сил трудно себе что-нибудь представить.
Сила одной лошади уходит на то, чтоб тащить лишнюю тяжесть десятипудовых колес, годных совершенно под пушечные лафеты; и наш еще легкий экипаж, грузовые же в два раза тяжелее, и тридцать пудов груза там тянут шесть-семь животных: бык, корова, мулы, лошади, ослы, все вместе.
Трогательное сочетание громадных быков с каким-нибудь седьмым осленком. Он равнодушно хлопает своими длинными ушами и с достоинством, в путаной запряжке смотрит на вас из толпы своих больших сотоварищей.
Колеса, обитые сплошь толстым железом, кончаются острыми ребордами, которые, как плуг, режут колею.
Для каменистого грунта это хорошо, но в мягком колея доходит до глубины полуаршина, всегда при этом так, что как раз там, где одна сторона колеи совсем ушла в землю, другая мелка, и поэтому, помимо невозможных толчков и перекосов, ехать рысью немыслимо.
Да и шагом, надо удивляться, как едут.
– Что делать, – объясняет возница, – закон не позволяет иного, как на двух колесах, устройства экипажей. Только богдыхан может ездить на четырех.
Для одного человека, который к тому же никуда и не ездит, остальные четыреста миллионов поставлены в такие дикие условия, которые от нечего делать разве можно выдумать в пять тысяч лет.
Вот идет китайская женщина. Несчастная: калека на своих копытах вместо ног. Походка ее уродлива, она неустойчиво качается и, завидя нас, торопится скрыться, но не рассчитывает ношу и вместе с ней летит на землю: хохот и крики. Она лежит, и на нас смотрят ее испуганные раскошенные глаза (у женщин почти у всех глаза раскошенные и тип выдержан), утолщенное книзу мясистое лицо: толстый расплюснутый нос, толстые широкие губы. Лицо намазано синеватыми белилами, фигурная прическа черных волос с серебряными украшениями. Да, пять тысяч лет выдумывали такого урода-калеку. Это надежный охранитель своей позиции и в то же время мститель за себя – это тормоз посильнее и телеги.
– Со мной, калекой, останетесь, и никуда я и от вас не уйду и вас не пущу.
Тормоз говорящий, живой. Все остальное мудрый Конфуций, хуже Корана, до конца веков предрешил.
В этом отношении очень характерна одна легенда о Конфуции.
Однажды Конфуций с тремя тысячами учеников вошел в одну глухую долину. Там под фруктовым деревом, с западной и восточной стороны, сидело по женщине. С западной стороны женщина была стройна и красива, с восточной стороны женщина была некрасива, имела длинную талию и короткие ноги.
– Вот поистине, – сказал Конфуций своим ученикам, – красивая женщина и вот урод.
И он показал на женщину восточную.
– Но когда тебе придется, – сказала женщина Востока, – вдеть в зерно четки с тысячью отверстиями нитку, придешь за решением ко мне.
– Она не только уродлива, но и глупа, – сказал Конфуций, – и поистине не следует нам здесь больше оставаться.
И он ушел назад, в город со своими учениками. В тот же день позвал Конфуция к себе богдыхан и предложил через все тысячу отверстий одного зерна четки продеть нитку. Тогда вспомнил Конфуций о женщине Востока и пошел к ней…
Он нашел ее в той же долине, под тем же деревом, на том же месте, но женщины Запада не было с ней больше.
– Да, – сказал Конфуций, – я действительно пришел к тебе за решением.
– Я ждала тебя, – ответила женщина.
И, взяв у Конфуция четку, она опустила ее в мед и, взяв шелковую нитку, она привязала ее к маленькому, только что родившемуся муравью.
Затем, вынув четку из меда, она пустила на нее этого муравья.
Муравей съел мед на поверхности и полез за ним во все тысячи отверстий, а за ним проходила и нитка.
– Отнеси богдыхану, – сказала женщина Востока, подавая ему готовую нитку.
Тогда Конфуций сказал ей:
– Я вижу теперь твою мудрость: ты не только предвидела задачу, которую дал мне богдыхан, но и решила ее. Я до сих пор считал себя мудрым и только теперь вижу, как ничтожна моя мудрость перед твоей молю тебя поэтому, не для своего блага, а для блага моего народа, открой мне великий источник твоей мудрости. И если ты приобрела его учением, скажи имя великого учителя, и я не пожалею всей жизни, чтобы перенять у него хоть несколько его великой мудрости.
– Ты ее всю получишь, но не здесь, на земле. А пока довольно тебе знать, что то, что надо здесь, ты получишь от меня.
– Кто же ты?
– Я посланница неба.
– Но зачем нужно было великой мудрости проявить себя в таком ничтожном явлении, как эта четка?
– Потому что, – сказала женщина, вставая, – небо желало, чтобы посланник его, великий Конфуций, дал ответ на все вопросы, какие когда-либо придут в голову человеку, от самых великих до самых ничтожных.
И, говоря это, женщина Востока поднялась в небо, а Конфуций упал на землю, лежал так всю ночь и все думал. А для чего мудрецу нужна целая ночь, то обыкновенный человек тысячу жизней должен прожить, чтобы понять.
Так великий Конфуций ковал свой народ, пока не заковал его всего в заколдованном круге, где нет дороги вперед, нет дороги назад, где все стоит на месте и только в каких-то бесплодных завитушках мысли псевдоклассическая интеллигенция может выкруживаться над неподвижным.
Колесо, форма судна, домашний очаг, одежда, женщина, образование – все навсегда подведено под свою вечную форму, все завинчено крепкими, геологических периодов винтами.
И, как бы в подтверждение мне, здесь сообщается последняя новость. Мать богдыхана устранила от престола своего сына и уже отменила его декрет относительно разрешения чиновникам стричь косы и носить европейское платье.
Сообщается это тоном, из которого ясно, что ничего другого и не могло выйти.
– Но ведь коса – признак рабства у вас, это маньчжуры заставили вас носить косу в память подчинения.
– Да, конечно.
Ответ, напомнивший мне нашего русского человека. Он вам выскажет самый свой сокровенный предрассудок, от которого сын его отделается только в хорошей настоящей школе, но на высказанный вами протест он сейчас же согласится и с вами. Он согласится, но вы сразу в его глазах становитесь человеком не его закона, с которым он так отныне и будет поступать. <…>
Лавки, громадное оживление на улицах, неуклюжие телеги, носильщики, прохожие, крики, запах бобового масла… Но рис хорош. Вот и предместье города – широкие улицы, пыль, солнце, тепло, сверкает взморье, и все вместе напоминает юг, где-нибудь в Одессе, на Пересыпи, когда едешь на лошадях из Николаева.
Веселое солнце, давно не виданные равнины, пахотные поля, сельские домики, мирная работа осени: молотят, свозят снопы, какие-то люди ходят с коромыслами