотрудничая с Кремлем, я заметил, что состояние администрации президента все больше начало напоминать состояние паралича, особенно в 2007 г., когда Путин строил планы на будущее и последний год своего второго срока. Согласно Конституции, он не мог баллотироваться на третий срок подряд, и неоднократно повторял, что ради личных целей менять основной закон не станет. В его окружении многие убеждали его поступить именно так — опросы общественного мнения подтверждали, что это решение пользуется большой популярностью, — но Путин хотел найти другой способ сохранить свое влияние.
Решив, по крайней мере формально, соблюдать правила, Путин столкнулся с дилеммой. Его заявления свидетельствовали об опасениях, что с пути, по которому он направил Россию, еще можно свернуть, что он не доверяет защиту выбранного курса никому, кроме себя, и конечно, не верит, что простой народ в ходе демократических выборов продолжит движение по «верному» пути, даже если предложить ему двух «одобренных» кандидатов. Требовалось каким-то образом поставить у руля надежную замену — того, кто продолжал бы политику Путина и не оспаривал его положение абсолютного «национального лидера». Беда заключалась в том, что Путин не представлял, как этого добиться. И уже много месяцев пытался определиться с заменой.
Разумеется, им не мог быть действующий премьер-министр. Борис Ельцин назначил Путина на этот пост в 1999 г., чтобы обеспечить тому возможность стать президентом. Сам же Путин назначил своего премьер-министра Михаила Фрадкова по прямо противоположным причинам: чтобы иметь рядом незаметного подпевалу, не питающего надежд возглавить государство.
В фаворитах ходили двое: Дмитрий Медведев был первым заместителем премьер-министра с ноября 2005 г., считался «либералом» и не имел явных связей с силовиками. Сергей Иванов, бывший разведчик и министр обороны, занял такой же пост 15 февраля 2007 г., вызвав предположения, что он всерьез намерен претендовать на президентство. Общаясь с высшими чиновниками, я видел, что никто из них не знает, чьей стороны придерживаться. Оба кандидата начали формировать свои команды, в том числе выбирать пресс-секретарей. Но наиболее мудрые функционеры держались особняком.
В итоге представители всех высших уровней правительства боялись принимать долгосрочные решения и терялись в сомнениях, не зная, кого из кандидатов поддержать. Замешательство было почти осязаемым с середины 2007 г. до парламентских выборов в декабре и даже по прошествии президентских выборов 2 марта 2008 г. Практически целый год страна пребывала в состоянии неопределенности.
Одно было ясно: ни один россиянин — за исключением принадлежащих к верхнему эшелону власти — не имел ни малейшего представления о том, кто будет следующим президентом России. Путину понадобились месяцы, чтобы принять окончательное решение. Я практически уверен, что к началу года конкретного плана у него еще не было. Он появился и оформился за несколько месяцев до выборов. Я часто спрашивал тех, с кем общался в Кремле, что происходит. Уверен, что они ничего не скрывали, отвечая, что понятия не имеют. Ничего определенного не смог бы сказать даже Путин.
Эта ситуация привела к возрождению визуальной «советологии», прочно забытой с тех времен, когда люди сосредоточенно изучали фотографии членов Политбюро на Красной площади или считали, сколько слов «Правда» посвятила очередному возможно перспективному советскому лидеру. От внимания не ускользнул тот факт, что в январе 2007 г. Медведева тепло встречали на Всемирном экономическом форуме в Давосе, где он выступил со сравнительно либеральной речью, ни то, что Сергей Иванов занял такой же пост, как и Медведев, всего через пять дней после своей поездки вместе с Путиным в Мюнхен.
«Новые советологи», в том числе работавшие в Кремле, опасались за собственное будущее и увлеченно обсуждали заслуги обоих претендентов. Медведева считали, пожалуй, излишне либеральным или слабым (хотя, с другой стороны, именно эти качества и требовались Путину, чтобы Россия могла продемонстрировать загранице более мягкий имидж). Иванов был силовиком, явно более близким к Путину, в последние годы продвинувшему по службе немало разведчиков и военных. Однако он, вероятно, был чересчур силен, независим и мог представлять слишком серьезную угрозу. Мог ли Путин хотя бы позволить им вступить в противоборство и представить разные грани истеблишмента? Или ему следовало поменять правила и баллотироваться на третий срок?