Читать интересную книгу Сила меча - Дмитрий Тедеев

Раина… Сбежала, значит, оставив меня одного, забрав даже мою одежду? А может, не просто сбежала, а ещё и навела на меня этих безжалостных скотов?

Но я почему‑то почувствовал, что это – не так. Не сбежала и не навела. Что‑то другое. Только вот что? Ладно, потом выясню. Если жив, конечно, останусь. Не верится мне что‑то, что живым меня захотят оставить, особенно после того, что я сделал с ихним Зурганом. Пока что они в замешательстве, совсем, видно, не ожидали, что этот здоровый и явно опытный в драках мужик, начав смертным боем избивать измученного, спящего мертвым сном мальчишку, не только не сможет с ним справиться, но и что этот мальчишка сумеет буквально за доли секунды сделать его калекой.

Ихний главный, у которого на поясе был меч, староста, как я понял, деревни, пребывал в тяжком недоумении. На его лице, заросшем рыжей бородой, читались все его нехитрые мысли. И не только на лице! Я вдруг почувствовал, что его мысли звучат во мне. Как и мысли герцога перед тем, как я его прикончил. Я опять не успел удивиться странному чувству, опять было не до этого. Я просто вслушался в мысли старосты. Я не смог расслышать ни одного ясного слова в его мыслях, но вряд ли он и мыслил словами. Но общий смысл его сомнений, раздумий был различим довольно отчётливо.

Староста был удивлён, очень удивлён. Ему ничуть не было жаль поверженного Зургана (который, кстати, начал увечить меня по его, старосты, приказу), он испытывал именно удивление. Удивление его было вызвано не моей жестокостью, а неожиданной ловкостью, с которой я, безоружный и заспанный, мгновенно расправился с вооружённым мужиком, который был по крайней мере вдвое сильнее меня…

По услышанным сумбурным обрывкам его мыслей я понял, что Раина на рассвете на коне герцога прискакала в свою деревню и принялась отстирывать от крови одежду “благородного рыцаря”. Чтобы, когда я проснусь, мне было во что одеться. Но кто‑то увидел её и тут же донёс старосте, не побоялся даже разбудить его. А староста, мгновенно почуявший неладное (герцог добровольно не мог расстаться со своим любимым конём), тут же приказал схватить Раину и допросил её.

Рассказу Раины о том, что вооружённый мечом герцог погиб в поединке с юным безоружным “рыцарем Лунного Света”, вступившимся за неё, безродную сироту, староста не поверил. Что герцог погиб – это очевидно. Но что он погиб, пытаясь убить безоружного юнца своим знаменитым мечом, это уже – девчоночьи бредни, могла бы что‑нибудь и позанимательнее соврать. Скорее всего, этот юнец, возможно – влюблённый в эту смазливую дуру, из ревности по–разбойничьи зарезал герцога как раз тогда, когда сам герцог был безоружен и к тому же увлечён любовными утехами. Либо – спал, утомлённый этими утехами.

Когда староста, собрав толпу, оказался на месте, где всё произошло, его поначалу охватили сомнения. Герцог сжимал в руке свой родовой меч, он был не просто зарезан, голова его была почти отрублена, и сделано это было явно не ножом, а именно этим знаменитым мечом. А сам “рыцарь” вместо того, чтобы сломя голову бежать отсюда, нахально спит в стогу, голый и действительно безоружный. Как будто и понятия не имеет, что его ждёт за совершённое разбойничье злодеяние. Как будто и не страшит его медленная смерть на дыбе. Странно всё это…

Но потом староста решил, что щенок просто зарезал спящего герцога его же мечом, перед этим украв его, а чтобы запутать дознавателей, вложил затем меч в руку убитого. Явно с ума сошёл ублюдок. А то, что вместо того, чтобы бежать отсюда подальше, разлёгся спать в стогу, только подтверждает его безумие.

И староста приказал тогда Зургану переломать для начала мальчишке все кости. Чтобы потом хоть как‑то попытаться оправдаться, когда вскоре сюда подойдёт личное войско герцога

Но вот теперь, когда я так лихо расправился с могучим Зурганом, сомнения опять посетили старосту. Ловок драться, стервец, куда как ловок. А вдруг эти девчоночьи бредни о том, что этот юнец сумел безоружным победить вооружённого герцога, одного из лучших мечей королевства – на самом деле правда? Тогда юнец этот – явно не прост, и по знатности, может, даже и герцогу не очень уступает. И тогда не разбойник он, а новый герцог, новый его господин, вольный распоряжаться всем его имуществом и жизнью…

Но после мучительных размышлений, ещё раз внимательно оглядев голого, худого, дрожащего от страха мальчишку (я вспыхнул от возмущения, на самом деле я дрожал вовсе не от страха, меня трясла боевая лихорадка, яростное желание подороже продать свою жизнь!), оглядев меня, староста всё же решил, что я зарезал грозного герцога спящим.

“Ишь, как дрожит, чует видно, что ждёт его за это разбойничье дело.” – отдавались у меня в голове мысли старосты. – “Какой он рыцарь, сопляк сопляком, как только отважился даже к сонному‑то подойти. А что умудрился Зуртану яйца отбить и ногу сломать, так это случайно, с перепугу. Самого сейчас за яйца подвесим и ноги–руки повыкручиваем, повыламываем, пока войско герцога не прискакало…”

— Взять его! – раздался короткий приказ.

Ого! Оказывается, приказы этого старосты выполняются мгновенно! Без размышлений! Крестьяне, только что стоявшие, как истуканы, и явно не меньше старосты удивлённые моей ловкостью и озадаченные мучительными раздумьями, что же теперь со мной делать, разом накинулись на меня.

Я был готов к этому и принял бой. Наверняка – последний свой бой. Не на что было надеяться, нечего было терять, и я беспощадно принялся сжигать, вернее даже взрывать себя. Я превратился в огненный смерч, бешено хлещущий во все стороны языками пламени, зашедшийся в дикой пляске, уничтожающий себя и вместе с собой – всё, до чего может дотянуться.

Я действовал колом, используя технику легендарного Шинато. Применял эту технику во всю силу, без всякой пощады.

Было бы очень уж глупо щадить врагов, победить которых у меня не было ни единого шанса. Я и не пытался победить, а просто убивал. Себя я тоже не жалел, я не собирался попадать живым в руки искуснейших палачей, чтобы потом долго умирать в их умелых руках. Лучший для меня выход – загнать себя до смерти в этом последнем бою, и я чувствовал, что это мне удивительно хорошо удаётся.

У меня всё получалось так, как никогда не получалось даже в лучшие моменты тренировок. Не смотря на кипевшую внутри ярость, голова оставалась холодной, время как будто замедлилось, и я успевал ясно видеть всё, что происходило вокруг меня. И точно реагировать. Я воспринимал бой как танец, как бешеную и прекрасную пляску Смерти. И всем своим существом отдавался этой пляске, вовремя замечал все направленные в мою сторону удары, уходил от них и бил в ответ, бил на опережение.

Малейшая ошибка оказалась бы роковой, но я действовал безошибочно. Это было очень просто, надо было только слушать этот ритм, эту музыку боя, музыку, не услышать которую мне казалось невозможным, слушать эту страшную и прекрасную симфонию и вплетать в неё свой голос. Пой и не пытайся фальшивить, вот и всё.

И я “пел”, заходясь от предсмертного восторга, “пел” вдохновенно, с небывалой силой, чисто и точно. Вот, легко уходя от удара вилами, я одновременно проломил колом череп другому нападающему, замахивающемуся топором… И тут же “поднырнул” под свой собственный кол, уходя от удара топором ещё одного мужика… Мимоходом раздробил колено ударившему вилами и, продолжив взмах, ткнул острым концом кола в горло мужику, вооружённому косой и уже замахнувшемуся мне по ногам…

Маневрируя, уходя от ударов, я со всего размаха бросал, вкручивал своё тело в самую, казалось бы, гущу схватки, лишь в самый последний момент меняя направление прыжка, так, что удары, предназначенные мне, летевшие наперехват моего движения, пролетали мимо, а иногда даже попадали в своих. Резко и неожиданно останавливаясь, я “сбрасывал” накопленную телом энергию в сокрушительный удар, чувствуя, как тяжёлый кол как яичную скорлупу проламывает хрупкие кости очередного черепа…

Используя один удар как замах для следующего, я тут же, без остановки, наносил этот следующий удар, наносил туда, где его меньше всего ожидали. Предугадать, куда я брошусь сам и кого при этом ударю, было невозможно, я и сам этого не знал, моё тело, тоже опьянённое насмерть музыкой боя, делало всё как будто само собой, а я только успевал с восторгом удивляться, как здорово всё у него получается…

Это не могло продолжаться бесконечно, я знал, что всех мне всё равно не перебить. Даже если бы я смог продолжать действовать безошибочно, мне на это просто не хватило бы сил. Я уже начинал задыхаться, лёгкие горели огнём, а руки и ноги налились свинцовой тяжестью. Нельзя, рванув как на стометровку, пробежать в этом же темпе марафон. Я знал, что вот–вот моё с каждой секундой всё больше тяжелеющее от усталости тело не успеет уйти от очередного удара… Для меня это не имело ни малейшего значения. Пока что я успевал, пока что я жил. И эти последние мгновения жизни казались мне бесконечными и прекрасными…